Кейт Коннолли - Чудовище
Бату хоть и напуган, но не сдается. Он прыгает в воздух и падает на землю. Земля гудит и дрожит. Хвост дракона вышибает из стены огромные куски камня и швыряет их в Барнабаса.
Барнабас встает на ноги, невозмутимо перешагивает ямы и трещины. Увидев летящий камень, он бросает ему навстречу луч темного света, и камень отлетает прямо в дракона. Камень летит Бату в бок, но тут происходит нечто странное. Против всех ожиданий камень не бьет Бату, а исчезает в его теле. На моих глазах дракон расправляет поджатое крыло — оно целехонько.
От камней мой каменный дракон становится лишь сильнее, но Барнабаса это не останавливает. Он удваивает усилия. Бату хочет взлететь, но Барнабас бросает ему наперерез веревку из светящихся теней. Веревка захлестывает шею дракона. Рывок — и гигантская угловатая морда дракона впечатывается в землю. Сумеречные веревки и переплетающиеся плети лозы тянутся к нему, опутывают его тело, ноги, крылья. Бату пытается встать, но лоза усиливает хватку, и он снова валится на землю. Дракон едва может дышать. Я сжимаю кулаки, из горла рвется крик. Ко вцепившейся в меня лозе льнет черная тень, теперь они представляют собой единое целое. От их прикосновения по коже разливается холод. Я отчаянно сопротивляюсь — я должна вырваться и помочь Бату!
Барнабас подтягивает затянутого в сеть дракона поближе. Лоза ускоряет рост и поглощает Бату целиком.
Наземь капает голубая светящаяся жидкость — драконья кровь. Бату не шевелится.
Прости, сестра, — говорит он.
По щекам у меня текут слезы.
— Нет, нет!
Я старался. Иногда только это и остается. Мне будет не хватать тебя. Прощай.
— И мне, — шепчу я.
И тут он исчезает.
Бабах!
Улицу заливает яркий свет. Барнабас замирает, подняв руки над головой, и впитывает этот свет, вбирает его в себя до тех пор, пока сам не начинает светиться, словно солнце. Тело его подергивается, он сгибается пополам, но глаза горят страшным светом.
Тело Бату за его спиной рассыпается в сверкающую пыль.
— До свидания, милая, — говорит Барнабас, наклонив голову, и исчезает среди домов.
Из моей груди рвется вой горя и ярости. Сердце переполняется отчаянием. Вспоминаются добрые, мудрые желтые глаза Бату, словно из камня сложенная морда. Солнце на гранитных чешуйках. Он называл меня сестрой.
Он был моим драконом, моим братом. Я была уверена, что Бату справится с Барнабасом. Но дракон опасался не зря.
Бату покинул свое убежище ради меня.
И его смерть не будет напрасной.
Сумеречные веревки исчезли вместе с колдуном. Преисполнившись новых сил, я рву оплетающую руки лозу и когтями рассекаю зеленые плети. Оказавшись на тротуаре, я на миг останавливаюсь перевести дыхание.
Барнабас ушел, но я знаю, куда он направился.
Во дворец. К Оливеру. Мстить.
В конце заброшенного, заросшего лозой переулка я нахожу десятерых дворцовых стражников, которых держат зеленые плети. Я разрываю лозу, и мы вместе бежим на ближайшую незаросшую улицу. Лоза медленно ползет следом, как живое существо.
— Предупредите совет, — говорю я стражникам.
Из-за угла выскакивают Рен и Грета. Они едва не сталкиваются с бегущими.
— Не ходите сюда! Лоза съест вас живьем!
Я хватаю Рена за руку, и друзья останавливаются.
— Он пришел? Мы слышали, он в городе! — говорит Грета со страхом. — Земля так тряслась!
— Он натравил на нас лозу и ушел. Он… он убил Бату, — выдавливаю я. — Он пошел во дворец. Я точно знаю.
— Мы с тобой, — говорит Рен, сжимая рукоять меча.
— Рен, Грета, вы…
— Да знаем мы! Но все равно пойдем с тобой.
Их решительный вид ясно говорит, что избавиться от друзей я смогу лишь силой. Мне отчаянно не хочется, чтобы они попали в беду, и в то же самое время я рада, что пойду не одна.
Оказавшись у дворцовых ворот, мы понимаем, что Барнабас там уже побывал. Ворота сорваны с петель, мостовая усеяна осколками камня. Мы тихо проскальзываем внутрь, жмемся к стенам, прячемся за обширными стрижеными кустами.
Барнабас стоит перед дворцом. Все его внимание обращено на человека напротив.
Король Оливер стоит на верхней ступеньке мраморной лестницы. К нему тянутся руки двух кустов — кентавра и русалки. Эти кусты дерутся за него, а остальные растения пытаются его разорвать. Их оживила магия Барнабаса. Внутри у меня растет молчаливый крик.
Барнабас сполна исполнил свою угрозу и обеспечил Оливеру отличное место, с которого тот может видеть, как рушится его город.
Шипастые побеги лозы змеями ползут по саду, проникают за кованые железные ворота, оплетают изгороди и розовые кусты. Если мы не остановим колдуна, за ночь лоза поглотит весь город.
Гарпия, за которой мы прячемся, поворачивает к нам обросшую листвой голову и вытягивает вперед ветки. Я отталкиваю Рена и Грету. Ветви куста сжимают мою грудь и поднимают меня в удушающем объятии. Перед глазами пляшут пятна света. Я задыхаюсь, пытаюсь глотнуть воздуха вопреки боли, но гарпия лишь сильнее сжимает хватку. Рен и Грета достаются гигантским минотавру и фавну.
Я обвиваю ветви куста-гарпии хвостом и тяну изо всех сил. Куст трещит, скрипит, гарпия глядит все злее, но наконец ослабляет хватку — а мне больше ничего и не надо. Высвободив руку, я кромсаю ветви, пока они не обламываются, и падаю на землю.
Краем глаза замечаю серебряный сполох — это меч, который Рен уронил, когда на него напали. Я хватаю меч, перебрасываю Рену, а потом обвиваю хвостом ноги минотавра. Минута усилий — и ветки переламываются, и минотавр оседает. Рен выдирается из листвы и сразу, не переводя дыхания, бросается на фавна. Еще несколько мгновений — и Грета тоже свободна.
Мы прижимаемся спинами к окружающей дворец стене и делаем передышку, чтобы перегруппироваться. Кусты тоже времени не теряют. Они угрожающе выстраиваются перед нами и закрывают нам путь к королю и Барнабасу.
Я бросаю взгляд на Рена и Грету, и сердце падает. Барнабас не остановится, пока все, кого я люблю, не будут мертвы или порабощены. Он сровняет Брайр с землей. Розабель это понимала. Как ни старался колдун вытравить у меня из памяти воспоминания, он сделал одну, но гибельную ошибку: оставил мне любовь к родному городу. Барнабасу нужно было, чтобы я была предана городу и горожанам. Что ж, пусть я не помню всех тех, кого знала когда-то, я сделаю все, чтобы их защитить.
Я сглатываю комок в горле. Я не сумела защитить Бату. Теперь я должна защищать тех, кто остался.
По саду разносится страшный смех.
— Пришли его спасать? — Смех унимается, и теперь Барнабас говорит спокойно, с затаенной насмешкой.
Он оглядывается через плечо, и его отвратительная улыбка как магнитом притягивает мой взгляд. Он превратил меня в нечто ужасное, но настоящее чудовище — это он сам.
— Думаешь, ты им небезразлична, да? Ах, милая моя, пусть притворяются сколько угодно — они ведь тебя не знают. Кого заботит, что будет с чудовищем?
Ярость в груди — как стог сена, к которому поднесли свечу: сначала огонек невелик, но вот вспыхивает пламя и превращает стог в костер. Рен сжимает одну мою руку, Грета — другую. От избытка разлитой в воздухе магии курятся кусты, розы, лоза. Рокочет гром, над головами у нас собираются зловещие темные тучи. Барнабас пускает в ход всю свою магию, чтобы удержать короля в объятиях сумеречных веревок, покуда чудовищные кусты, забавляясь, тянут его в разные стороны. Каждый крик и стон Оливера лишь утверждает Барнабаса в его намерениях.
Барнабас не боится. Он знает, что против него не встанет никто.
Я делаю шаг к выстроившимся перед нами безумным кустам.
— Ким! — Рен хватает меня за руку, и от его прикосновения во мне разливается волна тепла. — Ты что делаешь?
— Единственное, на что я способна.
Обуреваемая странной смесью страха и отваги, я заставляю себя сделать шаг назад, взмываю в воздух и пролетаю над ожившими кустами. Несколько секунд спустя я приземляюсь в метре за спиной у Барнабаса. Колдун бросает в воздух сумеречные веревки, а куст-кентавр ловит их и натягивает, удерживая Оливера на месте. Барнабас обращает взгляд в небо, и в мраморные ступени позади Оливера ударяет молния. Я припадаю к земле — когти наружу, хвост на изготовку.
— Что они тебе наобещали? Что ты будешь их защищать? Честь беречь их шкуры?
Барнабас медленно приближается ко мне, а я так же медленно отступаю назад, выжидая подходящий момент. С кончиков пальцев колдуна текут тени, похожие на странный светящийся дым.
— Они были добры ко мне, — говорю я, хотя его слова меня задели. В ладонях у Барнабаса мерцают бледные искры.
— Добры? Ну разумеется! Ты внушаешь им ужас. Они не знают, на что ты способна, и вовсе не хотят это выяснять. — Он останавливается и прижимает руку к сердцу. — А я вот знаю тебя как никто другой. Я тебя создал.
