Андрей Жвалевский - Гимназия №13
– На другую сторону? К Кощею?
– А чем она хуже? – тоскливо спросила Лёля.
– Не знаю, – вздохнул Антон. – Сам удивляюсь.
И задумался.
– Мне страшно отпускать тебя к Перуну, – сказал он. – Я ему не доверяю.
– У тебя есть другие предложения? – спросила Лёля.
– Нет, – признался Антон, – но и это мне не нравится… Я пойду с тобой.
– Не надо, – сказала Лёля, – Перун тебя не любит. Почему-то…
– Действительно, странно, – съязвил Антоха. – Тогда возьмешь с собой Бера.
– Хорошо, – понурилась Лёля.
– Ты со мной не споришь, – тихо сказал Антон.
– И ты на меня не кричишь, – ответила девочка.
– Может быть, мы действительно что-нибудь придумаем? – спросил Антон, глядя в стенку.
В глазах у Лёли блеснули слезы.
* * *– Уже утро? – спросил Севка, с трудом продирая глаза.
– А кто его знает? – ответила Маша, разминая затекшую шею. – Восемнадцать тридцать пять!
– Бер! Бер! – позвала Лёля. – Ты пойдешь со мной к Перуну?
– Отвинтить ему голову? – зевнул Мишка.
– Нет. Пока. Нужно попытаться поговорить.
– Я не буду с ним разговаривать, – ответил Беркин.
– Надо, – коротко сказал Антон.
Вокруг уже шустрили домовые, принесшие свежую еду и выстиранную одежду.
Лёля глотнула воды и теперь ждала, пока Мишка переоденется.
– Береги себя, – сказал Антоха. – Я буду страховать. Я провожу вас до крыши.
Лёля кивнула и вышла из библиотеки.
На крыше опять никого не было видно. Только стало еще больше грязной посуды, да еще и добавились разбросанное конфетти и полусдувшиеся воздушные шарики.
– Перун! – позвала Лёля.
Тишина.
– Перун!.. – рявкнул Мишка.
– Отдыхают они, – сообщил давешний парень с венком на голове (правда, на этот раз замотанный в штору), выпав из-за угла. – Вчера всю ночь гуляли, а теперь отдыхают.
– Чтоб он… навсегда наотдыхался, – процедил Мишка сквозь зубы.
– Я вам не советую его тревожить, – сообщил парень, широко зевнув.
– Скажите, – спросила Лёля, – а жертву можно вернуть обратно?
Парень даже закашлялся.
– Вы чего? – поразился он. – Это ж жертва! Как ее вернешь?
– Ну а если ее принесли по ошибке? – гнула свое Лёля.
– Жертва лишней не бывает! – отрапортовал молодец, встал по стойке смирно и выпучил глаза, взяв копье «на караул».
– Ну чего ты орешь, Ярик? – протянул унылый голос, и из-за трубы показался заспанный Перун в халате и с ледовой грелкой на голове. – Ба! Да у нас гости! А я не в форме…
Перун рухнул на ближайший стул и вытянул ноги.
– Не выспался я, – сообщил он. – Трудно быть богом… Чего надо?
– Любу! – выкрикнул Мишка и двинулся на Перуна.
Лёля схватила его за руку.
– Я подумала, что, может быть, вы как Верховный бог славян проявите великодушие… – сказала Лёля.
– Может… – сказал Перун.
– Люба стала Берегиней… Это… Это ужасно, – сорвалась Лёля, но быстро взяла себя в руки. – Я подумала… Мы подумали… Может быть, мы можем что-нибудь сделать, а вы за это отпустите Любу… Вы же бог… Вы же должны быть великодушны…
– Ну во-первых, – зевнул Перун, – я никому ничего не должен. Во-вторых, мы, конечно, великодушны, но мы и справедливы. Перун сказал – Перун сделал. А если я сейчас начну передумывать… Все ко мне прибегут, просить начнут. А этого я допустить не могу. Ой, что ж так голова-то болит…
– Я щас вылечу! – сообщил Мишка, и Лёля из последних сил вцепилась в его руку.
– Но я вас очень, очень прошу! – заплакала Лёля.
– Это правильно, – поведал Перун. – Мы любим, когда нас просят.
– Давайте мы вас с Паляндрой помирим, а? – предложила Лёля. – Война кончится, вы отпустите Любу…
– Что? – презрительно спросил Перун. – Что ты сказала? – Перун встал из-за стола и подошел к гостям. – Ты что, с ума сошла, девчонка! – рявкнул он. – Я никогда не помирюсь с этой проходимкой, ясно? Этот дуб слишком мал для двоих! Или она, или я! Всё! Свободны!
И, грохнув напоследок молнией, Перун удалился за трубу в сопровождении очень испуганного Ярилы.
* * *Они стояли под дубом, задрав головы, и молчали.
Наконец Лёля с неизбывной тоской произнесла:
– Такой большой дуб… Ну почему они не могут его поделить?
– Потому что, – начал отвечать Севка, – дуб – это древо мира, центр мироздания, обозначаемое руной «алатырь»…
– Сев, – тихо, но настойчиво перебила его Маша, – ты умный, да?
Севка, чувствуя подвох, надулся, но кивнул.
– Тогда, – еще тише сказала Маша, – ты должен знать, что такое риторический вопрос…
Севка надулся еще больше.
– Да если бы он был в два раза выше и в четыре – толще, – пробурчал Мишка, – они все равно из-за него бодались бы.
Лёля подошла и погладила дуб. Антоха не без ревности почувствовал, что старое дерево отозвалось – не звуком, не шевелением, а чем-то нутряным.
– Чувствует, дерево, – донеслось откуда-то сверху Васькино мурчание, – чье сейчас время…
Только сейчас до всех дошло, что цепь разорвана.
– И Русалки что-то не слышно, – с угрозой пробормотал Мишка. – Сейчас я кого-то по полосатой морде…
– Спокойно, – прокудахтала Русалка, но Мишка уже подпрыгнул, потянул за ветку…
…И всеобщему взору представилась удивительная картина: растянувшийся на ветке кот и прильнувшая к нему полуптица-полуженщина.
– Стучаться надо, – ничуть не смутившись, заявил кот.
А вот Русалка зарделась девичьим румянцем и сделала вид, что она тут так, просто пролетала мимо и присела передохнуть.
– Ой, – сказала Маша, – а мы думали, ты ее съел!
– Собирался, – лениво подтвердил Васька, – но тут такие дела… Вместе держаться надо! Сами понимаете…
– Погоди, – перебил его Антоха, – ты сказал что-то про время! Что дуб понимает, чье время сейчас!
– Так Лёлино! – ответила Русалка с таким видом, как будто сообщает всем известную вещь. – 22 марта ее время начинается!
А Лёля все стояла и гладила дуб.
– А давайте его распилим! – предложил Севка. – Половину белым, половину черным! Все справедливо!
– Отличная идея! – неожиданно бодро поддержал его кот. – Слышь, птичка моя, сколько его уже пилить пытаются? Тысячу лет?
Полуптица задумчиво глянула вверх, как будто там были написаны цифры, и ответила:
– Тысячу лет… и еще сто двадцать три года.
– Пили, брат! – торжественно объявил Васька и принялся точить когти о ветку.
Мишка, которому надоело держать оттянутую ветку, отпустил ее. Из кроны раздался возмущенный мявк – видимо, коту попало по носу.
– Если не пилить, – решила поддержать мысль Севки Маша, – тогда можно… рядом второй посадить! Одни в старом останутся, вторые в новый переберутся!
Все задумались. Что-то в этой идее было.
– Не равноценно, – с сожалением сказал Антоха. – Кто согласится поменять древнее древо на молодой дубок?
– Оба согласятся! – вдруг заявил Мишка. – Мы два дубка посадим! Чтобы по справедливости!
– А старый? – спросил Севка.
Мишка пожал плечами, всем видом показывая, что не может же он придумывать каждую мелочь.
– Будет нейтральной территорией! – решил Антон. – Местом для встреч и переговоров. Как думаешь, Лёль?
Но Лёля ничего не ответила. Она стояла, прижавшись к стволу щекой, и гладила его так, как будто навсегда прощалась с дорогим другом.
* * *Когда делились, кто с кем пойдет договариваться, как-то само собой получилось, что все захотели пойти с Лёлей к Перуну, а к Паляндре – только один Антон. Он, в принципе, не возражал, но Севка, недовольно потеребив очки, все-таки решил к нему присоединиться. Как он пояснил, «для представительности».
Лёля повела Машу и Мишку наверх, втайне ожидая застать уже привычный кавардак, но там оказалось непривычно чисто. Причиной тому была усталая приветливая женщина, которая как раз заканчивала подметать крышу необычным веником. Он больше напоминал букет: затейливо переплетенные одуванчики, мать-и-мачеха, ландыши и даже чертополох. Увидев Лёлю, женщина смутилась и принялась оправдываться:
– Я с утра просто не успела прибраться… Ты уж прости, Лёлюшко-дитятко…
Эти извинения были прерваны неприятным голосом Перуна:
– Лада! Хватит перед ними спину гнуть! Не гости пришли, а просители!
Но добрая Лада все-таки поклонилась и, бормоча: «Вот и ладно, вот и ладушки…», скрылась в чердачном окне.
Перун выглядел повнушительнее, чем при вчерашнем разговоре, да и свита собралась более пышная: плечистый Ярило (все еще в занавеске, но в свежем венке); задумчивый старичок, который перебирал в руке, словно четки, цветы шиповника; смешливый мужичонка, который немедленно принялся строить Лёле с Машей то ли глазки, то ли рожи, и несколько полупрозрачных девушек с большими, как у цапель, крыльями.
Все они смотрели скорее добродушно, чем сердито. Даже Перун пыжился, кажется, больше для формы.
Лёля позволила себе перевести дух. «Похоже, – подумала она, – разговор будет не таким уж сложным». Наверное, он и был бы не таким уж сложным, если бы инициативу не взял на себя Мишка.
![Андрей Васильев - Снисхождение. Том первый [СИ]](/uploads/posts/books/271277/271277.jpg)
