Василь Когут - Копия Афродиты (повести)
— Ну?!
— Сам видел. Ржавеет в сарае.
— Понятно, ржавеет… Он же начальство, на «уазиках» раскатывает. Зачем ему пылиться на мотоцикле. А ты бы попросил: вдруг продаст?
— А шуршиков где взять?
— Каких шуршиков?
— Ну, рублей, денег… Были бы у меня — в магазине бы купил.
— А-а…
Помолчали. Повздыхали. Каждый думал о своем. Небосвод прочертила яркая звезда и, не долетев до земли, исчезла.
— А ты попроси Оксану… Пусть даст покататься, — посоветовал Гусак. — Ты же ей услугу делаешь, а она что? Да и полезно для мотора прогнать его туда-сюда.
— Как-то неудобно, — стушевался Гришка.
— Неудобно воровать, — сказал Витька. — А просить… Подожди — идея… А если на пару деньков и стянем. Думаешь, Петр Саввич заметит?
— Не иголка… Но об этом не смей и думать… На ворованном я ездить не буду…
— А если…
— Да ты знаешь, какая там собачища… Пантера… Тигра…
— Подумаешь, тигра! Собаку можно успокоить. Помнишь, как прошлым летом…
— Не можешь, чтобы не навредить, — с укором сказал Гришка.
— Ах, так, — обиделся Витька. — Тогда ходи на своих двоих. Интеллигент! Ты хочешь, чтобы и волки сыты были и овцы целы… Так не бывает… Пусть эта цаца сама тебя возит…
Витька вскочил на мотоцикл и, рванув с места, скрылся в темноте.
9
«…Спотыкаясь на выбоинах, я в темноте шел домой, а перед глазами маячил образ Витьки: коротковолосого, длинноносого, маленькие рыжие усики будто приклеены к верхней выпученной губе. Круглые медовые глаза, широко посаженные на узколобом лице, бегают, как затравленные зайчата. Гусак вылитый… А в ушах моих словно застрял его вкрадчивый голос: стянем… К чему это он сказал? Знаю, он не воришка. Да и за свои семнадцать лет я тоже, кроме мелочи из маминого кошелька, на мороженое, ничего больше не крал. Да и то признавался, когда мать припирала к стенке. Но чтобы мотоцикл?! А не специально ли Витька подсунул мне эту идею? Скажем, чтобы отвязаться от меня. Очень может быть. Во-первых, я после этого у него не буду просить покататься, во-вторых, он свободен теперь от того, чтобы возить меня в Дубиловку. Ах, хитрец…
Чтобы меня не мучили сомнения, я решил выяснить обстоятельства до конца. Витька уже готовился ко сну, но на мой зов на улицу вышел сразу.
— Чего тебе еще? — спросил недовольно.
— На всякий случай заправь завтра полный бак бензина.
— Зачем?
— Может, придется перелить в другой… Если, конечно, ты не отказываешься от своей идеи.
— Все же решился? — страшно удивился Гусак.
— Спокойной ночи! — я молча на прощание махнул рукой и оставил Витькин вопрос без ответа.
Не знаю, насколько спокойная ночь была у Витьки, а я, лежа в постели, долго обдумывал свой предстоящий разговор с Оксаной. Гусак, конечно, был в чем-то прав. Я Оксанке ежедневно должен помогать готовиться к экзаменам. Но почему я должен пешком отмеривать несколько километров туда и обратно, если у нее без дела валяется в сарае транспорт? Будет хорошо и очень справедливо, если Оксанка попросит отца, чтобы на время дал мне мотоцикл. Тем более что права у меня есть и технику я очень люблю. Попользуюсь недельку-две и верну. Отец, разумеется, согласится. Не может не согласиться, если дело идет о таком серьезном будущем, как институт…
Утром мать спросила меня: правда ли, что я готовлюсь поступать в мединститут? Я подтвердил, что почти правда, но еще не окончательная. А в душе подумал о том, что если Певень откажет в мотоцикле, наверное, брошу помогать его дочке, а сам попробую в журналистику. Мать, услышав мое «почти», недовольно сказала:
— Не будет из тебя человека.
— Это почему же? — серьезно удивился я.
— Нет у тебя своего ума. Тобой как хотят, так и вертят.
Я вначале не придал этим словам значения, а затем до меня дошло. А права она, мать. Захотелось Оксанке изменить мое решение, я согласился. Подсунул Витька идею стянуть мотоцикл, я чуть не ухватился за нее. Может, я и в самом деле такой безвольный?
В двенадцать часов почтальонша принесла газеты. На последней странице в одной из них я увидел таблицу розыгрыша. Как я ее ждал! Как назло, забыл, где положил лотерейные билеты. Перерыл весь шкаф, стол, сервант… Нашел их в книге Дейла Карнеги. Моего кумира, учившего, как сделать жизнь интересной. Учить, конечно, одно, а делать — совсем другое… Я стал поспешно сверять номера и серии, мне казалось, что вот-вот я стану самым счастливым и свободным человеком. Цифры шли впритирку… Но вот остался последний билет… Я разочарованно посмотрел на него, разорвал на мелкие кусочки и выбросил в мусорное ведро… Вариант «б» не проходил…
Выход оставался один: мотоцикл Петра Саввича Певня».
10
В семь часов вечера друзья по знакомой накатанной дороге примчались в Дубиловку. Солнце давно перевалило зенит, но жгло нестерпимо, безжалостно. Большинство сельчан находились в поле, убирали сено, только старушки, сидя под тенистой липой на скамеечках, наблюдали, как в дорожной пыли играли перепачканные внуки. Внуки, как правило, городские. Счастливые тем, что рядом нет мам, что наконец у них появилась свобода, а сельские бабушки на их озорство меньше всего обращали внимания… Пусть резвятся… Воды их помыть хватит.
На сигнал мотоцикла первой отозвалась собака. Барбос захлебывался лаем, хрипел, гремел цепью. Когда стал в рост на задние лапы, Витька с ужасом прикинул: достанет до глотки.
— Надо его успокоить, — шепнул на ухо Гришке. — Я все приготовил…
— Не сейчас. Когда уйдет Оксанка.
Вскоре на крылечко выбежала Оксана. В легком ситцевом платьице, через которое просвечивались контуры тела, волосы перехвачены лентой, голубые глаза, как два глубоководных озерца. Казалось, в них можно утонуть.
— Господи, как вы долго.
— Быстрее не на чем, — намекнул Витька.
Гриша вошел в калитку, взял из рук авоську с книгами. Витька повел свой мотоцикл вокруг забора ближе к сарайчику.
— Может, ты с нами? — больше из приличия, нежели из желания Оксана предложила Витьке компанию.
— Нет, — отмахнулся тот. — В профтехуниверситет и так примут.
— Как знаешь.
Уселись на скамеечку. Барбос рычал, давился на ошейнике, лаял на Витьку, который что-то бросал ему. Но вскоре затих, и Гришка услышал, как он чавкал, с удовольствием урчал. Застрекотал мотоцикл, и Витька, лихо развернувшись на заднем колесе, поддал газу и исчез.
Оксана без умолку щебетала, рассказывала Гришке выученные до обеда теоремы, парень поддакивал, а мысли словно раздвоились: одна подсознательно с Оксаной, другая — возле притихшего пса. Что там с ним? Сидит тихо, не лает, не слышно позвякивания цепи. Не перестарался ли Витька?
— Принеси воды, — попросил Гришка. — Жажда мучает.
— Сейчас, — вскочила Оксанка. — У нас березовый сок в погребе.
Оксанка побежала в дом. Гришка тем временем подкрался к забору и стал наблюдать за собакой. Лохматый Барбос, вытянувшись на земле, осоловелыми глазами смотрел на Гришку. Из пасти в песок стекала пена, он часто и глубоко дышал. «Конец!» — подумал Гришка.
Оксана принесла студеный напиток. Следом за ней присеменила улыбающаяся мать, неся на подносе самодельные ватрушки, печенье. Со словами «ешьте, мои милые детки, на здоровье» она положила все на стол и такими же мелкими шажками удалилась. Настоянный на дубовых ветках сок был терпкий, обжигал холодом горло, мгновенно утолял жажду. Гришка выпил несколько глотков, тыльной стороной руки вытер губы, взял ватрушку.
— Поехали дальше!
Воздух, напоенный зноем, запахом цветов и трав, томил. Изредка перекликались птицы. Повторять уже не хотелось.
Ни Оксанка, ни Гришка не услышали, как к дому подкатила машина и из нее вышел Петр Саввич. Он сразу направился к сарайчику. Удивленным взглядом уставился на Барбоса, казавшегося мертвым. Хозяин склонился над псом. Расстегнул ошейник, попытался поставить на ноги. Но вдруг, очнувшись, Барбос вскочил, стоял, пошатываясь, таращил глаза на Певня. Петр Саввич подсунул ему миску с водой. Барбос с жадностью начал ее лакать, а затем встрепенулся и бросился к воротам, туда, где не так давно стоял Витька. Будто сделал попытку перепрыгнуть высокий барьер, но с ходу врезался головой в дубовую преграду. Истошно заскулил и бросился в смородиновые кусты. Оттуда с криком выскочили всполошенные куры. Барбос погнался за ними. Он будто преобразился. Высокими прыжками носился по ботве, догнал петуха — перья разлетелись в воздухе.
— Оксана! — закричал Певень. — Барбос взбесился!
Покуда Оксана, побледневшая и перепуганная, прибежала к ограде, пес с остервенением рвал на хозяине брюки, не реагируя на удары кулаком по спине.
— Ружье! — закричал Петр Саввич, придавив Барбоса коленкой к земле. — Неси скорее ружье!
