Татьяна Иванова - Дикие
ГЛАВА 13
Савелий Никонорович, расположившись на широкой лавке после ужина, велел домашним себя не беспокоить, ибо мысли его по прежнему были заняты загадочным незнакомцем, невольно попавшим сегодня в Тайный приказ. Странные предметы, принадлежащие его непокорному узнику, а особенно один из них, который сам по себе выдавал картинки с портретами, не давали строгому главе Тайного приказа покоя, и как он не пытался объяснить самому себе происходящее, у него ничего не получалось. Оттого-то хмурый супруг добропорядочной толстушки Софьи Семеновны Бобруйской пребывал в преотвратительнейшем настроении, и даже легкие ласки и сияющий обожанием взгляд его моложавой жены, не смогли, как обычно, доставить ему удовольствия. Промучившись час кряду над какими-то догадками и пустыми поисками их мало- мальски толковых доказательств, он, в конце концов плюнул на это, и, затушив свечи в горнице, перебрался на кровать. Но его спокойному сну не суждено было состояться, ибо через какое-то время в дверь робко постучала Софья Семеновна и сообщила супругу, что на дворе его дожидаются Иван Головинов и Афанасий Серебренников.
— Ой, Савушка! Иди скорей! — возбужденно воскликнула она, — видать напуганы они чем-то, аж до полусмерти.
Савелия Никоноровича опалило жаром.
— Арестант! — тут же подумал он, и где-то в глубине души ему аукнулось, что, может, зря он с ним связался.
По дороге в подвластное ему заведение, он с особым вниманием выслушал каламбурный рассказ своих подчиненных о том, как они, уж было, совсем успокоившись после странных событий сегодняшнего дня, вернулись к обычным делам, и как в этот самый момент внезапно открылась дверь в приемную, аккурат со стороны трапезной комнаты.
— И в проеме показался наш давешний арестант, тот второй, которого вы изволили в "темную" поместить. — Докладывал Иван Головинов.
Савелий Никонорович раздраженно сплюнул.
— Да, кто ж его выпустить посмел?!
— Да, бог его знает, Савелий Никонорович, как оно сие получиться смогло.
— Ну?
— Ну, вот, значит! Показался, и в тот же миг забросил к нам в приемную какие-то неведомые штуковины.
— Опять неведомые!
— В том-то и дело, Свавелий Никонорович, — подтвердил Афанасий Серебренников. — Да, еще какие!
— И они, эти штуковины тут же начали шипеть и вертеться яко живые, — строго взглянув на Афанасия, чтобы тот его не перебивал, сообщил далее Иван Головинов. — А опосля от них навалило столько дыму, аж сердце зашлось, да к тому же и глаза застлало слезами. Мы, Савелий Никонорович, все в единый миг чихать да кашлять начали. А арестант наш аккурат в этот момент быстро прошмыгнул через приемную к выходу. Да не один, а с какой-то девкой, которая, срамно сказать, находилась в одном исподнем.
— С девкой? — удивился Савелий Никонорович.
— Ага! — подтвердили в один голос его подчиненные.
— Да отколь же она взялась, эта девка, да еще, срамница, в одном исподнем?
— А вот это, Савелий Никонорович, и вовсе неведомо! Мы опосля спросили у стража, не входила ли она сперва в здание. И он ответил, что не входила. Такую, говорит, я бы никак не пропустил!
И вдруг Савелий Никонорович, что-то соображая на ходу, резко остановился. Ибо в этот момент ему вдруг подумалось, — а не та ли это самая девица, с которой арестант разговаривал в "темной", после того, как он туда его затолкнул? — Да!… Но как она могла там очутиться, черт возьми!
Едкий дым, распространившийся по всему Тайному приказу, и еще не выветрившийся до конца, резко ударил в нос Савелию Никоноровичу и заставил его прослезиться. Отворив дверь в приемную и переступив порог, он очутился один на один с незнакомыми предметами, лежащими на полу и все еще источающими тонкие дымовые струйки. Никто из подчиненных не решался войти в эту комнату, после того, как они, атакованные новым сюрпризом незнакомца, едва нашли в себе силы вырваться наружу. И потому, любезно предоставив главе сего заведения, первым заняться обследованием шипящих диковинок, скромно стояли на пороге, наблюдая за ним.
Савелий же Никонорович, подавляя в себе страх, чтобы не ударить в грязь лицом перед персоналом, опустился на корточки и присмотрелся к одной из диковинок, после чего обернулся к окружающим.
— Чего ж вы напугались-то?! — Да эти штуки походят на самые что ни наесть пушечные ядра, только меньше размером, вот и все! — и он спокойно взял в руки дотлевающую дымовушку.
— Во, видали! И нечего тут бояться, они, поди, не живые, а потому и не кусаются. Афонька, и ты, Андрюха, немедля соберите их в плошку и вынесите отсюда вон!
Афанасий Серебренников почесал затылок и нехотя переступил порог.
— А куда нести-то?
— Оставьте покуда во дворе, чтоб они больше тут не дымили, а там посмотрим. — Предусмотрительно сказал мудрый начальник.
Афанасий и Андрей с опаской принялись выполнять поручение Савелия Никоноровича, подхватывая неизвестные предметы осторожно, двумя пальцами, и опуская их в плошку для мусора. Как только им удалось с этим справиться, Савелий Никонорович пригласил в приемную всех остальных, и первым делом принялся допытываться, кто из них посмел выпустить арестанта из "темной".
— Да мы, Савелий Никонорович, из приемной-то после Вас не выходили! — убедительно доказывал начальнику Иван Головинов. — Все как есть тут сидели. Может его страж выпустил, или еще кто без нашего ведома?
— Так почему ж вы ничего не разузнали?
— Да, мы так напугались, что об том и подумать не смели!
— Не смели они! Ишь, какие пугливые! Он дыму напустил, всего и делов-то, а они, гляжу, все как один от страху в штаны понапускали!
— Да, кто ж знал, что дело только одним дымом и обернется, Савелий Никонорович! — тоном, просящим снисхождения, промямлил Иван Головинов. — От такого можно чего хочешь ожидать!
— Ладно, молчи ужо! — строго повелел ему Савелий Никонорович. — Теперь ночь, а завтра поутру весь Приказ на ноги поднимите и разведаете, кто сию дверь открыть посмел!
— Да, она, Савелий Никонорович, дверь-то эта, того! — загадочно изрек дед Прохор, и многозначительно посмотрел на начальника.
— Что, значит, того? — насторожился Савелий Никонорович, который несказанно устал от неожиданных сюрпризов сегодняшнего дня.
— Того она, закрыта на щеколду! Я сам видел. Как только Афонька с Андрюшкой за Вами побежали, я шасть в трапезную-то, думаю, может чего нового примечу. Глядь, а дверь-то закрыта.
— Ну и что?
— Так может, ее никто и не открывал, а Савелий Никонорович?
— Ты, Прохор, говори, да не заговаривайся! — строго прикрикнул на старика Глава Тайного приказа. — Как это, никто не открывал?! Он, что ж, арестант этот, по воздуху что-ли из "темной" вылетел?
— Кто его знает! — тихо произнес дед Прохор, и пожал при этом плечами.
— Ох, и заморочил же вам мозги сей арестант! И чего вам всем придумалось считать его каким-то особенным? Таким, словно он и не человек вовсе! — возмутился Савелий Никонорович.
— Может, вы и впрямь считаете его божьим посланцем, а?
На этот вопрос начальника подчиненные ответа не дали, и, чтобы избежать встречи с его недовольным, пытливым взглядом, все как один, опустили головы.
— Да вы, что с ума стронулись? — Савелий Никонорович возмущенно топнул ногой. — Все его проделки, ни что иное, как самые обычные скоморошьи фокусы!
— Ишь, закрытая дверь их удивила! Кто-нибудь выпустил его, да и закрыл ее следом, чтоб побег не сразу в глаза бросился. Или сам он, не будь дураком, захлопнул ее на щеколду.
— По рассуждению, может, оно и правильно, Савелий Никонорович, — снова вступил в разговор дед Прохор. — Но токмо сомнительно, чтобы кто-то из наших открыл ту дверь, противясь Вашему приказу. И потом, я еще не все сказал-то!
— Не все? — перебил его раздраженный начальник. — Ну, так говори!
— Ну, я это, значит, стою, гляжу на эту самую дверь, и думаю, а чего это она закрыта?
— Да, что ты заладил как истукан, закрыта, закрыта! Сказал ужо, чего об том пересказывать! — закричал Савелий Никонорович, окончательно теряя терпение.
— Я токмо хотел сказать об том, что в этот самый момент приметил, что из щели свет падает!
— Из щели? — удивился Савелий Никонорович, а за ним и все остальные.
— Ты, что же, хочешь сказать, что в "темной" кто-то запалил свечи, после того как оттуда арестант убег?
— Не знаю, свечи там, аль нет! Но токмо сдается мне, что от свечей такого света не бывает.
— Какого "такого"?
— Он, Савелий Никонорович, свет этот, не колыхался совсем в щели-то. Свечи, они ведь колышутся, когда горят, и свет, который от них на щель падает, тоже колышется. А этот совсем не таков!
— А каков же?
— Стоячий он какой-то, да зело яркий! Цвету не желтого, а белесого более!
Савелий Никонорович махнул рукой.
