Татьяна Семенова - Монсегюр. В огне инквизиции
«И полюбил царь Соломон многих чужестранных женщин, кроме дочери фараоновой, Моавитянок, Аммонитянок, Идумеянок, Сидонянок, Хеттеянок, из тех народов, о которых Господь сказал сынам Израилевым: „не входите к ним, и они пусть не входят к вам, чтобы они не склонили сердца вашего к своим богам“; к ним прилепился Соломон любовью. И было у него семьсот жен и триста наложниц; и развратили жены его сердце его. Во время старости Соломона жены его склонили сердце его к иным богам, и сердце его не было вполне предано Господу Богу своему, как сердце Давида, отца его. И стал Соломон служить Астарте, божеству Сидонскому, и Милхому, мерзости Аммонитской. И делал Соломон неугодное пред очами Господа и не вполне последовал Господу, как Давид, отец его. Тогда построил Соломон капище Хамосу, мерзости Моавитской, на горе, которая пред Иерусалимом, и Молоху, мерзости Аммонитской. Так сделал он для всех своих чужестранных жен, которые кадили и приносили жертвы своим богам. И разгневался Господь на Соломона… И сказал Господь Соломону: за то, что так у тебя делается, и ты не сохранил завета Моего и уставов Моих, которые Я заповедал тебе, Я отторгну от тебя царство и отдам его рабу твоему; но во дни твои Я не сделаю сего ради Давида, отца твоего; из руки сына твоего исторгну его; и не все царство исторгну; одно колено дам сыну твоему ради Давида, раба Моего, и ради Иерусалима, который Я избрал».[107]
…Дословно процитировав строки из третьей Книги Царств, монах с облегчением вздохнул.
— Вот здесь, на этом месте, позволю себе закончить Ветзхозаветное повествование о Ковчеге Завета. Далее об этой реликвии не упоминается. Странно, не правда ли? О Ковчеге будто забыли. А может быть, нарочно изъяли все дальнейшие упоминания о нём?
— Возможно, Ковчег захватили вавилоняне[108] во время пленения евреев, — предположил Бертран Мартен. — Они ведь сожгли Иерусалим и почти до основания разрушили храм Соломона.
— В списках трофеев вавилонян не значился Ковчег Завета. Его определённо не было и во втором храме, построенном на развалинах первого после того, как евреи вернулись из вавилонского пленения спустя полвека. Но странно даже не это, а то, что ни в одном источнике не была произнесено фразы вроде «ковчег исчез, и никто не знает, где он», или «ковчег был украден», или «где находится ковчег, по сей день неизвестно». Самый главный предмет, которому долгие столетия поклонялись израильтяне, просто перестал существовать.
— Я догадываюсь, к чему вы клоните. Кто-то очень не хотел, чтобы знали о судьбе реликвии, о месте её нынешнего пребывания. Похоже, была бы их воля, они вымарали бы все упоминания о Ковчеге в «Ветхом завете». Но это совершенно невозможно. Слишком многие библейские события были напрямую связаны с Ковчегом.
— Вы правы, — согласился монах и развернул второй свиток. — Теперь мне остаётся пролить свет на судьбу Ковчега. Итак, царь Соломон прогневил Бога, а также прогневил тех, кто служил Господу: священников-левитов из колена Левия. Когда-то при разделе земли они расселились по всему Ханаану и теперь старейшие, тайно собравшись в Иерусалиме, решили, что недостоин царь-отступник владеть бесценным Ковчегом. Однако тайно вынести реликвию из храма было невозможно.
— Позвольте, я продолжу. Священники-левиты, вхожие в храм, вынесли ключ Ковчега.
— Да. Он обрёл своё место в Копье Победителя. А Копьё вскоре было похищено по неосмотрительности одного из священников-левитов. Тайну узнали непосвящённые, и много лет Копьё гуляло по миру. Оно побывало во многих руках, и только спустя столетия вновь вернулось к левитам. Но не только ключ был изъят из храма Соломона. Ведь ключ — это только «часть из трёх».
— Я не понимаю, — озадачился Бертран Мартен. — Что за третья часть? Вы говорили о Ковчеге. Затем — о ключе…
Монах взял вторую из двух принесённых им шкатулок, до сих пор остававшуюся закрытой, и протянул её Бертрану Мартену:
— Вот здесь «третья часть из трёх».
Тот осторожно поднял крышку. На тёмно-зелёном бархате лежал прозрачный камень с изумрудным отливом. Он был такой чистоты, что у епископа катаров заболели глаза при первом же взгляде на него. Несмотря на это, оторвать взор было невозможно. Камень притягивал. Сразу отключившийся разум уже не препятствовал проникновению в глубину подсознания какого-то голоса, вначале едва различимого, а затем всё более и более отчётливого. В висках застучало. Не в силах вынести этот звук, Бертран Мартен закрыл шкатулку и отдал её старику. Сразу всё прекратилось.
— Что это? — спросил катар, придя в себя.
— Это голос Господа, искра Божья, проникающая в восприимчивую душу. Взяв камень в руки, непорочные испытывают в сердце сладость и блаженство. Чистым душой открываются тайны мироздания, сердца же нечестивых остаются пусты.
Монах замолчал. Бертран Мартен, словно заворожённый, смотрел на старика. Причастность к удивительной тайне пугала, но непреодолимое желание узнать больше пересиливало это страх.
Старик продолжил:
— Вы слышали об этой вещи.
Катар удивлённо поднял брови.
Старик, усмехнувшись одними губами, произнёс стихотворные строки:
«И перед залом потрясённым
Возник на бархате зелёном
Светлейших радостей исток,
Он же и корень, он и росток,
Райский дар, преизбыток земного блаженства,
Воплощенье совершенства,
Вожделеннейший камень Грааль…»[109]
— Грааль?!.
Бертран Мартен потерял дар речи. Да, он слышал песни трубадуров. «Повесть о Граале», сочинённая признанным мастером эпоса провансальцем Картьеном де Труа,[110] облетела весь Лангедок. В ней рассказывалось о некоем рыцаре Персевале, искателе чудесного Грааля. Затем эту тему подхватили другие сочинители — Роббер де Борон, Вольфрам фон Эшенбах со своим «Парцифалем».[111] Прекрасные творения. Многие трубадуры поют эти песни. Однако Бертран Мартен не слишком серьёзно воспринимал их, считая больше выдумкой, чем правдой.
— Этого не может быть, — еле слышно произнёс он.
Его рука сама вновь потянулась к шкатулке, однако старик мягко, но настойчиво отклонил её, сказав:
— Неподготовленному человеку, даже чистому душой, трудно будет справиться с переживаниями, с вмешательством в его собственное «я». Чтобы быть способным задавать вопросы и получать ответы, приблизиться хоть чуть-чуть к тайнам мироздания, надо быть внутренне свободным от мирской суеты. Лишь шаг за шагом… Gradatim…[112] перед тобой откроются врата познания. Не оттого ли поэты и трубадуры назвали этот камень Грааль?
Бертран Мартен покачал головой.
— Быть может… Но каково его истинное название? Хотя, постойте… Вольфрам фон Эшенбах в своих строках как-то упомянул другое название Грааля.
Он напряг память и вслух произнёс:
«…Грааль — это камень особой породы:
Lapsit exillis — перевода
На наш язык пока что нет…
Он излучает волшебный свет.
Пламя, в котором, раскинув крыла,
Птица Феникс сгорает дотла,
Чтобы из пепла воспрянуть снова,
Ущерба не претерпев никакого…»
— «Lapsit exillis», — тихо произнёс старик. — Вольфрам так и не смог раскрыть истинное название камня. Вероятно, тот источник, которым он пользовался, написан на плохой латыни, или сам мастер слишком небрежен. «Lapis herilis» — вот истинное его название, которое переводится как «камень Господа». Поэт из-за непонимания названия далее зовёт его «Граалем», как и его предшественник, провансалец Картьен де Труа. Признаюсь, я с большой охотой перечитываю эпос Вольфрам фон Эшенбаха, — улыбнулся монах. — Талантливый поэт и трубадур. Он, вероятно, слышал что-то… И допускаю, что некто, кто приоткрыл ему завесу тайны, был приобщён к великому познанию.
— Да-да, я помню, — поспешно произнёс Бертран Мартен. — Вольфрам в своей поэме ссылается на некоего Киота, который в тайнике нашёл удивительное сочинение на арабском языке.
«…И если кто меня бранил,
Зачем столь долго я хранил
Историю Грааля под секретом,
Пусть знает, что своим запретом
Связал меня великий мастер Киот,
Сказав, что он один найдёт
Место, где он обо всём расскажет,
Когда ему Авентюра прикажет…
Киот, продолжая со мной беседу,
Сказал, что нашёл в знаменитом Толедо
Сие удивительное сочинение
В первоначальном его изложении.
На арабском писано языке,
Оно хранилось в тайнике…
Хоть письменность у них другая,
К чернокнижию не прибегая,
Киот их азбуку постиг
Без помощи волшебных книг».
— Этот Киот, скорее всего, перевёл найденный текст на латынь, — предположил старик, — откуда и возникла путаница с названием камня, а уж после рассказал Вольфраму. Разумеется, не всё, а только суть. И дальше знаменитый трубадур вложил в поэму весь свой творческий талант, присочинив невероятные приключения рыцаря Парцифаля.
