Василь Когут - Копия Афродиты (повести)
Водитель автобуса резко затормозил, громко объявил остановку. Я, словно очнувшись, вскочил и вышел на свежий воздух».
23
Гришка взглянул на часы. Маленькие красные цифры в квадратном углублении против заводной головки показывали двенадцать. Июль подбирался к середине. Жара начала спадать, деревья отбрасывали длинные тени, мошкара выползала из укрытий и яростно набрасывалась на одиноко стоявшего парня. Гришка сломал несколько березовых веток и с не меньшей яростью отбивался от них. Что же делать? Время бежит неумолимо.
Какая-то внутренняя сила заставила Гришку свернуть в урочище Партизанское, и напрямик через Тещину поляну он направился в Дубиловку. Осознание того, что рано или поздно придется идти туда, ускорило это решение. Но он не шел так, как раньше. Он скрывался за Деревьями, оглядывался по сторонам, напрягался при каждом шорохе, словно преднамеренно шел на воровство. В дом решил зайти не с улицы, а с переулка, со стороны сарайчика. И первое, что его поразило — молодая овчарка на цепи, той самой, хозяином которой был Барбос. Овчарка завиляла хвостом, присела-прижалась к земле, масляно-преданными глазами посмотрела на Гришку, тихо и жалобно заскулила. Парень не выдержал, приблизился к собаке, погладил по шерсти. Та в благодарность пыталась лизнуть лицо незнакомого человека.
— Ты что здесь делаешь?! — Гришка вздрогнул от неожиданного голоса, прозвучавшего над ним.
— Ничего… Я так… — парень выпрямился, и глаза его в упор встретились с колючим взглядом матери Оксаны.
— А-а, это ты, Гришка? — вдруг мягче сказала она. — Ну-ну?
— Тетя… — Гришка запнулся, не зная, как правильно назвать женщину. — Ста… Ста…
— Станислава, — подсказала она. — Идем отсюда.
Ах да, Станислава. Когда-то отец этой доброй женщины имел неосторожность назвать ее Сталиной — в честь любимого вождя. Теперь же, когда имя «отца народов» стало нарицательным и страшным в устах современников, Петр Саввич заставил свою жену изменить его на Станиславу, оформить документально и ревниво следил за точностью его произношения. Но соседи продолжали называть ее Сталиной, и поэтому она старалась как можно меньше показываться на глаза односельчанам.
— Станислава Ивановна, я бы хотел видеть Оксанку.
— Нет ее, — резко ответила женщина. — И нечего вам, Гришечка, больше встречаться.
Гришку это задело.
— Как нечего?
— А вот так. Как говорится — горшок об горшок… Трудно разобраться в этой жизни. Две недели назад
Сталина ему улыбалась, приносила чай со сдобой, создавала условия для нормальной подготовки к экзаменам, встречи с Оксаной тогда нужны были. А теперь, значит, нечего?
— Я должен ее видеть, — выпалил Гришка. — она меня оболгала.
— Как оболгала?
— Что не разрешила взять мне мотоцикл.
Председательша от удивления открыла рот. А разве она тебе разрешала?
— Да, сама. Я у нее не просил.
— Ну и нахал ты, Гришка, — с прижимом на каждое слово медленно выговорила председательша. — Ты что, хочешь опозорить мою единственную дочь? Она в жизни не позволяла себе врать.
У парня закипело внутри. Перед ним стояла будто не мать Оксаны, а какое-то чудовище, готовое проглотить его. Петр Саввич — известно. Тот никогда не был к нему доброжелательным. Но Сталина… Почему она так резко изменила к нему свое отношение?
— Мне только адрес дайте ее, — подавив в себе бурю негодования, попросил Гришка. — Больше мне от вас ничего не надо…
— А этого не хотел?! — вызывающе вскрикнула Певниха и выставила перед носом парня комбинацию из трех пальцев. — Не смей и думать о ней… Ху-ли-ган!
24
«…Я, раздосадованный, униженный, поплелся домой. После разговора со Сталиной мне стало ясно, что никто из Певнев меня защищать не станет. От встречи с Петром Саввичем никакого добра тоже не будет. Чего доброго, отлупит еще как Сидорову козу, а потом иди и доказывай, что это было не так. Нет, дорога мне сюда заказана навсегда. Но все же меня успокаивало одно: хорошо, что встречу с Оксаниными родителями я не отложил на завтра. Значит, время выиграно.
После этой встречи в моей голове творилось что-то невообразимое. В ней столкнулись самые противоречивые мысли, выводы, совершенно мне не понятные и неразрешимые. Прежде всего — о самой Оксанке. Подлиза и выскочка, изменница и предательница. Как я ее еще мог назвать? Я впервые задумался над своей любовью. А что такое любовь? Я годами лелеял надежду на встречу с любимой, в мечтах носил ее на руках, парил вместе с ней в облаках, я ее нежил, голубил, ловил ее каждый взгляд, чувствовал каждое ее желание и готов был исполнить немедленно. Ночами она преследовала меня во снах, днями я просиживал где-нибудь в кустах, чтобы хоть издали увидеть ее… Казалось, мечта сбылась. Она ответила взаимностью. Я был готов на все, даже изменить выбор профессии. Ради нее, моей мечты… И вот финал. Неужели так бывает в жизни с другими? Ну ладно, для нас, неопытных, случилась неприятность… А поведение Станиславы Ивановны? Она-то могла спросить, что к чему? Хотя бы узнать, как здоровье, действительно ли меня посадят и на сколько? А, собственно, зачем ей это нужно. Для нее главное — дочь. Как наседка в защиту цыплят, так и она в защиту единственной… Как же мне развязать этот узел? И вообще распутать его можно или нет?
Я незаметно для себя вязал узлы на подвернувшейся мне веревке, затягивал их потуже, затем, при мрачных мыслях, обдирая кожу на пальцах, а где зубами, развязывал эти узлы и снова завязывал. Теория подсказывала, что выход есть.
Мать и отец стали какими-то отрешенными. Они будто не замечали меня. Отец с головой ушел в хозяйские дела, что-то мастерил, ладил, копошился в сарае, колол с остервенением пересохшие узловатые комли, годами валявшиеся под навесом, будто это было так необходимо и срочно. Мать тоже без толку сновала во дворе, по десять раз переставляя с места на место пустые банки, ведра, печальными глазами искоса поглядывала на меня, вздыхала. Я, разумеется, тоже чувствовал себя не в своей тарелке, но виду не показывал. Чистил, смазывал свой старый велосипед, прилаживал к левой педали ось, которая еще в прошлом году живьем была выворочена из гнезда.
Так продолжаться долго не могло. Набравшись мужества, я подошел к матери и тихо, чтобы не слышал отец, попросил:
— Мне нужны деньги.
— Зачем? — какая-то надежда вспыхнула в глазах матери. — Они согласны взять деньги за побитый мотоцикл?
— Нет. Я должен поехать в Гродно.
— А как с невыездом? Тебе разрешили?
— Разрешили, — утвердительно кивнул я головой. — Да не переживай ты, мам. Все уладится. Убиваешься по пустякам.
А у самого на душе скребли кошки…»
25
Гришка знал: все, что завертелось вокруг него, — не пустяки. Только чистосердечное признание Оксаны могло спасти его от позора. Но как найти ее в Гродно? Почтальонша тетя Дуся, к которой он обратился вечером, посочувствовав Гришке, не вспомнила адреса сестры Станиславы Ивановны. Имя помнила — Мика (наверное, опять какая-нибудь загадка от сталинщины, подумал Гриша). И фамилия, кажется, Ярошеня. А вот адрес — хоть убей — не помнила. «Подожди, — посоветовала Гришке, — напишут Певни письмо дочери, я обязательно тебе подскажу».
Но ждать было некогда. Мать вручила Гришке две четвертных, и он, рассовав их в разные карманы, взял еще пятерку на мелкие расходы и уехал в райцентр. Автобус в Гродно отправлялся вечером. Семь часов езды. Парня это устраивало. Не надо ночью шататься по незнакомому городу. В автобусе как-нибудь передремлет, а утром займется поисками Оксаны.
Утром в Гродно Гриша два часа слонялся по привокзальной площади, заглядывал в закрытые киоски, изучал автобусные маршруты. В восемь часов подошел к справочному бюро и, решившись, спросил:
— Вы бы не подсказали, на какой улице проживает Ярошеня Мика.
— Отчество как?
— Не знаю, — но вспомнив, что это сестра Сталины, поправился, — Ивановна, кажется…
Через несколько минут, уплатив деньги, Гришка получил справку, в которой числилось шесть Ярошеней М. И. Против каждой фамилии стояло название улицы, против четырех — номера телефонов.
Разменяв в киоске полтинник, Гришка закрылся в телефонной будке и набрал первый номер.
— Ярошеня слушает, — прозвучал густой бас в трубке.
— Мне нужна Мика Ивановна, — голос у Гришки дрожал, был глухим и невнятным.
— Нет у нас такой…
На четвертом номере Гришку обозвали балбесом и пригрозили, что при повторном звонке найдут на него управу. Гришка сконфузился, не зная, за что попал в такую немилость, повесил трубку и с тяжелым вздохом вышел на улицу. Оставалось еще два адреса.
Города он не знал. Где располагаются указанные в справке улицы? Парень, прикинув свои сбережения, решил нанять такси. Водитель, с любопытством оглядев Гришку, включил счетчик и, объехав вокруг здания вокзала, выскочил на одну из улиц. Лихо таксисты ездят в городах! Резко переезжают из одной полосы на другую, обгоняют троллейбусы и грузовики, тормозят и намертво. Счетчик громко отстукивал километры, а заодно и рубли. Гришка незаметно скользнул взглядом по табло счетчика и ужаснулся: «И зачем мне это такси?» — подумал с горечью. А рядом, как назло, один за другим бежали автобусы и троллейбусы. Полупустые. За сносную оплату из одного конца в другой доставят.
