Владислав Крапивин - Струна и люстра
Он все это делал на щелястом полу сарая, рядом с верстаком. А фанерный ящик лежал на краю верстака. И вдруг он приподнялся и плавно ушел по воздуху в угол сарая. В другом углу радостно подпрыгнул Росик.
— Ахата тиа… — шепотом сказал Лыш, но без растерянности.
Снаружи резко потемнело.
— Лыш, ты где? — закричала с крыльца Грета. — Иди домой! Смотри какая туча, сейчас гроза будет!
— Гретхен, у тебя найдется чугунный шар? Не насовсем, на минутку!..
— Под крыльцом лежат два!.. Лыш, но ведь гроза!
— Гроза подождет… — рассеянно отозвался Лыш.
Валерия и Юну гроза настигла в сотне шагов от дома (они возвращались из парка, с концерта группы «Капитан Лист»). Дождь начинался осторожно, по плечам ударили всего несколько капель. Юна и Валерий вбежали в сени, щелкнули выключателем. Ожидали услышать встревоженно-заботливые причитания бабы Клавы. Но в доме было пусто.
— Наверно, задержалась у соседки, — прошептала Юна.
— Пойдем ко мне, — тоже почему-то шепотом сказал Валерий. — У меня там чай в термосе. Ты озябла…
— Да ни капельки…
— Все равно… пойдем…
Они вошли и остановились посреди комнаты. За окном неярко мигало, ровно рокатало и нарастал ливень.
— Ты промокла насквозь, — выдохнул Валерий. — Ты это… сними платье, надо высушить…
— Не выдумывай… Всего несколько капель…
— Не несколько, а много… Давай помогу…
— Валерка, перестань… бессовестный…
— Но я же просто помогаю…
Потом они сели рядышком на кровать.
— У тебя рубашка тоже мокрая…
— Ага… — и завозился. Затем придвинул Юну к голому плечу.
— Вот придет баба Клава… — прошептала она.
— В такой-то дождь… Авось не придет…
— Еще и дразнится… Твое счастье, что под рукой нет фаянсового блюда.
Валерий тепло подышал ей в ухо.
— Ага… счастье…
И показалось, что рядом с ними неслышно прыгнул на кровать пушистый ласковый кот…
Глава 5
Утром было пасмурно и прохладно. Изредка моросило. Толь-Поли с неразлучным вождем гуммирабиков перебрались в дом. Ребята собрались в большой комнате у телевизора, включили. Но ни на одном канале не нашлось ничего, кроме стрельбы и мордобоя. Только Инская студия передавала последние новости, но и там — скукотища.
— Активизация бывших функционеров «Желтого волоса» в правительственных кругах не может не настораживать всех трезвомыслящих жителей Империи и Вольных городов. Однако Регент на последней встрече с журналистами оптимистично заявил, что поиски консенсуса между бывшими политическими антагонистами являют собой позитивный процесс, который…
— Да здравствуют гуммираки! Регент дурак! — известил всех индейский вождь на руках у Поли.
— Еще один политик, — сказала Света.
Грин взял книжку Астрид Линдгрен «Мы на острове Сальткрока» и ушел в угол к торшеру. Но почитать не удалось. Появились Грета и Лыш.
Лыш был молчаливей обычного, зябко потирал колючие локти, но думал явно не о холоде, а о чем-то далеком от погоды. А Грета — как раз о погоде:
— Пришлось отменить из-за дождика вылазку на последнюю дистанцию. А Круг совсем рядом, это понятно всякому.
— Да… а ведь нынче солнцестояние, макушка лета, поддержала Света недовольство подруги. — В такое время должна стоять безоблачная погода…
— А мы растяпы! — вдруг отчетливо заявил Толя.
Все, конечно, захотели узнать: с какой стати растяпы?
— Потому что в прошлые годы, когда летняя макушка, мы смотрели елочные игрушки!
— В самом деле! — обрадовался Май (и даже как-то просветлел). — Правила нельзя нарушать! — И обернулся к сидевшему в сторонке Грину. — У нас такой обычай! Когда наступает самый длинный день в году, мы вытаскиваем коробку с елочными украшениями и разглядываем, перебираем их. Чтобы не забывались зимние сказки. И чтобы игрушки не заскучали совсем… Может быть, тебе тоже будет интересно?
— Конечно! — быстро отозвался Грин (заранее знал — будет!)
Толпой полезли по внутренней лестнице на чердак. Тетя Маруся просила быть поосторожнее, чтобы не свихнуть шеи и чтобы не насторожить Евгения, который тоже запросится наверх и там «наведет свой порядок».
Видимо, Грета и Лыш были знакомы с обычаем семейства Веткиных, потому что без расспросов приняли участие в «зимней вылазке». Впрочем, Лыш не проявлял энтузиазма. Забрался последним и сразу сел в сторонке на перевернутый бачок. И все думал о чем-то…
Такая задумчивость Лыша почему-то беспокоила Грина. Это беспокойство непонятно смешивалось с другим — с памятью о двух темных фигурках, которые он вчера заметил на стене, в светлом пятне от луча коробочки-проектора.
На чердаке пахло пылью (но в то же время — свежим деревом, как во всем доме). Под наклонной крышей, среди балок, таился сумрак. А сквозь него из чердачного окна проникал пасмурный день. В этой неяркой серости лишь Толь-Полины свеже-зеленые рубашки были как вымытая дождиком листва.
Толя щелкнул выключателем, и дождливый дневной свет смешался с другим — от яркой лампочки над головами.
— Рассаживайтесь, — предложила Света, как хозяйка, пригласившая гостей на пирог.
Расселись кто где — на старый сундук, на свернутый в трубу (и, наверно, побитый молью) ковер, на древний телевизор с маленьким выпуклым экраном. Грета прыгнула на толстую балку и привычно закачала длинными следопытскими ногами. Только Май не сел, он с натугой потащил из-за кривого письменного стола картонную коробку от пылесоса. Все вытянули шеи. Грину вдруг почудилось, что он присутствует при странном таинственном действе.
Май откинул картонные клапаны. Внутренность коробки выбросила наружу мелкий искристый блеск — от шаров, бус, мишуры…
Май открыл плоский фанерный ящичек.
— Смотрите-ка, сколько свечек осталось… Хватит еще на одно Рождество…
Грин увидел тонкие свечи, похожие на цветные, источенные наполовину карандаши (только вместо грифелей — черные закорючки обгоревших фитильков).
— На Новый год мы зажигаем на елке лампочки, а на Рождество настоящие свечки, — шепнула Света Грину, словно посвящала в тайну. Они сидели рядом на сундуке, Светин шепоток щекотнул Грину ухо.
— А не опасно? — спросил Грин, чтобы что-то сказать и заглушить непонятное смущенье.
— Ничуть, — отозвалась Света. — Мы все внимательно следим и держим рядом воду… Да они и не долго горят, лишь в начале праздника…
Май стал доставать игрушку за игрушкой, они пошли по рукам. Ватные, обсыпанные блестками снеговики и зайчата, витые блестящие сосульки, картонные домики со слюдяными окнами, зеркальные шары, тонкие кубики и пирамидки, собранные из стеклянных палочек…
— Здесь есть совсем старинные игрушки, еще прабабушкины… — снова шепотом сказала Света. — Вот эта, например… — И закачала на петельке склеенный из двух выпуклых половинок серебристый месяц — глазастый, носатый, улыбчивый…
— Дай… пожалуйста… — выдохнул Грин. Она положила невесомую игрушку ему на ладонь.
— Я помню… — тихо сказал Грин (и кашлянул, потому что царапнуло в горле). — У нас был такой же…
Воспоминания — беспорядочные, несвязные, но подробные — сыпались на Грина, словно содержимое коробки вывалили на него разом… Да, их елочка была маленькая и украшений, конечно, было меньше, чем здесь, но… так похоже, так знакомо… А сквозь это шелестящее серебристое дрожание сказки — память про мамины руки, папин голос, снежный солнечный день и прыгающих за окнами снегирей… На открытые колени Грина упала мягкая мишура и защекотала кожу, будто шерсть кота Юшика. Грин погладил ее…
А папина щетинка на лице (не успел побриться) тоже была щекочущая, только пожестче кошачей шерсти. Как искусственная хвоя распушившейся на полке елочки…
«Юшик, не вздумай прыгать на елку, а то будет ой-ёй-ёй что…»
В лесу нашли мы ёлочку
С искусственной хвоёй.
Поставили на полочку,
А дальше ой-ёй-ёй…
Странно, что знакомые слова вдруг перестали укладываться в привычную мелодию спортивного марша… Грин сердито мотнул головой…
— Можно, я посмотрю этот шарик? — вдруг попросил со стороны Лыш. Непривычно звонким (будто не своим, а Толиным голосом). И потянулся с бачка к золотисто-зеркальному, украшенному синими звездочками шару. Не шарику, а именно шару — величиной с большущее яблоко.
— Возьми… — Поля дала ему хрупкую игрушку из ладоней в ладони.
— Только не разбей, — предупредила Грета. — Это старинный шар. Можно сказать, исторический экспонат. Да, Май?
— Лыш не разобьет, — пообещал Май.
Лыш уже другим, вредным, голосом сообщил на ломаном немецком языке:
