Астрид Линдгрен - Собрание сочинений в 6 т. Том 5. Мы — на острове Сальткрока. Мадикен. Мадикен и Пимс из Юнибаккена
— Отлично, — ответил Маттссон.
Вечером они сидели на кухне в Столяровой усадьбе, все Гранквисты и все Мелькерссоны. Много вечеров сидели они там вместе, но никогда не были так подавлены и неразговорчивы. Да и что сказать? Мелькер молчал. Он не мог говорить, ему мешала боль в груди. Ниссе и Мэрта обеспокоенно смотрели на него. Они пытались дать ему понять, как сильно они опечалены и как им будет не хватать Мелькера и его семьи, но Мелькер был такой убитый, что они совсем отчаялись. Они сидели молча, а летние сумерки неприметно обволакивали их. В темноте каждый мог беспрепятственно предаваться своим мрачным мыслям.
«Удивительное лето», — думала Малин. Она вспомнила, каким спокойным, мирным и безмятежным было прошлое лето. А нынче! Столько разных событий. Прямо «американские горы»! То Петер и счастье, то слезы и отчаяние, сперва Пелле и Юкке, а теперь — жестокое известие, которое положит конец их радости. Да, печальный конец!
Чёрвен лежала на полу рядом с Боцманом, а спиной к дровяному ларю сидел Пелле с Юм-Юмом на коленях. Даже в обычные дни жизнь представлялась Пелле чем-то вроде «американских гор»: то гигантский взлет, то падение — от радости к горю, а сейчас, несмотря на Юм-Юма, он был на самом дне бездны. Хуже всего, что папа был в таком отчаянии. Пелле мог вынести что угодно, только не это. Прижавшись щекой к теплой и мягкой шерстке Юм-Юма, Пелле пытался утешиться. Но не мог.
Чёрвен плакала беззвучно и зло. Утром она задирала Лотту, и потому до нее еще не сразу дошло, что будет. Теперь она уже все знала и просто лопалась от злости. Ей было жалко Пелле и саму себя. И зачем только люди устраивают гадости друг другу! Сперва Вестерман, а теперь этот толстяк Карлберг со своей дурищей Лоттой. Провались они все! И почему не оставить людей в покое? Одни беды! Бедный Пелле, что бы такое ему подарить? Пусть бы повеселел! Но на этот раз тюленя у нее не было. У нее ничего не было.
И тут она услыхала, как Фредди ворчит в своем углу:
— Деньги, деньги, деньги, как несправедливо, что от них все зависит; паршивый Карлберг.
И вдруг Чёрвен вспомнила: у кого это нет денег?! Да у нее у самой полные карманы! У нее целых три кроны, ей-ей, правда!
— Пелле, я тебе чего-то дам, — тихонько, чтобы никто не слыхал, прошептала Чёрвен, передавая ему тайком свои три кроны. Ей было даже чуть-чуть совестно: хоть это и огромные деньги, но их все равно не хватит, чтобы утешить Пелле в таком горе.
— Какая ты добрая, Чёрвен! — хрипло отозвался Пелле.
Он тоже не думал, что три кроны помогут в таком горе, но ему стало чуть легче, раз Чёрвен захотелось подарить их ему.
Четверо тайных заговорщиков, мрачные как тучи, сидели в своем углу, и всю таинственность с них как рукой сняло. Столько планов строили они на это лето! Они снова собирались соорудить хижину на Ворчальном острове. Собирались построить новый большущий плот. Собирались на целую неделю махнуть на дальние острова с палатками. Собирались взять у кого-нибудь моторку и добраться до самой Кошачьей шхеры, чтобы посмотреть тамошний большой грот. А еще Бьёрн обещал взять их с собой на рыбалку. И они задумали устроить главный штаб для своего тайного клуба на чердаке Столяровой усадьбы. Было еще не поздно, Юхан с Никласом жили в усадьбе, так что они могли осуществить все задуманное. Но охота пропала. Все потеряло свою прелесть.
— Странно! — сказал Юхан. — Мне больше ничего не хочется.
— И мне, — сказал Никлас.
Тедди с Фредди лишь вздохнули.
Настала ночь. Гранквисты уже давным-давно ушли домой; спали и мальчики. Но Мелькер и Малин по-прежнему сидели в кухне. Было темно. Они едва различали светлый четырехугольник окна в стене и отсветы огня, проникавшие сквозь отверстия в плите. Они слышали лишь, как потрескивают горящие дрова, — и больше ни звука. Малин вспоминала, как Мелькер впервые зажигал плиту. Это было ужас как давно и как весело!
Мелькер молчал весь вечер. Но тут он заговорил. Он дал волю накопившейся в нем горечи.
— Я неудачник, я знаю. Полный неудачник, Чёрвен права… нет у меня настоящей хватки.
— И не придумывай! — возразила Малин. — Есть у тебя настоящая хватка. Уж я-то знаю.
— Нет, нет ее у меня, — уверял дочь Мелькер. — Иначе я не сидел бы весь вечер сложа руки, когда свершается такое дело. Неудавшийся писака! И почему я только не стал вместо этого хозяином конторы? Тогда мы, быть может, уже владели бы этой усадьбой.
— Не нужен мне в доме хозяин конторы, — заявила Малин. — Никому из нас он не нужен. Мы все этого не хотим. Нам нужен ты!
Мелькер горько рассмеялся:
— Я, на что вам я? Я не могу даже дать своим детям спокойное лето. Это я-то, который хотел столько дать вам, дать вам самое прекрасное, самое веселое и самое ценное в этой жизни…
Голос его дрогнул, и продолжать он больше не мог.
— Но ты уже сделал все, что хотел, папа, — спокойно сказала Малин. — Мы получили все самое прекрасное, самое веселое и самое ценное в этой жизни. И полу или от тебя, только от тебя! И ты заботился о нас, а это — самое главное. Мы всегда чувствовали твою заботу.
Тут Мелькер заплакал — ох уж эта Малин, довела его до слез.
— Да, — всхлипнул Мелькер. — Я заботился о вас! Если это для вас что-то значит…
— Это — все, — сказала Малин, — и больше я не хочу слышать, что мой отец неудачник. А со Столяровой усадьбой будь что будет.
Дом у самого моря
На другой день все проснулись с одной-единственной мыслью — сегодня в четыре часа Карлберг пойдет в Нортелье к Маттссону и купит Столярову усадьбу.
Они все еще пытались вести себя так, будто ничего не случилось, и делали вид, что это совсем обычный день. Обычный день, который привычно начинается с завтрака в саду, день с привычными осами, жужжащими над вазочкой с вареньем. Бедные осы. Пелле стало их жаль.
— Когда Карлберг снесет дом, он разорит осиное гнездо.
— Да, единственный способ уничтожить ос, — сухо сказал Мелькер. — Сносят весь дом и… Как мы только сами до этого не додумались?
Настала долгая, томительная тишина, которую нарушило появление Чёрвен.
— Дядя Мелькер, ты что, оглох? Сколько раз повторять, тебя к телефону!
В Столяровой усадьбе телефона не было, и Мелькеру всегда звонили в лавку. Отодвинув чашку с кофе, Мелькер бросился бежать, а Чёрвен за ним.
Через несколько минут она вернулась. У нее был испуганный вид.
— Малин, лучше тебе тоже пойти туда. Верно, опять какая-то новая беда. Дядя Мелькер совсем расстроился.
В лавку помчались не только Малин, но и Юхан с Никласом и Пелле.
Они нашли своего бедного отца в лавке в окружении опечаленных Ниссе, Мэрты, Тедди и Фредди. Он был явно расстроен, по щекам у него текли слезы, и он повторял тихим голосом:
— Не может быть! Не может быть!
— Папа, что случилось? — в отчаянии спросила Малин. У нее уже не было сил для новых огорчений. — Папа, скажи, что случилось?
Мелькер глубоко вздохнул.
— Только что… — вымолвил он и снова замолчал. Потом перевел дух и сказал: — Только что случилось чудо. Вы не поверите, но меня угораздило получить литературную премию — двадцать пять тысяч крон.
Долгое время в лавке Гранквиста на Сальткроке стояла тишина. Всех точно громом поразило. Чёрвен была единственная, сохранившая самообладание.
— А дали… ну, эту, про которую ты сказал, тебе за что?
Посмотрев на нее, Мелькер торжествующе улыбнулся:
— Я тебе скажу, малышка Чёрвен. За то, что у меня есть настоящая хватка, понимаешь, вот за это мне ее и дали.
— Так они и сказали, те, которые звонили?
— Да, что-то в этом роде.
— Так чего же ты тогда ревешь? — удивилась Чёрвен.
И тут внезапно до всех дошло, что случилось радостное событие.
— Папа, так мы теперь богатые? — спросил Пелле.
— Ну не совсем, — ответил Мелькер, — но во всяком случае…
Тут он смолк, и дети боязливо посмотрели на него. Не станет же он снова плакать. Теперь-то уж в самом деле конец реву!
Мелькер не плакал. Он закричал. Внезапно он закричал:
— Вы понимаете, что это значит? Может, нам удастся купить Столярову усадьбу… если еще не… если еще не поздно!
Он взглянул на часы, и в этот миг они услыхали гудок: внизу у пристани готовился отчалить пароход «Сальткрока I».
— Беги, Мелькер! — сказал Ниссе Гранквист. — Беги!
И Мелькер побежал, крича на ходу:
— Поехали, Юхан и Никлас! Поехали! Стой! — Последний выкрик относился к пароходу.
Трап уже убрали, когда Мелькер примчался на всех парах. Но у Мелькера был такой безумный вид и он так умоляюще протягивал руки, что сердце капитана, стоявшего на мостике, дрогнуло. Снова опустили трап, и Мелькер взбежал на пароход.
Не оборачиваясь, он крикнул:
— Поехали, Юхан и Никлас! Поторопитесь!
