Сьюзен Коллинз - Грегор и код когтя
— Да. Но она все еще очень слаба, — ответил Марет. — Вашей семье долго придется ждать ее выздоровления.
— Кто еще… кого еще нет? — Грегору тяжело было задавать этот вопрос, но не задать его он не мог.
— Многие погибли, — сказал Марет. — Наверно, лучше перечислить тех, кто уцелел: твоя семья. Люкса. Газард. Аврора. Найк. Говард. Нерисса. Викус. И вся команда дешифровщиков выжила.
— И Живоглот, — добавил Грегор. — Мне надо с ним поговорить.
Марет поболтал ложкой в бульоне, отводя взгляд:
— Вообще-то… Нет, Грегор, Живоглот не спасся.
— Что?! Но ведь из той пещеры все смогли выбраться! — воскликнул Грегор.
— На самом деле это был туннель. Короткий, между равниной Тартара и еще одной пещерой. Крысы атаковали с обеих сторон. Живоглот прикрывал тылы, давая возможность Найк освободить твоих сестер, Газарда, Темпа, Хиронию и Рефлекса. Но крыс было слишком много — они схватили его и бросили в пропасть. Мы послали спасательную команду, когда узнали об этом. Но когда они подоспели — на Живоглота как раз напала стая плотоядных клещей — помнишь, тех самых, что мы видели на Водном пути.
— Клещи, которые убили Пандору, — тихо произнес Грегор.
— Ну да, — кивнул Марет.
— Значит, Живоглота вы не нашли, — упрямо цеплялся за надежду Грегор.
— Мы нашли скелеты крыс. Три. И один из них, самый большой, лежал в двадцати ярдах от двух других — его обладатель дольше других сопротивлялся и смог убежать дальше, чем остальные, — покачал головой Марет. — Спасательная команда больше ничего не могла поделать, и они улетели. Спроси себя и ответь себе честно: кто, кроме Живоглота, мог сопротивляться так отчаянно?
— Никто, — пришлось согласиться Грегору.
Нет, это нереально. Это не может быть правдой — что Живоглот умер. Живоглот не может умереть! Он непобедим. Он яростник!
Но тут Грегор вспомнил слова Живоглота: «У каждого яростника есть свой предел возможностей. Я начинаю сдавать на четвертой сотне».
Там было гораздо больше, чем четыре сотни врагов. А клещей, должно быть, и вовсе тысячи.
— Кроме того — с тех пор мы не получали от него вестей, — продолжал Марет. — И это было бы странно с его стороны — после всего произошедшего хранить молчание.
— Да, — сказал Грегор.
К своему удивлению, он почувствовал, что известие о смерти Живоглота доставило ему даже большую боль, чем смерть Ареса. Арес хотя бы знал, как Грегор к нему относился. А Живоглот… Грегор никогда не показывал ему своего истинного отношения, никогда по-настоящему не благодарил его, никогда не говорил, как восхищается им, а может, даже любит его. Они никогда не говорили о своих чувствах друг к другу.
— Я не думал… что мне будет так больно, — заговорил Грегор. — Знаешь, до самого утра того дня, когда был бой, я был уверен, что умру. А Живоглот…
Грегор замолк. Он не знал, стоит ли рассказывать о том, что Живоглот не верил в пророчества. Имело ли это значение сейчас, когда крыса не было в живых. А может, Живоглот хотел бы, чтобы все узнали его позицию? И потом — ведь он оказался прав, ведь Грегор не погиб! Но кому мог Грегор рассказать об этом? Люксе? Викусу? Он был слишком слаб, чтобы пойти искать их.
— В то утро мы с Живоглотом немного поговорили. И он сказал мне, что… я могу убить Мортоса.
— И ты сделал это, — кивнул Марет.
— Не совсем я. Не я один. — Грегор посмотрел на свою правую руку, в которой все еще сжимал коготь Ареса. Он не хотел его отпускать. Но должен был это сделать. Арес умер, сжимая коготь в пальцах, его не вернешь. И надо похоронить этот коготь вместе со всем остальным, что от него осталось. — Говард сказал, надо размочить руку…
— Он оставил тебе миску с водой, — кивнул Марет, подвигая миску поближе к Грегору и бережно опуская в нее его руку.
— Ты не должен сидеть тут со мной все время, Марет, — сказал Грегор. — Я знаю, еще много народу нуждается в помощи. А со мной все в порядке.
Кажется, Марет понял, что Грегору сейчас ни к чему чье-либо общество.
— Я буду навещать тебя время от времени, — пообещал он и вышел.
Вода была теплая и ласковая. Очень медленно Грегор разжимал руку — кровь, которая склеила пальцы, словно клей, постепенно растворялась, один за другим его пальцы распрямлялись и он даже смог ими пошевелить. Коготь наконец выпал из его руки и теперь плавал на поверхности воды.
Откуда-то появилась Люкса с полотенцем. Она осторожно поймала коготь и как следует промыла в воде, смывая остатки крови. Когда он стал совсем чистым, Люкса завернула его в белую мягкую ткань и положила на стол позади Грегора. А потом села на краешек кровати, вынула его руку из воды и осторожно вытерла — палец за пальцем.
— Знаешь, рука совсем целая. Как ты ее ощущаешь? — спросила она.
— Пустой, — ответил Грегор.
Люкса переплела свои пальцы с его: кожа у нее была теплая, такая же теплая, как вода — и живая.
— Так лучше.
Наверно, был миллион тем, которые им надо было обсудить, миллион слов, которые они должны были сказать друг другу — но они просто сидели вот так, молча, держась за руки, пока не проснулся с криком папа Грегора — ему опять снились кошмары, и Грегор успокаивал его, твердил, что все в порядке, а сам думал: «Может, если мы будем все время повторять это друг другу, однажды это станет правдой».
Следующие несколько дней Грегор почти все время спал и позволял другим кормить себя. Он был так слаб, что для него событием стало, когда он смог самостоятельно сесть, и маленьким чудом — когда смог сам пройти по комнате. Не говоря уже о первой ванне, которую он смог принять, — это потрясло его до глубины души. Он осматривал себя с содроганием: худой, дрожащий от слабости, весь израненный… а рана на груди была просто чудовищной. Мортос оставил ему четкий отпечаток свой когтистой лапы: шрамы, образующиеся на месте ран, четко обозначали пять ужасных когтей…
Как он будет объяснять там, в Наземье, происхождение своих шрамов?
Папа все толковал об их новой жизни в Наземье. И Грегор не знал, как сказать ему, что он не хочет уезжать на семейную ферму в Вирджинию, так же, как не хочет возвращаться в Нью-Йорк. Что мальчик, который случайно провалился в вентиляционное отверстие летним жарким днем, — умер, уступив место тому, у кого нет дома. Нигде. Но папа все рассуждал о том, как они будут выращивать помидоры и срывать их слегка зеленоватыми, чтобы дозревали в темном месте, и как они будут ходить на рыбалку, и как Грегор снова будет играть в школьном оркестре…
Школьный оркестр. Грегору понадобилась целая минута, чтобы вспомнить, на каком инструменте он играет. «Саксофон, точно. А еще я участвую в соревнованиях по бегу. И люблю занятия наукой. По крайней мере — он любил. Тот парень из прошлой жизни», — подумал Грегор.
А что насчет его сестер? С Босоножкой все будет нормально — ей всего три года, она в конце концов перестанет разговаривать с тараканами и, возможно, забудет обо всем, особенно о грустном, и в ее жизни появится много увлекательного и забавного. А вот Лиззи… Лиззи ничего не забудет. Она будет крутить все это в своей умной голове снова и снова. Она стала мало разговаривать с тех пор, как окончилась война — просто сидела, поджав ноги, на стуле, и лицо у нее было бледное и печальное. Часто она даже не замечала, когда к ней обращались. Она очень тяжело переживала смерть Живоглота.
Однажды ночью, когда папа и Босоножка спали, Грегор спросил ее об этом. О том, почему Живоглот решил поместить команду дешифровщиков так близко к боевым действиям.
— Это из-за меня. Он не говорил — но я знаю. Он хотел быть рядом и присматривать за мной. Чтобы защитить меня в случае опасности — как не смог защитить… — Она замолчала на полуслове, а Грегор закончил за нее:
— Как не смог спасти Шелковицу, да?
— Откуда ты знаешь? — поразилась Лиззи.
— Я подслушал ваш ночной разговор, — признался Грегор.
— Это моя вина, что он погиб, Грегор, — сказала Лиззи. — Если бы меня здесь не было — он был бы жив.
Грегор не знал, что ответить, чтобы разубедить ее.
«Да, давайте уедем в Вирджинию и будем там как ни в чем не бывало выращивать помидоры, — думал он скептически. — Это разом решит все проблемы». Но он не мог сказать такое папе.
К концу недели Грегор уже был в состоянии совершать прогулки по больнице. Люкса проводила с ним столько времени, сколько могла, но она была занята своими новыми обязанностями. Со смертью Соловет и гибелью Совета, учитывая, что Викус в данный момент только учился самостоятельно держать в левой руке ложку, она одна занималась вопросами государственной важности. Больше трети населения Регалии погибло в войне, сама Регалия лежала в развалинах, а зубастики лишились своих жилищ и нуждались в помощи. На людях Люкса держалась, была сильной и властной, но иногда, оставшись наедине с Грегором, она закрывала ладонями лицо и повторяла: «Я не знаю, не знаю, не знаю, что делать!» И он молча обнимал ее, потому что понятия не имел, что ей сказать и чем помочь: он знал, как убивать, но не имел ни малейшего понятия, как строить новое на обломках старого.
