Дмитрий Емец - Книга Семи Дорог
Навстречу ей в шебутной компании картонных стаканчиков, с которыми ветер познакомился в ближайшей урне и, не желая расставаться, захватил их с собой, прокатилось пластиковое ведро. Его короткими прыжками догонял огромный мужчина, похожий на Пьера Безухова. Ирка с опаской ждала, что Безухова сейчас сдует и он покатится по тротуару, сбивая всех с ног, но не тут-то было. Пьер догнал ведро, развернулся и мощно, как ледокол, зашагал навстречу ветру.
Ребята пристроились сзади, используя его широкую спину как укрытие.
– Раздеваются леса, мокнут птичьи голоса, – сказал Матвей, хотя не было ни лесов, ни голосов, да и дождь только угадывался. Ну и что? Истинная поэзия никогда не заморачивается мелочами.
– Это как-то неблагородно! Использовать человека и ничего не давать взамен, – сказала Ирка, кивая на спину быстро идущего Пьера. – Надо сделать для него что-то хорошее.
– Например? – спросил Матвей.
– Не знаю. Придумай что-нибудь! Ты же креативный!
Багров польщенно хмыкнул.
– Ладушки! Если он уронит бумажник, мы его не прикарманим, – пообещал он.
Ирка хотела сказать, что он его никогда не уронит, но в этот миг на асфальт шлепнулся пухлый бумажник из серой кожи. Матвей поднял пропажу и вернул владельцу. Пьер Безухов остановился, недоверчиво схватился за внутренний карман, а потом вдруг всплеснул руками и настойчиво стал совать Багрову деньги. Тот протестовал, пятился, но великодушный Пьер не успокоился, пока, догнав его, насильно не затолкал в карман рубашки несколько крупных купюр.
Смущенный Матвей вернулся к Ирке.
– Оказывается, честным человеком быть выгодно! Знаешь, сколько я заработал?
Ирка подозрительно уставилась на него.
– А почему у него бумажник вывалился? Только не говори, что обошлось без твоих штучек!
– Так я ж не знал, что там полкило денег окажется и он мне их совать будет! А такой с виду скромняга, с мусорным ведром, – оправдывался Багров.
Ирка рассердилась и отвернулась, тем более что говорить все равно было трудно из-за летевшей пыли. К тому же Безухов куда-то свернул. Его надежная спина больше не защищала их от ветра. Пьер спешил домой. Там его ждали жена Наташа Ростова, дочь-хорошистка Саша двенадцати лет, диетический бульон, вечернее сидение в блоге и хитроумно припрятанная за шторой бутылка коньяка.
Ирка больше не вспоминала о Пьере. На ее воображении точно большая каменная жаба лежала. Она шла против ветра, сильно наклонившись вперед, чтобы не быть сбитой с ног, и думала о том, что скажет Фулоне о копье Таамаг. Лучше всего, конечно, было бы вообще не ходить на встречу валькирий, но это казалось ей слишком трусливым, и она назло себе решила пойти.
Прошло уже несколько дней, как бывшее копье Таамаг было спрятано в трещине под фундаментом их дома в Сокольниках. Куртку с орудия она так и не сняла, брезентом, по авторитетному совету Мамзелькиной, не обзавелась, лишь натянула сверху плотный мусорный пакет, обкрутив его скотчем.
Пока она вертела скотч, наконечник вел себя как живой. С каждым часом гнулся все сильнее, хотя изгиба косы пока не достиг. Насколько Ирка могла судить сквозь куртку и мусорный пакет, теперь копье больше походило на алебарду, снабженную крюком, которым сдергивают с седла и подрезают сухожилия у коней.
Шлем и копье лежали в доме. Их страшная магия не коснулась. Багров так и не понял, почему они не отдали ничего Брунгильде.
– Дело, конечно, твое! Я во все эти игры света и тьмы не лезу, но все равно некозырно как-то чужое крысить, – заявил он.
Бывшая валькирия не выдержала и наорала на него. Она кричала, что Брунгильда недостойна и что кому попало копье она отдавать не будет. Чем больше кричала, тем больше сама себе верила. Брунгильду она вообще сейчас ненавидела, хотя и была перед ней кругом виновата. Озадаченный Матвей отошел от Ирки и больше к этой теме не возвращался. Со временем рана ссоры затянулась, но трещина осталась. Ирка ощущала ее. Вроде срубленной новогодней елки: стоит в песке и кажется, что живая, а корней-то нет.
Дом Холы они нашли быстро. Гораздо быстрее, чем Ирке того хотелось. Он был узкий, как карандаш, с единственным подъездом. У монитора, на который дробно сводились изображения с двух десятков камер, сидел охранник в униформе. К счастью, он был нормальный мужик и ему давно надоело проявлять скучную бдительность. Он лишь поинтересовался, к кому они идут, и, получив ответ, озадаченно пошевелил бровями.
Ребята вошли в лифт. Багров нажал кнопку этажа и «ход».
– Ты хоть поняла, что ему сказала? – улыбаясь, поинтересовался он.
– И чего я сказала?
– «Мы идем к Холе».
– Ну? – не поняла Ирка. – А кто она, Бэтла, что ли?
– Она: Рябинкина Анна Сергеевна, квартира № 103, – терпеливо объяснил Матвей.
Рябинкина Анна Сергеевна действительно обнаружилась в сто третьей квартире. Оповещенная оруженосцем, Хола вышла им навстречу и поцеловала воздух у Иркиной щеки, холодно улыбнулась Багрову и сразу переключилась на Радулгу, появившуюся из соседнего лифта.
Они робко прошли в коридор, ощущая себя в музее имени Анны Рябинкиной. Квартира была небольшой, но отделанной как конфетка. В коридоре висели африканские маски и с десяток экзотических дротиков, к которым Ирка не решилась прикоснуться. Каждой вазе, каждому ковру и каждому электрическому фонтанчику было отведено свое место. Казалось, сдвинь на миллиметр какую-нибудь безделушку – и тебя прибьют копьем к стене.
Ирка все ждала, пока и им с Багровым выделят место, что в результате и произошло. Их усадили на диван и дали фотоальбом, где с каждого снимка смотрела Хола, запечатленная на фоне какой-либо достопримечательности. Она смотрит на египетскую пирамиду, снисходительно хлопает по железной ноге Эйфелеву башню, сверяет Биг-Бэн с часами в своем телефоне и приходит в выходу, что Биг-Бэн мог бы ходить и поточнее. Разумеется, подписи к фотографиям отсутствовали. Их импровизировал Матвей. После фотографии, которую он прокомментировал как: «Хола учит Билла Гейтса переустанавливать «Винду»», Ирка захлопнула альбом. Откуда-то появилась Бэтла и плюхнулась рядом, устроив знатное диванотрясение.
– А тут ничего так! Жмотский рай, – шепотом сказала она, размахивая куском колбасы.
Ирка с тревогой покосилась на дверь, в которой как раз появилась хозяйка и мрачно спросила:
– Кто взял колбасу? Заметь, я пока не говорю «украл»!
– Не я! – Бэтла торопливо сунула ее в рот.
– Это колбаса для салата!!!
– Протестую! Это колбаса для людей! А я – людь! – возразила она.
Хола покачала головой и отправилась притворяться, что рада видеть Ламину.
Бэтла повернулась к Ирке и долгое время с усилием жевала колбасу. Потом поинтересовалась:
– Ну как ты? Вручила каменное копье?
– Н-нет, – пробормотала та, накручивая на палец край скатерти.
– Чего так плохо? Новую валькирию хоть видела?
– Да.
– И как она тебе?
– М-мощная, – с усилием ответила Ирка. Больше всего на свете ей хотелось, чтобы Бэтла сейчас подавилась колбасой. Она чувствовала, что, кроме соседки по дивану, ее слушают еще валькирий пять, включая Фулону, только что появившуюся в комнате.
– Ну это понятно, что мощная. Другой и быть не могла, – продолжала болтать Бэтла. – А как человек она как? Ничего?
– Нормальный, – сказала Ирка, боясь поднять глаза.
– Так почему копье не отдала?
– Она не готова. Пока что. Отдам на днях, – ей казалось, что только осел сейчас не распознает ложь. Она сидела красная, потная, ощущая, как воздух в комнате нагревается от соприкосновения с кожей.
– А на днях что? Будет готова? – ехидно спросила Ламина, отвлекаясь от оруженосца Холы, на колени к которому она по рассеянности села, чтобы уменьшить его хозяйке радость от новоселья.
Ирка не ответила. Она сидела, закрыв глаза, и ждала, пока на нее начнут кричать. Но все было спокойно: никто не кидался и новых вопросов не задавал. Осторожно открыв глаза, она обнаружила, что о ней все забыли. Валькирии отвлеклись на Ильгу, которая только что обнаружила в углу японский синтезатор, и мгновенно в душе у нее зачесалась музыкальная школа.
Радостно вскрикнув, та метнулась к синтезатору, согнала кого-то со стула, и началась пытка. Валькирия серебряного копья играла неплохо, но относилась к числу тех горе-музыкантов, которые, сделав в сложной пьесе одну ошибку, моментально выходят из себя, начинают все заново, снова ошибаются, психуют, вскакивают, начинают играть с первой ноты и бросают своих зрителей с ощущением, что они вообще ничего не умеют.
– Иль, а Иль? Может, отдохнешь? Хватит? – умоляюще спросила Хола.
– Нет, не хватит! Я таки сыграю хорошо! Всем сидеть, я сказала!
Когда ее наконец согнали, до синтезатора дорвалась Гелата. Играла она втрое хуже, причем вещи не сложнее «Кузнечика», однако весело, с задором, с покачиванием головы, со сдуванием с глаз челочки, с кокетливым поглядыванием на своего оруженосца. На ошибки не обращала внимания, и поэтому, когда она встала через пять минут, все были убеждены, что играет Гелата блестяще и способна приглашать к себе на мастер-класс самого Шопена.
