Дмитрий Емец - Стрекоза второго шанса
– Ну говори, говори!..
– Кто, я? Перебрать инструмент в кладовке, разложить… э-э… саморезы по банкам. Эй, что ты делаешь?
Надя схватила кетчуп, вылила его себе на ладонь и от всей души ляпнула по майке Гоше рядом с надписью: «Тут бьется сердце Гоши!» У майки мгновенно стал такой вид, словно ее хозяина убили из пулемета.
– Ты чо, с глузду съехала? Истеричка! Лечиться надо! – Гоша пулей вылетел из кухни.
Надя осталась наедине с подгоревшим молоком. Дежурные пятерки, вымывшие посуду, ушли около часа назад. С посудой-то они разобрались, но вот кастрюли и кухня – это было на Наде. Надя зарыдала. Ее рыдания были краткими и бурными, как летняя гроза с ливнем. От злости она укусила мочалку, ощутила на языке моющее средство в смеси с молоком, успокоилась и вернулась к плите. Огромная шныровская плита, на которой одновременно умещалось четыре котла, никак не отдиралась. Особенно сопротивлялись участки между неснимаемыми конфорками, куда не подлезала губка. Надя присела на корточки и пошарила рукой там, где у нее стояла коробка с содой. Подняла, перевернула, хлопнула ладонью по дну и… На плиту с негромким стуком вывалился длинный камень, облепленный содой. Про себя обозвав Гошу придурком, ибо его шутки имели сотни разновидностей от откровенно дебильных до слабо идиотических, Надя взяла камень в руку и размахнулась, собираясь забросить в мусорное ведро. Однако прежде чем камень оторвался от руки, он вспыхнул и озарился. Удивленная, она присела на корточки и стала его разглядывать. Надя никогда не ныряла, однако достаточно слышала о закладках, чтобы сообразить, что оказалось у нее в руках. Опасаясь слиться, она бросила закладку на пол, но после снова взяла. Сияние не доставало до краев камня и пальцев Нади не касалось.
Надя понятия не имела, как закладка оказалась в соде. Равно как и о том, что из бывшего убежища Митяя Желтоглазого недавно пропало нечто очень ценное. Она была, пожалуй, единственной, кого котлы и выварки не отпустили на недавнее общее собрание.
Надя понимала, что закладку, конечно, придется отдать Кавалерии, но не сразу. Можно оставить ее на денек и хотя бы ненадолго, но ощутить себя настоящим шныром. По свойственной ей чистоплотности, Надя подержала закладку под струей воды и немного поработала щеткой, очищая ее от следов глины и песка. Стрекозиные крылья призывно полыхали, откликаясь ее руке. Надя погладила закладку, как гладят котенка, после чего, очень довольная собой, спрятала ее в карман. Хочешь не хочешь, а пригоревшее молоко звало ее, как зовет боевая труба. Из кармана фартука у Нади выглядывала кукла Жомочка. С ней невозможно было не поделиться.
– Я нашла закладку! – захлебываясь восторгом, сообщила Надя Жомочке. – Ну разве это не чудесно?
Сложив на животе фарфоровые ручки, куколка Жомочка радовалась с ней вместе. Двадцать минут спустя на кухне появилась Суповна. Она была не в духе и сыпала такими словами, что боцманы морского флота краснели бы как институтки. По сильной хромоте и желтоватому лицу Надя определила, что у Суповны опять разболелась ее коленка.
– Чтобы эту табуретку… ее мамашу и папашу… и дедушку этого папаши… ох сил моих больше нетути… каждый шаг в мозгах умкается… – Суповна увидела Надю и, остановившись, пасмурно спросила: – …плиту-то, девка, помыла?
– Да, – сказала Надя.
– И что, отмылась?
Надя оскорбленно выпрямилась.
– Да!!!
Суповне ее интонация не понравилась.
– А ты на меня бешеной овцой не смотри! Я у тебя тухли не крала! А чтоб ты себя не жалела, смотайся-ка ласточкой в Копытово! Приправ купишь… перца там… горошка десять банок… уксуса бутылок шесть… чая пачек двадцать… лаврушки… сухой горчицы… да таз новый пластиковый поищи! Наш-то треснул! Да в аптеку забеги, если открыта… спроси там мазюкалку какую для моей коленки. Деньги, вон, в коробке возьми!
Из бешеной овцы Надя мгновенно превратилась в овцу умирающую.
– И все я?! Я одна не дотащу!
Но Суповна уже и сама сообразила, что из-за пропажи закладки одиночные выходы из ШНыра запрещены Кавалерией.
– И то верно! Ну поймай себе мужичка какого плохонького… Гоша-то где?
– Гоша отказался помогать и смылся! Демонстративно отказался! – мстительно сказала Надя.
Суповна, и сама нередко воевавшая с Гошей, нахмурилась. Надя надеялась, что это подходящий повод, чтобы лентяя окончательно вытурили из кухонных помощников, а на его место назначили кого поприличнее, но тут кто-то деликатно произнес:
– Хрю-хрю!
Надя и Суповна обернулись. В дверях замаячило (но можно написать и «заманьячило») длинное вежливое лицо Дани. Повышенное внимание к его скромной персоне смутило Даню.
– Не обращайте на меня внимания! Я хрюкал абстрактно, в общегуманитарном смысле! Хм-хм… Я к вам с просьбой! Не найдется ли у вас некоторое количество подсолнечного масла? Не в целях утоления голода, а как… Эй, что вы делаете?
Даню не дослушали. Сгребли, развернули, набросили на плечи висевший на кухне безразмерный полушубок Суповны, и пять минут спустя он уже бодро трюхал к ограде ШНыра. Все выходы из школы были заблокированы, кроме въездных ворот, которые открывал лично Кузепыч. Вот и сейчас Кузепыч грозно прохаживался у ворот, нянча в скрещенных руках обрез карабина.
– Куда идем? – спросил он, строго глядя на Даню.
– Да я, собственно, не составил еще полной картины маршрута! Вероятно, в населенный пункт… – забормотал Даня, пытаясь, насколько позволял его рост, спрятаться на спиной у Нади. В конце концов, он во всей этой ситуации лицо незаинтересованное – просто реквизированная лошадка для перевозки грузов.
Надя бесстрашно подошла к Кузепычу и, пальцем отодвинув ствол карабина, который он, впрочем, на нее и не нацеливал, решительно произнесла:
– За продуктами! По поручению Суповны!
Кузепыч заворчал, что Суповна ему не указка. Надя кивнула и повернулась к нему спиной.
– А… ну вот и хорошо! Мы ей так и скажем! Идем, Даня! – сказала она с милой улыбкой.
Сообразив, что его ждут громкие разборки с мирной и тихой старушкой, Кузепыч струсил и поспешно догнал их.
– Э, нет! Ты это, дождливый пень, шутки-то понимай!.. Идите, но чтобы осторожно там!..
В дороге Даня зачерпывал носками ботинок снег и рассуждал, можно ли наесться через нос. Ведь, по идее, если долго стоять у кастрюли и нюхать, то какие-то молекулы должны попадать и через нос?
– Ты что, больной? – терпеливо спросила Надя.
Даня отнесся к вопросу нормально.
– Господа! – произнес он с укором. – Что такое болезнь, особенно душевная? Отступление от нормы! А что такое норма как не усредненный показатель обыденности?
Они прошли всю дорогу до Копытово и уже заходили в поселок, когда навстречу им неторопливо вывернул белый автомобиль. Надя отодвинулась, пропуская его, однако автомобиль проезжать не стал, а остановился метрах в десяти. Дверцы распахнулись. На дорогу неспешно вышли двое мужчин. В этом не было еще ничего особенного. Ну вышли и вышли, может, сюда и ехали или понадобилось что. Однако с высоты корабельного своего роста Даня издали сумел заглянуть в машину и на заднем сиденье увидел арбалет.
– Берсерки! Уходим! – крикнул он и, схватив Надю за руку, рванул к ШНыру.
Бег Дани представлял собой не столько бег в общепринятом смысле, сколько верблюжью рысь. Недаром в школе его дразнили «скаковым верблюдом». Надя волоклась за ним по воздуху, изредка касаясь ботинком земли.
– Лев! Лев! – кричала Надя.
У самой Нади нерпи не было: она осталась в ШНыре, в верхнем шкафчике на кухне, где за банками с мукой Надя хранила свои сокровища. Однако Даня никак не реагировал. Или не слышал, или, что, более вероятно, думал, что лев – это он сам.
Берсерки вскочили в машину. Даня услышал, как взревел мотор. Четыре колеса это всегда больше четырех ног, пусть даже и долговязых. Каждую секунду Даня ждал, что их догонят и собьют, однако время шло, а их все не нагоняли. Начиная задыхаться, Даня повернул голову. Берсерки неспешно ехали за ними, высовывая головы в открытые окна машины и скалясь.
«Развлекаются! – понял Даня. – Знают, что с дороги нам никуда не деться. Снегу в поле по пояс! Хотя разве машина проедет по снегу, пусть она даже и джип?»
Больше не сомневаясь, он рванул Надю в снег и пошел чертить ногами-циркулями, укорачивая путь к лесу. Берсерки уткнулись бампером в снежный бруствер, оставленный уборочной техникой, загудели и остановились. Оглянувшись, Даня увидел, что оба вылезли из машины. В руках у одного был заряженный арбалет, однако он не стрелял и держал его опущенным.
«Неужели только пугали?» – удивился Даня, замечая в небе две стремительно увеличивающиеся точки. Вскоре стали видны раскинутые крылья и тупоносые морды. Гиелы стремительно приближались. Уйти от них по глубокому снегу было нереально. Вскоре одна гиела опустилась на снег прямо перед ними, пробежала несколько шагов и, провалившись задними лапами, зарычала. С ее спины спрыгнул молодой широколицый берсерк, чем-то слегка похожий на Ула. Еще один берсерк, маленький и угловатый, с обросшим ржаво-рыжей бородой лицом, посадил свою гиелу сразу за их спинами.
