Андрей Жвалевский - Гимназия №13
– Ты достойна наказания!
Лёля упрямо наклонила голову, но Перун, кажется, решил, что она просит прощения. Голос его потерял часть раскатистости.
– Но я добр! К тому же, Лёля, ты белая. Чисто белая, каких мало осталось теперь. Я готов допустить тебя к своим стопам и даже выслушать. От тебя потребуется совсем немного, простая формальность…
Что-то в голосе Перуна заставило Лёлю напрячься.
– Мне нужна… жертва, – небрежно закончил белый предводитель. – Человеческая жертва.
К Лёле от потрясения вернулся дар речи.
– Что тебе нужно? – невежливо перейдя на ты, спросила она.
– Нам, великим богам, – величественно произнес Перун, не заметив издевки, – испокон веку приносили жертвы. Тогда мы, – Перун расправил плечи, – сменяли гнев на милость.
У Лёли на языке завертелось много нелестного про великих богов, но вслух говорить она ничего не стала. Развернулась и стала тихо спускаться с крыши.
– Завтра в полдень! – донеслось до нее.
* * *Лёля спустилась на третий этаж и села прямо на ступеньки. Во-первых, подкосились ноги, во-вторых, догнали слезы. Все ее надежды на мир рухнули, а Перун – тот самый Перун, который белый и справедливый, который был для нее символом добра и мира, потому что белый цвет – это добро, – Перун оказался глупым и злобным.
Лёля разрыдалась. Кто-то ее утешал, гладил по голове и даже принес воды. Лёля рыдала, не отвлекаясь на такие мелочи. Очнулась, когда все слезы были выплаканы, подняла глаза и столкнулась с добрым и внимательным взглядом Любы. Больше рядом никого не наблюдалось.
– Что случилось, Лёлечка?
– Я в него верила… – выдохнула Лёля.
– Он не хочет помочь?
– Хуже, – вздохнула Лёля, – он… он…
Глаза у девочки опять наполнились слезами.
– Что «он»?
– Он хочет, чтоб мы принесли жертву.
– Наверное, не жертву, а просто подарок, – спокойно сказала Люба. – Можно ж принести ему плюшек, конфет всяких…
– Нет, – перебила Лёля, – он хочет человеческую жертву. Он так сказал.
Люба отшатнулась, как будто ее ударили.
– Так и сказал? – переспросила она.
Лёля кивнула. Люба встала со ступенек и мрачно начала вышагивать по коридору.
– Ты не говори никому об этом, – сказала она, – а то мальчишки драться полезут, ты же их знаешь…
– Да как я могу не сказать?
– Ну скажи не всё. Скажи просто – не договорились.
– Но почему? – ошеломленно спросила Лёля.
– Потому что я, кажется, знаю, как выполнить это условие. Но мне нужно, чтоб мне никто не мешал.
Люба решительно встала и потащила Лёлю за собой.
– Идем к ребятам, они уже волнуются.
Все по-прежнему сидели в библиотеке и действительно уже волновались. При виде заплаканной Лёли Антон вскочил и бросился к ней.
– Что случилось? Он тебя обидел? – Антон сжал кулаки.
– Вот видишь, – прошептала Лёле на ухо Люба.
– А что, ее обижать только тебе можно? – съязвила Маша.
– Он… ну… – Лёля мучительно соображала, что же сказать.
– Завтра… – прошептала Люба.
– Он сказал прийти завтра, – выдавила из себя девочка.
– А чего ты плачешь? – с подозрением спросил Антон.
– Он ругался, – честно ответила Лёля, – говорил, что я предательница, и вообще…
– Он мне сразу не понравился, – сквозь зубы сказал Антон.
– А что делать? – спросил Мишка.
– Спать ложиться, – сказала Люба. – Утро вечера мудренее.
– А может просто пойти к Перуну и дать ему в морду, а? – с надеждой спросил Мишка, пристраиваясь на двух стульях.
Лёля вспомнила гром, запах озона и вздрогнула.
– Нет! – сказала она и переглянулась с Любой.
– Ладно, ждем до завтра, – сказал Антон, задумчиво глядя на девочек.
– А нельзя нам быть самим по себе, ни за кого? – тихо спросила Лёля.
Севка, который уже свернулся клубочком, обложившись книгами и используя самый большие из них в качестве подушки, немедленно встрепенулся.
– Нельзя! Пока тебя не было, мы тут с Машей все выяснили.
– Что? – спросила Лёля.
– Наша гипотеза такова, – начал Севка, – есть Белые, и есть Черные. Жили они в дубе, а мы своим взрывом что-то сделали… Понять бы что… – Севка вскочил, поправил очки, посмотрел на помещение, понял, что походить туда-сюда негде, и уселся на место. – Короче, все они из дуба повылезали. И, видимо, пока мы не вмешались, у Белых был перевес.
Докладчик строго оглядел присутствующих, но в строгости особой нужды не было – все и так слушали внимательно.
– Потом мы освободили Кощея, – продолжил Севка, – и все испортили… Или поправили… Короче, это как посмотреть. Суть в том, что теперь у них равновесие.
– Это плохо? – спросила Лёля.
– Наверное, плохо, – сказал Севка. – Черных стало больше, нечисть всякая повылазила. Домовые по углам трясутся. А нам теперь нужно как-то опять восстановить перевес Белых.
Лёля затравленно посмотрела на Любу.
– Спите! – сказала Люба. – Завтра все будет хорошо.
* * *
Всю ночь Антон спал вполглаза. Ему больше не снился столб с идолом, вместо него в голову лезла всякая ерунда. Например, мерещилось, что он – волк, который охраняет отару овец. Овцы все время пытаются разбежаться, а он их снова сгоняет в кучу. Не успеет вернуть одних, как с противоположного края отары кто-то снова совершает попытку побега. Волк-пастух бросается к ним, грозно рычит, загоняя глупых животных назад – и замечает новых беглецов. Овцы двигаются не быстро, но очень бестолково, из-за этого приходится метаться туда-сюда и сбивать лапы в кровь. А упускать нельзя – вдалеке горит костер пастухов, которые только и ждут, чтобы отловить овечку и зажарить…
Антоха открыл глаза и долго не мог понять, как костер кровожадных пастухов смог перекочевать в реальность. Потом понял и рассердился. Это в дальнем углу Севка и Маша светили вечным фонариком на страницы какой-то книги.
– Что там за посиделки? – зашипел Антон. – А ну спать!
Фонарик испуганно дернулся и погас.
– А можно мы еще почитаем? – в наступившей тишине голос Маши звучал особенно жалобно. – Севка пытается сложить руны, но тут…
– Завтра разберетесь! – отрезал Антоха и повернулся на другой бок.
И тут же провалился в новый сон, немного приятнее предыдущего. Теперь он увидел высокого веселого парня в холщовой рубахе до пят, с поясом и ножнами, в черных сапогах и островерхом шлеме. Лицо парня показалось Антохе знакомым. Присмотревшись, он сообразил, что это его далекий предок – что-то родное виделось в упрямо сжатых губах, взгляде исподлобья, в осанке и жестах.
– Здорово, брат, – парень протянул Антохе ладонь. – Ты ведь из наших?
Во сне сразу понимаешь, о чем речь. Антоха пожал руку и кивнул.
– Ага. Я волхв.
Ладонь оказалась грубой, жесткой от мозолей.
– Я в волка обращаться могу, – зачем-то похвастался Антоха.
Парень весело рассмеялся и хлопнул своего далекого потомка по плечу.
– В волка – это любой пацан может. Хочешь, научу соколом перекидываться?
Антоха не обиделся, напротив, покорно склонил голову.
– Научи, Волх Всеславьевич!
– Раз плюнуть! – и Волх действительно плюнул себе на правую ладонь, а потом прихлопнул ее левой.
И сразу же взлетел высоко в небо, как будто его подбросил огромный батут. Антоха торопливо повторил манипуляции…
…Лететь оказалось легко – нужно было только поймать крыльями восходящий поток и парить на нем, как на невидимом надувном матрасе. Земля была далеко внизу, но он различал каждую травинку в поле, каждую песчинку на дне ручья. И еще – множество всяких живых существ: зайцев, кузнечиков, водомерок, куропаток…
– Эге-гей! – крикнул Антохе Волх. – Не упусти Берегиню!
Антон-сокол сразу понял, что предок имеет в виду легкокрылую птичку, которая сорвалась с ветки березы и ринулась к реке, туда, где крутился темный омут. Антоха точно знал, что нельзя ее допускать к воде, потому что упадет и сгинет. Он сложил крылья и рухнул вниз, земля притягивала его изо всех своих сил, но он в отчаянии понимал – упустит, не успеет…
Антоха подскочил в поту, с бешено колотящимся сердцем и уставился на дверь. В проеме застыла большая неловкая фигура.
– Ты кто? – хрипло спросил он.
– Люба, – ответила фигура.
– Куда?
Люба помедлила с ответом.
– В туалет.
– Я с тобой! – Антон поднялся, чувствуя, что руки до сих пор дрожат, как будто от нечеловеческого напряжения.
– Зачем?
На этот вопрос он не знал ответа, поэтому просто встал и пошел за Любой. Чувствуя себя глупо, дождался ее под дверью туалета и отконвоировал назад. Люба угрюмо молчала и долго возилась, укладываясь спать. Антоха подумал немного и лег поперек входной двери. Так ему стало немного спокойнее, хотя еще несколько раз посреди ночи он просыпался – казалось, что птичка-берегиня снова хочет броситься в омут. Он подскакивал, смотрел несколько минут в темноту и снова ложился поперек двери.
![Андрей Васильев - Снисхождение. Том первый [СИ]](/uploads/posts/books/271277/271277.jpg)
