Василь Когут - Копия Афродиты (повести)
Благовест согласился: перечить княгине не посмел. Выбрали путь попрямее. Казавшаяся близко, гора будто отступала от них. После ливня земля еще больше раскисла, в следах проступала вода. За каждым шагом оставались вмятины во мху, но он, словно живой, выпрямлялся, и следы постепенно исчезали. Шаг за шагом упорно продвигались они вперед. Казалось, вскоре горы остановились, росли перед ними все выше и выше. Дикие, голые безжизненные скалы, отшлифованные ветрами и дождями, гордо возвышались над саамской переувлажненной землей. Только птицы могли добраться до вершин. Но птиц не видно. Марфинька долго любовалась красотой гор и скал, а затем решила приблизиться вплотную к каменным монолитам. Не доходя нескольких десятков метров до нависшей и грозной скалы, она удивленно указала рукой:
— Гляди, Благовест, нора…
Действительно, в горе зиял темный лаз. В рост человека. Будто два остроконечных камня срослись верхушками. Она подошла к пещере и заглянула внутрь. Там было темно. Неприятный сквозняк обдал тело.
— Пройдем? — спросила княгиня.
— Без огня опасно. Не провалиться бы…
— Мы осторожно.
Держась за руки, они прошли в пещеру. Благовест впереди, Марфинька — за ним. Глаза медленно привыкали к темноте. В дальнем углу они заметили две светящиеся неподвижные точки. Но стоило Благовесту сделать шаг, как огоньки, мелькнув в темноте, исчезли.
— Зверь или птица, — промолвил волхв.
Через несколько шагов они увидели: справа большой проем вел вовнутрь горы. Княгиня и Благовест заглянули туда. И первое, что поразило их — светящиеся камни. Бледные, желто-зеленого цвета, они будто тусклые звезды мигали на стенах, на потолке, на полу. По ним можно было определить: в горе грот. Небольшой, несколько шагов в длину и ширину. Благовест, пораженный таким явлением, не отрывал глаз от светящихся точек. Ему, прожившему столько и видевшему немало на веку, раньше не приходилось наблюдать подобное.
— Это волшебные камни, — прошептала Марфинька. — Возьмем с собой. Князь рад будет.
Но взять камни было делом непростым. Благовест мечом выковырял несколько их со стены, отдал княгине. Странное ощущение: камни горели на ладони и были холодными, как лед.
С необычной находкой вернулись на стоянку.
Вечером князь Игорь Василькович, укрывшись от постороннего взгляда в шалаше, долго и придирчиво рассматривал волшебные камни. Он их пробовал на твердость, на обработку — ножом, в темноте — на силу свечения. Он не знал, почему они светятся. Но смелые планы уже зрели в княжеской голове.
— Украшения из этих камней, — шептал он, — достойны носить только княгини и царицы. Мастеровой человек сможет сделать из них узорочье32, ценнее жемчуга. Византийские кораллы ничего не стоят по сравнению с этим камнем. О них-то я и наслышан, об этих камнях.
— Наберем себе их, — Марфинька перекинула из руки на руку несколько камешков.
Князь с таинственной улыбкой забрал их у нее и положил себе в карман.
— Мы их много наберем. Сколько унести сможем. И чтоб об этой норе не догадался ни один вой. Покличь Благовеста.
Княжеский чародей почти на коленях вполз в шалаш. Присел рядом с Игорем Васильковичем, приготовился слушать.
— Отчего горят эти камни? — князь достал один из них из кармана.
— Мне неведомо, — ответил волхв. — В писаниях об этом нигде не сказано. Только варяги толковали, что такие камни есть. Светятся, как тленное древо. Но редко кто их находит.
— Бог молитву мою услышал, — загадочно сказал князь. — Вот что, Благовест: о камнях…
— Твое веление, князь.
— Завтра всех отправим на охоту, а сами сходим в нору.
Плохо спал этой ночью князь. Ворочался с боку на бок, вскакивал, выходил из шалаша, осматривал, серо-светлое небо и снова ложился. Он еще не видел пещеры, но представлял, сколько богатства находится в ней.
— Дорогу эту не забыть бы, — шептал Марфиньке князь ночью. — Надо крепко запомнить. Украшений из этого камня я нигде и ни у кого не видал. Это наша находка. Твоя, княгиня. Добро, что взял тебя с собой. Счастливая ты. И род будет счастливый. Нельзя, чтобы дружинники узнали о камнях, чтобы не набрали их с собой. Тогда камни потеряют ценность. Они должны быть только у нас. А в следующий раз за ними можно будет послать Гаврилу Храброго с отрядом. Только за ними. Волшебные камни дороже мехов. Но как сделать, чтобы об этом никто не догадался?
— Не спишь чего? — тихо спросила Марфинька.
— Не могу, — признался князь. — Червь душу точит.
— Плохо, — она приподнялась на локоть, — когда в душе поселилось беспокойство. Жадность — плохой спутник в жизни.
Князь на это не ответил. Только тяжело вздохнул, обнял ее и уложил на медвежью шкуру. Сам прилег рядом.
— Плохо, — согласился он. — Но душу-то не ценят. Ценят силу и статок.
На зорьке раздался свист Гаврилы. Охотники, наскоро поев оставшейся от вечера жареной дичи, направились по реке вниз. Альдаген, все время увивавшийся возле князя, как-то нерешительно остановился у шалаша. Князь не выходил.
— Занемог князь, — сказал Благовест. — Нынче без него иди.
Альдаген недоверчиво посмотрел на волхва. Почуял что-то неладное, хотел заглянуть в шалаш, но Благовест легонько подтолкнул его в спину:
— Зелье варить буду. Видишь, сосуд на костре. Благовест брал живицу33, бросал в сосуд, разогревал.
Когда ушел Альдаген, пропитал ею паклю, навернул на шест.
Черная копоть от горящего факела быстро наполняла пещеру. От сквозняка пламя металось в стороны, светлые пятна и тени мелькали по стенам грота. Князь долго всматривался в эти стены, в сплошную каменную нору, а затем взял две секиры и начал долбить. Глухой звук отдавался в темных ходах, натыкался на препятствия и снова возвращался. Отколотые камни падали на дол. Благовест тут же подбирал их и складывал в кучу. Горка волшебного камня вырастала на глазах.
— Крепок камень, — в передышке говорил князь, — за то дорог, — и снова брался за секиры.
Благовест, глядя на своего господина, завидовал. Завидовал упорству, физической силе, гибкости мысли. Молод, а решителен. Такие ни перед чем не отступятся. К смерти относятся с презрением. В молодости и он думал так же. Но всегда оказывался один на один со своим несчастьем, и все шло прахом. И, ничего не достигнув, состарился, прибился к княжескому двору, как сухая щепка к берегу. Судьба. Только судьба властна над человеком. Ее не купишь ни богатством, не заставишь подчиниться мечом. Какая же у князя судьба?
Игорь Василькович работал без устали. Догорал третий факел, едкий дым висел под сводом грота, а осколки камней все летели и летели вниз.
— Остановись, князь! — просила Марфинька. — Кони не увезут.
— На плечах понесем, — сквозь зубы сказал князь. — Нам только до лагеря. Такое бывает раз в жизни.
Пополудни отколотые от стен и валявшиеся на полу камни собрали в одну кучу. Князь прикинул: будет полных два мешка. Груз для одного коня. Два других повезут пушнину и шкуры. Четвертый — оружие. Запасных коней больше не было.
— Придется, княгиня, и тебе пешком идти, — невесело сказал князь.
— Сил на это у меня хватит, — успокоила его Марфинька.
Он с благодарностью посмотрел на нее.
Перед наступлением вечера собрались все охотники. Добыча обильная. Настроение у дружинников было прекрасное. Княгиня с князем осматривали свежие меха, шутили. Альдаген, больше всех добывший песца, подошел к Игорю Васильковичу, томным и недоверчивым взглядом скользнул по его лицу. Незаметно было, чтобы князю нездоровилось. Ладони у князя натружены до мозолей, горят, словно побывали в кипятке. Князь, заметив на себе пристальное внимание нового дружинника, почувствовал к нему какую-то неприязнь. Не любил князь, когда его рассматривали открыто, с любопытством. Отозвав в сторону Гаврилу, Игорь Василькович спросил предводителя:
— Как Альдаген?
— Старается, — успокоил воевода. — Больше всех старается. И тропы ведает, и места, богатые добычею. Глаз наметан, что у коршуна.
— Вижу, — неопределенно сказал князь. — Глаз, как у коршуна…
Князь дал указание сытно и вдоволь накормить лошадей. Сделать запас корма на переход. Гаврила не спрашивал, на какой переход. Но все чувствовали — время покидать эти места.
В земле саамской наступил зенит лета. Отцветали травы и ягодники, на них появилась зеленая завязь. Она будто торопилась вырасти, быстро наливалась соком, увеличивалась на глазах. Но погода была капризной. Утро могло быть солнечным и ласковым, к вечеру — ливень. Холодный ветер мог неожиданно принести мокрые хлопья снега, а через час все стихало и выглядывало из-за туч ласковое и подобревшее солнце. Такие непредвиденные перемены были непривычны для дреговичей. Но и они уже с этим свыклись, не роптали, не жаловались. Трудились вдохновенно, и этот ежедневный тяжелый труд приносил им радость и удовлетворение.
