Сергей Верник - Император и Пустота
Не дожидаясь ответа, Император взял меня за руку. В глазах потемнело, и я вдруг оказался в открытом космосе. Бесчисленные россыпи звезд, собирающиеся в огромные галактики, облака пыли и блуждающие в пространстве метеоры, — без преграды в виде обзорного триплекса корабля все воспринималось по-другому. Я будто смотрел чужими глазами. А прямо передо мной плыл в пустоте антрацитово-черный дракон. Звезды отражались в его чешуе, и казалось, будто он светится изнутри тысячами крохотных светлячков. Перепончатые крылья грациозно двигались, заставляя работать одному ему известные законы физики. А может, он сам их создавал. Ведь для драконов нет ничего невозможного.
Распутье
Я больше не боюсь темноты. Вязкая черная мгла, до вчерашнего дня окружавшая меня, вдруг исчезает. Едва начал воспринимать ее как часть своей жизни, как среду обитания. Мы только успели присмотреться друг к другу, поняв, что не враги, и страх, недоверие, настороженность уже неуместны. И она вдруг оставляет меня. Выплевывает, словно нечто противное. Предательница! Значит, я не успел стать ее другом? Ведь друзья так не поступают.
Весь мир вокруг превратился в хаос светящихся ломаных линий. Он непонятен и вызывает страх. И самое страшное, что в нем нет больше Насти. Я пока еще слышу ее, но увидеть уже никогда не смогу.
— Настя, — шепчут мои губы. Пытаюсь найти свою жену, но руки цепляют пустоту. Она как призрак. Холодный и бестелесный.
— Костя, я здесь, — ее голос едва слышен. Тусклый, лишенный всяческих эмоций. — Я здесь, на диване. Мне очень… очень больно.
Я вижу диван: несколько ярко-зеленых горизонтальных линий и затейливая фиолетовая спираль вместо спинки. Но он пустой. Протягиваю руку, и пальцы касаются льда.
— Настя?
Лед дышит. Лед живет теперь своей жизнью, в своем мире, который с каждым днем все дальше и дальше от меня.
Сжимаю холодную руку Насти, шепчу ей:
— Все будет хорошо, милая. Это поначалу больно. Потерпи немного…
Кого я уговариваю? Еще недавно сам так лежал, до хруста стиснув зубы, обхватив руками разламывающийся на куски череп. Порой просто хотелось выйти на балкон, вдохнуть полной грудью осенний промозглый воздух, перегнуться через узкие, подернутые ржавчиной перила, и метнуться навстречу свободе. Если бы у меня тогда нашлись силы подняться…
«…Эпидемия африканского гриппа продолжается. На сегодняшний день госпитализировано уже свыше трехсот пятидесяти тысяч человек. И это только на территории северной Африки. Также выявлены отдельные случаи заражения в Соединенных Штатах, Китае, Индии. Специалисты во всем мире пытаются остановить распространение опасной инфекции.
Еще раз напоминаем о симптомах: резкое повышение температуры тела, сильные боли в затылочной части головы, частые кровотечения из носа, реже ушей. Если вы вдруг обнаружили у себя хотя бы один из этих симптомов, немедленно обратитесь к врачу. Поймите, своевременное обнаружение инфекции может спасти тысячи человеческих жизней…»
Я ничем не могу помочь Насте. Сейчас все зависит только от нее самой. Она борется один на один с этой жуткой болью, и даже не догадывается, что все уже кончено. Последняя битва была проиграна, когда я не смог ее увидеть. Те, кто остается, всегда видны в темноте. А ее темнота поглотила. Забрала у меня навсегда.
— Настенька, милая, — шепчу я, касаясь ледяной руки. — Осталось недолго. Ты должна бороться с ней. Не дай боли овладеть тобой. Я здесь. Я рядом.
Чего стоят мои слова, если они неправда? Всего лишь ложная надежда обреченному на смерть. Нужно ли это ей, я не знаю. Возможно, надо мне самому. Чтобы совсем не сойти с ума. Ведь со мной теперь останется маленькая Полинка — наш с Настей плод любви.
Малышка еще спит. Ее боль не так сильно мучила, и я смог увидеть дочку раньше, чем понять утрату. Дети вообще легче переносят болезни. Вот только как ей объяснить, куда исчезла мама? Она скоро проснется и… Что я ей скажу? Что?
Вот, уже слышу тихий плачь. Там, в соседней комнате, за завесой из переплетений синих и оранжевых нитей, за пеленой мерцающих белых звезд бьется и пульсирует маленький пурпурный комочек.
Я прекрасно понимаю, что если сейчас покину Настю, то уже никогда не смогу ее найти. Ее почти уже неслышно.
— Прости, милая.
Я иду к дочери. Комочек из пурпурного уже стал багровым, а это означает страх. Не знаю, почему, но каким-то образом могу читать эмоции Полины. Возможно, смогу также понимать и других людей. Когда выйду из замкнутого пространства квартиры — хаотически переплетенных световых стеблей разных цветов и толщин. Так теперь выглядят стены, пол и потолок. Не банальные панели из железобетона, брезгливо прикрытые слоями штукатурки и обоев, а нечто абстрактное, воздушное, до безумия прекрасное.
Полина видит меня, и перестает плакать. Ее маленькое тельце светлеет, становясь нежно-розовым пушистым клубком света. Я беру ее на руки, прижимаю к себе, и в тот же миг ощущаю, как из моего тела вырываются зеленые сполохи. Они обволакивают девочку, становясь вокруг нее тонким мерцающим ореолом из любви и заботы. Полина вновь засыпает в созданном мной коконе. Это на какое-то время убережет ее от наивных детских кошмаров.
— Спи, Полинка. Спи, солнышко. Все будет хорошо…
«…Кто-нибудь может сказать, что происходит с миром? Это апокалипсис? Тогда почему никто не умирает? Страдают от боли, но упорно продолжают жить. Неужели все-таки наказание свыше за грехи наши тяжкие? Тогда искупим ли мы через мучения свою вину или будем прокляты навечно? Множество вопросов, ответы на которые каждый сможет найти для себя сам.
На мир обрушилась чудовищная по масштабам эпидемия, не унесшая до сих пор ни одной человеческой жизни. И мало того, она поглотила прочие опасные вирусы. Действительно опасные. Как это понимать? Как? Кара это или все-таки спасение? И уже никто не удивился, когда ученые обнаружили, что головные боли на самом деле вызывает маленькая, размером с горошину, опухоль. У каждого, кто перенес грипп…»
— Настя! — я безрезультатно пытаюсь найти жену. Прекрасно понимаю, что ее больше нет с нами, но не оставляю попыток. Порой мерещится движение холодного воздуха, будто рядом кто-то проходит. Шелест одежды или едва уловимый запах духов. Вслушиваюсь в звуки окружающего пространства в надежде выцепить родной сердцу голос. Однако теперь меня обволакивает звенящая тишина. Новый мир еще не может говорить. Он даже не младенец, а эмбрион, питающийся соками матери. Он только-только начал зарождаться.
И в следующий момент тишину пронзает звонок…
2.Подхожу к двери. Открываю, даже не смотря в глазок. Я уже знаю, кто стоит там, на сырой и прокуренной лестничной площадке.
Я его жду.
— Здорово, Кирилл, — хмуря брови, произносит Николай, мой сосед из тридцать первой. Здоровенный, метра два ростом майор ВДВ. Бывший, правда. Теперь медленно спивающаяся, теряющая облик пародия на человека. Говорят, еще в Чечне сломался.
— Заходи, — киваю я соседу и делаю шаг назад. Майор протискивается в тесный коридор моей «однушки». Странно, от него сегодня совсем не несет перегаром. Да и побрился, кажется. Неужели вспомнил, что человеком быть не самое последнее дело?
Мы прошли на кухню.
— Пиво будешь? — спрашиваю я, уже открывая дверцу холодильника.
— Кофе, если можно, — говорит тот, усаживаясь за стол. — Пиво как-нибудь в следующий раз попьем.
— Ты уверен? — с сомнением переспрашиваю. Образ трезвенника майору совсем не идет. Будто обезьяна, решившая стать дайвером. Глупо, нелепо и смешно.
— Уверен, — кивает Николай.
Я пожимаю плечами. Достаю из шкафа растворимый кофе, две чашки. Чайник только-только начал закипать.
— У меня к тебе разговор, Кирилл, — как-то неуверенно проговорил майор, перемешивая на дне кружки кофейный порошок с сахаром. — И разговор очень серьезный. Да сядь ты, наконец! Хватит суетиться!
Я падаю на табурет, демонстративно кладя руки на стол. Майор минуту молчит, будто набирается сил перед решающим поединком. Затем говорит:
— Слушай, Кирилл. Я, конечно, понимаю, что в это трудно поверить, но тебе нужно знать правду. Видишь ли, мир вокруг, и я в том числе — это часть твоего субъективного пространства. Они существуют лишь у тебя в голове. Огромный мир, отражение реальности. И не более того.
— Значит, я здесь Бог? — усмехаюсь. Интересно, когда майор успел променять стакан на что-то более серьезное? — А ты, видимо, добрый Морфиус?
— Идиот! — тот вдруг вскакивает, глаза горят бешенством. Я инстинктивно вжимаю голову в плечи: рассвирепевший майор ВДВ — зрелище не для слабонервных. — Ты представить себе не можешь, чего нам стоило достучаться до тебя! Мы двое суток глаз не смыкаем! Весь мир рушиться к чертовой матери, а ты ерничаешь! Эх, дать бы тебе по морде.
