Сергей Гоуданский - Круг ворожеи. Идущие путём земли
Местные тоже любили частенько выбраться за пределы родного поселения и посмотреть, как живут соседи, какие у них дома, сады, чем могут удивить соседские повара, кузнецы, кожевенники, гончары, резчики дерева и прочие ремесленники и народные умельцы. Отчасти поэтому и прокладывался новый тракт напрямик из Валькоции в Гоудан, чтобы можно было совершить круговое путешествие, посетив поочерёдно все три города, включая Аскафлас, и вернуться в родные места. В последние годы строительство дороги даже ускорилось, так как валькоцийский магистрат не только хотел поскорее наладить прямое сообщение со столицей, но и начать брать пошлины за посещение знаменитой Лазурной Рощи, которая как раз росла на пути и была одним из величайших чудес западного Добраобара. Своё название она получила из-за уникальных деревьев, которых никто нигде больше не встречал. У них были гладкие матовые стволы и длинные ветви, на которых поздней весной распускались большие ярко-синие цветы с клинообразными лепестками; листья же были зеленовато-голубыми и имели правильную форму ромба. В этой роще совсем не было подлеска, а трава была низкой и мягкой, поэтому жители окрестных деревень любили устраивать здесь праздники и ярмарки, а иногда сюда даже наведывались вельможи из Гоудана.
Не сказать, что аскафласский магистрат сильно радовался постройке этой дороги, ведь она позволяла наземным путникам с запада значительно сократить расстояние до Гоудана, минуя Аскафлас. Но с другой стороны, основная торговля и так шла не по суше, а по морю, хоть и была менее безопасной.
Если сам Аскафлас считался западными жителями Добраобара городом на отшибе, то его восточная область за Шиегой – громадная долина между Дарлидами и Трилистником – слыла совсем уж захолустьем.
Деревень и сёл здесь было не так много, а предгорье обеих горных цепей имело дурную славу, будучи убежищем для всякого рода преступников, бандитов и злодеев. Именно по этим землям теперь ехал фургон с четырьмя удачливыми путниками.
Спустя двое суток, к первому дню осени, они наконец-таки добрались до Аскафласа. Город стоял на большом увале, который падал в воды Шиеги розоватым скалистым обрывом. Эти отвесные скалы зияли чёрными гротами, затопленными водой, и пещерами – большими и малыми, раскиданными по всей высоте стремнины. Попасть в них и так-то было непросто, но, ко всему прочему, их по какой-то причине ещё и перекрыли проржавевшими железными решётками, из-за чего откос стал похож на гигантскую тюрьму.
Над «тюрьмой» вилась неровной лентой невысокая каменная стена, утыканная хлопающими на ветру красно-жёлтыми флагами Аскафласа. За ней виднелись плоские крыши домов. Слева, как раз в том месте, где стена начинала спускаться с увала и делала крутой поворот, огибая южную часть города, стояла одинокая дозорная башня. Справа стена также длилась до спуска, а затем изгибалась и терялась за верфью, где вовсю кипела работа над четырьмя строящимися кораблями. После верфи начиналась главная пристань, от которой шла дорога к северным воротам города. Там же, у пристани, стояла ещё одна высокая башня, использовавшаяся в том числе и как маяк.
Если к главной пристани швартовались все торговые и военные суда, то у южной причаливали лишь местные рыбацкие лодки, а также паромы, представлявшие собой деревянные платформы на нескольких длинных плоскодонках. Каждый паром тащила пара румнарий – громадных речных панцирных рыб, с которыми управлялись двое паромщиков с помощью особой узды. Эта паромная переправа, намеренно сделанная в наиболее узком месте Шиеги, была единственным способом попасть с восточного тракта в город.
Когда фургон подъехал к реке, из деревянной хижины вышел пожилой мужчина в старой скособочившейся шляпе и красной рубахе. Представившись начальником переправы, он сказал:
– А вот и славные путники! Я уж вас, честно слово, заждался. Гонец-то нам уже всё разболтал – ужасные, страшные известия! В городе ведь только о том и говорят, как о войне да о смертях на восточном тракте. Каких только слухов уже не ходит, даже не поверите, а сейчас, как узнают про чудовищ, так и вовсе такое начнётся!
– О войне? – насторожившись, спросил Руфрон. – Неужели докатилась и до Аскафласа?!
– Нет, нет, что вы, – успокоил его начальник. – Сражения идут только в приречье. Правда, я и сам немного-то знаю. Город уже давно отправил войско, а также отослал все наши корабли в Гоудан – там, говорят, собирают большую флотилию и, возможно, даже выступят на Раеранд, нанесут им удар с моря.
– Войско? Большое? – спросил Кэлбен.
– Не знаю точно, сам не видел. Говорят, тысяч пять. Наших-то вон тоже позабирали, половиной паромов теперь некому управлять.
– Отправят ещё? – допытывался Кэлбен.
– Чего не знаю, того не знаю, – пожал плечами начальник. – В городе сами всё выясните. Оплаты с вас не возьму. Рука не поднимется после того-то, что вы пережили.
– Премного благодарны, – почтительно ответил Кэлбен.
– Вон туда езжайте, – показал он на один из трёх паромов у причала. – Сейчас позову мужиков.
Начальник направился к покосившимся хибарам, стоящим в тени полукруга раскидистых тисов, а Кэлбен погнал тарнов к парому. Вскоре со стороны хибар подошли двое паромщиков и заняли свои места на передней части платформы. Они вытащили из воды железные решётки, взялись за поводья, и, к полному удивлению путников, паром поплыл. Единственный, кто не выказал ни малейшего изумления, был Кэлбен. Ему уже не раз доводилось видеть подобное в Каблосе. По слухам, румнарии размножались в священном каблосовском озере Сти-Ша, что находилось далеко на востоке в горах. У этих громадных рыб сверху был панцирь с изогнутыми выпирающими рогами, за которые к ним приделывалась узда. Длинными кожаными ремнями рыбу привязывали к подводной клетке, а когда поднимали решётку, она выплывала вперёд на некоторое расстояние и начинала тянуть паром. Чтобы румнария не встала на месте, или не ушла на дно, или не свернула в сторону, ей управлял поводьями обученный паромщик. Когда паром причаливал, рыба получала от него сигнал, означавший, что в клетке появилась еда. Эту пищу паромщик сбрасывал в круглую трубу, что соединялась с клеткой, – пара початков кукурузы, которую румнарии страшно любили. Как только рыба возвращалась в клетку и приступала к трапезе, решётку вновь закрывали. К сожалению, в мутной воде Шиеги румнарий было не разглядеть, поэтому как бы Руфрон, Омнус и Альд не всматривались в реку, всё, что им удавалось увидеть – это лишь погружённые в воду поводья, которые иногда напрягались, очерчивая на воде линию, иногда расслаблялись и свисали, пропадая в лучащейся мутной взвеси.
– А что тянет эту плавающую платформу? – поинтересовался Альден, подойдя к одному из паромщиков.
– Большая рыбина, парень, – ответил тот.
– Вот это да! И насколько же она большая?
– Достаточно большая, чтоб проглотить тебя целиком, – шутливо молвил он, и оба паромщика тут же рассмеялись.
– Удивительно, в самом деле. Я слышал об этих рыбах, но никогда не доводилось увидеть их вживую. Правда, и сейчас-то их не видно, но я искренне верю, что они там, – показал на воду Руфрон.
– Можете не сомневаться, почтенный, – ответил ему паромщик. – Уж не думаете ли вы, что это колдовство толкает паром или какой спрятанный механизм? – опять пошутил он.
– А между тем, такой механизм вполне можно было бы придумать, как ты думаешь, Альден? – сказал Омнус.
– Думаю, можно! – без колебаний ответил тот. – Уверен, по краям можно было бы сделать большие водяные колёса, и приводить их в движение, крутя рычаг.
– Нет уж, парень! Если только не заставить крутить этот рычаг румнарий! – паромщики вновь залились смехом.
– Но ведь рыбам, наверное, так тяжко тянуть паром! – не сдавался Альд, глядя на то место на воде, где уходили в воду длинные поводья.
– А коли приделать эти твои колёса, то тяжко будет нам, – хохотали паромщики.
Альден нахмурился, недовольный их насмешками, но начал понемногу понимать, что ценность механизма и вправду может быть не только в том, что он делает нечто особенное, но и в том, что он может облегчить людям привычную работу. Правда, эта идея никак не хотела корениться в голове мальчишки, ведь его всегда интересовало именно первое – изобрести не столько что-то полезное, сколько необычное, чего никто никогда прежде не делал.
Плыть пришлось не так долго, – переправа была протяжённостью не более версты. На той стороне у причала покачивались ещё два парома. Один из них нагружался людьми, направлявшимися по своим делам в восточный округ. Рядом с ним на берегу стояли несколько крестьянских телег, один небольшой крытый фургон, но не было ни одного торгового обоза, идущего в Тиринмин. Паром ещё не причалил, а повозка Кэлбена и четвёрка путешественников уже удостоились всеобщего внимания. Прознали ли уже все эти люди о том, что случилось; или же дивились тому, откуда мог взяться один-единственный колёсный дом с тарнами без каравана; а может, только и думали о том, не занесут ли чужаки страшную болезнь в город – понять это по их настороженным лицам никто из путников не мог. Но что было видно точно – радости никто из горожан не испытывал.
