Алека Вольских - Мила Рудик и тайна шестого адепта
Стать сильнее…
Черные глаза Лютова тем временем словно изучали ее — выжидающе, заинтересованно. А Мила, лихорадочно соображая, искала решение. Что она может сделать? Чем она может достойно ответить ему? Она не способна поднять левитацией сразу несколько объектов. И уж конечно она не сможет поднять то, что находится за стенами замка, ведь она, в отличие от Лютова, не выглядывала в окно и не знает о расположении объектов, к которым могла бы применить сенсорное воздействие.
Ей нужно что-то, что находится возле Думгрота всегда. Нечто неизменное, что она в любой момент легко сможет оживить в своем воображении.
«Думай! Думай!»
Когда ответ пришел ей в голову, Мила даже дышать перестала. Она знала, что это слишком самонадеянно. Знала, что о таком нельзя даже помышлять, но… У нее больше не было никаких идей. Нет, она не будет задаваться вопросом, чем это чревато. Начать сейчас думать о последствиях — все равно что сдаться, уступить.
«Не уступлю! Ни за что не уступлю!»
Мила сосредоточилась, воссоздавая в памяти знакомую картину: толстый ствол красновато-бурого цвета, высокая вечнозеленая крона — Тысячелетняя секвойя, веками стоящая на одном месте, неподвижная, неизменная… Она поднимет это дерево над землей, даже если ей грозит за это наказание! Даже если это опять закончится обмороком! Даже если она причинит непоправимый урон многовековому дереву!
Она должна стать сильнее — это намного важнее любого дерева в мире!
Сознанием Мила ощутила установившуюся связь. Она испытала прилив воодушевления, ведь ей впервые удалось сделать это, не используя взгляда в качестве проводника. Теперь перед ней стояла задача «внушить» секвойе состояние легкости. Проще говоря, она должна была ясно представить себе, что огромное дерево почти не имеет веса.
Сконцентрировавшись, Мила нарисовала в воображении огромный толстый ствол — внутри совершенно пустой, словно дерево было лишь картонной декорацией. Но вместо того, чтобы ощутить в ответ легкость, Мила вдруг столкнулась с неожиданным давлением, словно секвойя была живым существом, которое превосходило ее по силе и пыталось вытолкнуть из себя.
«Почему? — мысленно спросила себя Мила. — Откуда это сопротивление? Лютов только что поднял в воздух нескольких человек, а дерево, каким бы древним оно ни было, не имеет собственного сознания».
Нет, так не пойдет. Она должна придумать другой способ…
Она была уверена, что корни не должны помешать левитации. Собственно говоря, Мила, напротив, надеялась, что они удержат секвойю. Она не хотела, чтобы тысячелетнее дерево парило над замком, ей всего лишь нужно было, чтобы оно немного поднялось над поверхностью земли, оставаясь корнями связанным с почвой.
Внутренним зрением Мила попыталась увидеть секвойю всю целиком: длинный толстый ствол, ветви, игольчатую крону. Попыталась представить, как красновато-бурая кора и темно-зеленые иглы наполняются невесомостью… Она не видела секвойю и не знала, дают ли попытки какой-то результат, но гнетущее сопротивление по-прежнему присутствовало в ее сознании.
— Там что-то происходит, — произнес стоящий у окна Сергей Капустин.
Мила старалась не отвлекаться, она не знала даже, по-прежнему ли поднятые Лютовым первокурсники находятся в состоянии левитации, но слова Капустина не остались для нее незамеченными. С улицы все так же доносился гомон, из которого то и дело вырывались короткие выкрики. Мила продолжала сенсорное внушение, стараясь как можно лучше представить в воображении Тысячелетнюю секвойю. Это было не сложно — она видела это дерево множество раз с разных ракурсов и помнила многие изгибы ствола и очертания кроны.
— Секвойя, — произнес Капустин; Мила насторожилась. — Они говорят о секвойе.
— Секвойя? — спросил кто-то рядом. — А что с ней?
— Тише! — произнес Капустин. — Дай послушать!
Мила сконцентрировала всю свою волю и силу воздействия. Легкость… Легкость в коре. Легкость в ветвях. Легкость в корнях. Сопротивление внезапно усилилось, но Мила не собиралась сдаваться.
— Что там?
— Они говорят… Ничего себе…
Гомон голосов на улице возрос в несколько раз. Одновременно возобновились выкрики о помощи. Видимо, первокурсники все еще парили в воздухе, но окружающие забыли о них, что заставило их кричать с удвоенной силой.
— Эй, послушайте! Там говорят, что секвойя пытается подняться в воздух!
— Тысячелетняя секвойя?! Ты спятил?
— Сам ты спятил! Послушай — ребята на улице говорят…
— О! Слышал? Ветви поднялись вверх, словно дерево пытается взлететь…
— Да быть такого не может!
— Ну говорят же!
— Э-э-э… Ребята… Кто-нибудь опустит первокурсников на землю?
— Да кому до них какое дело?! Дайте послушать, что там с секвойей…
Голоса однокашников Мила слышала как будто через стену. Подобием эха до нее донесся топот — видимо, кто-то выбежал из класса, чтобы своими глазами увидеть то, что обсуждали сейчас на поляне перед Думгротом.
Мила усилила сенсорное воздействие до предела своих возможностей, и теперь словно каждой клеточкой тела ощущала, как вековое дерево противится ее воле. Тысячелетняя секвойя, растущая возле Думгрота уже несколько сотен лет, словно вела с Милой свое невидимое, но ощутимое сражение.
Внезапно осознав весь масштаб происходящего, Мила вдруг ужаснулась.
Что она делает? Что она сейчас пытается сделать? Поднять в воздух дерево, которому тысяча лет?! Она сошла с ума? Это невозможно! Это попросту невозможно!!!
Тяжело дыша, Мила широко распахнула глаза. Она чувствовала, как по ее телу струями течет пот. Сопротивление, давящее внутри ее головы, исчезло.
Какое-то время Мила сидела, глядя прямо перед собой и тяжело дыша. Вокруг по-прежнему шумели, но она не обращала на это внимания, однако движение слева от себя заметила сразу же. Лютов неторопливым шагом отошел от окна и остановился перед партой, за которой сидела Мила. Она не могла поднять на него глаза, но и взгляд не отводила, не желая, чтоб он счел ее малодушной. Все, что ей оставалось, это напряженно, не мигая смотреть на его локоть, находящийся как раз напротив ее лица.
— Эй, кажется, все закончилось! — выкрикнул кто-то в классе.
— Что?
— Они там внизу говорят, секвойя успокоилась.
— Так и не взлетела?
— Болван, ты где видел, чтобы секвойи летали? Оно им надо? Оно им не надо! Это не их профиль!
В классе засмеялись, как всегда, когда кто-то передразнивал профессора Воробья. Лютов рядом красноречиво хмыкнул. Мила даже не пошевелилась.
— Хотела левитировать секвойю, даже не выкорчевав ее? — негромко спросил Лютов; его голос дважды дрогнул, словно он едва сдерживал смех. — Да ты… дура, Рудик.
Мила почувствовала, как ее дыхание стало еще тяжелее. Горло словно сдавило железным обручем.
Унизительно… Как унизительно!
Мила не смогла бы поднять на него глаза, даже если бы захотела, до того глупо она себя чувствовала. Но, откровенно говоря, именно этого ей хотелось меньше всего на свете — увидеть выражение его лица. Не мигая, она продолжала смотреть на его локоть, пока тот наконец не исчез из ее поля зрения. И сразу после этого Мила услышала, как Лютов, не сдержавшись, коротко прыснул со смеху.
Не сдержался? Ничего подобного, с досадой подумала Мила. Как пить дать, этот издевательский смех был подготовлен. Лютов заранее продумал, как и в какой момент он якобы не сможет сдержать свой смех.
Дура! Дура! Дура!
«Лютов… сволочь», — подумала Мила.
Она прекрасно понимала, что он с самого начала провоцировал ее. Знала, чего он добивается: чтобы она, стараясь превзойти его, попыталась сделать то, что заведомо будет ей не под силу. Все понимала — но все равно не могла ему уступить.
В этот момент дверь в класс с громким стуком распахнулась. Мила непроизвольно повернулась — в дверях, уперев руки в необъятные бока, стоял профессор Воробей. Его большая грушеподобная фигура заслоняла собой весь дверной проем. Поправив на носу очки в черепаховой оправе, он оглядел притихших студентов, задержал свой взгляд на Миле, потом посмотрел на Лютова.
— А-га! — громогласно воскликнул профессор Воробей, заставив нескольких человек в классе подскочить на стульях, и уже тише пробасил почему-то довольным тоном: — Однако профессор Шмигаль правду сказал все-таки. Я-то думал, привирает, ан нет…
Учитель левитации оценивающе поглядел поверх очков сначала на Милу, потом на Лютова. Мила, догадавшись, к чему все идет, тяжело вздохнула.
— Ну что, дорогие мои, — жизнерадостно произнес профессор Воробей, — по-хорошему вас надо бы отчитать по полной программе, но… — Он почесал в затылке. — Оно мне надо? Оно мне не надо. Это же совсем не мой профиль. А посему берите ноги в руки и шагом марш за мной к директору!
