Владислав Крапивин - Сказки о рыбаках и рыбках
— Да не находил я!
— Слушай… а винтик? Я его случайно в твоем кармашке обнаружил, когда стирал. Разве он не от трубы?
“Зачем я об этом? После всего, что было… После стихов…”
Но Женька опять не обиделся и не удивился.
— Винтик? Да это от будильника, наверно! Просто он такой же… А будильник старый, его на свалке нашли и развинтили… У Илюшки в карманах два таких винтика! Придем — покажу…
— А… кольцо? — сказал Валентин.
Женька непонимающе молчал.
“Зачем я об этом сейчас”, — опять подумал Валентин. И вновь не смог удержаться.
— Как оно в аквариум-то попало? Разве не от тебя?
— Да нет же! Оно там и было. Я… ну, просто почуял. А разве оно… то самое?
— Достань, — сказал Валентин. Он знал, что кольцо у Женьки в кармашке.
Женька послушно вытащил.
— Прочитай. Видишь, тут буковки: “Адмирал Волынов”…
— Ага… Но это… не так написано. Не по-нашему…
Валентин схватил кольцо, поднес к глазам. Буковки на внутренней стороне кольца складывались в еле различимые слова: “Capitan-comandor Crass”…
— Чудеса твои, Господи, — выговорил Валентин. Постоял. И мысленно сказал себе, что пора уже привыкнуть к чудесам и явлениям этого пространственного измерения.
А Женька проговорил полушепотом:
— Я ведь сразу понял, что оно не простое… И чука на него отзывается…
— Как джинн, — смущенно поддакнул Валентин. — Джинны, они тоже: потрешь медяшку, и они тут как тут… Читал?
— Ага… Нам воспитателка читала. Про Аладдина…
— Жень… — сказал Валентин. И вдруг обмер от случайной и мигом выросшей в надежду мысли. Он тут же одернул себя, попробовал запретить себе думать про такое. Конечно, всяких тут чудес хватает, но это… А может, опять все не случайно? Специально привело колечко по дорожке судьбы. И теперь главное — не упустить случай?
— Что, дядь Валь? — спросил Женька.
— Жень… Если чуки отзываются, как джинны, то, может, они тоже… волшебники?
— Маленько… — без удивления согласился Женька.
— Пойдем…
Чука терпеливо ждал их у сваленной в кучку одежды. Вертел в черных ручках трубу. Валентин опять присел перед ним.
— Чука, послушай… Ты ведь многое знаешь, да?
Тот положил трубку, кашлянул по-стариковски. Согласился:
— Кое-что да… ведомо…
— А заклинание для лунной рыбки… ведаешь?
Чука мигнул. Почесал косматую макушку. Сунул большой палец в рот, приоткрывшийся среди похожей на мочалу шерсти. Выдернул с чмокающим звуком. Сказал осторожно:
— Оно так… Чуки знают…
— Скажешь?
— Кха… Говорить так просто не велено… За это платить полагается. Чистым золотом…
— Как золотом? Ты… это в прямом смысле?
— В том смысле, что золотой денежкой или чем другим. Колечком обручальным, скажем… Вы, люди добрые, не подумайте, что от корысти. Правило такое с испокон веку…
— Тогда плохо. Нету у меня ни денежки, ни колечка…
Чука стеснительно посопел и напомнил:
— А рыбка-то золотая, зарытая. Небось уже превратилась в денежку.
— Где же я теперь ее найду? Ночь была… Да и места тут все перепутались…
— А ты не хлопочи, я сам найду. Ты только позволь…
— И скажешь заклинание?
— Коли позволишь денежку взять, я сейчас и скажу.
— Позволяю! Говори!
Чука опять пососал палец.
— Тут, мил человек, одна хитрость имеется… Никакого особого заклинания вовсе и нету. Надо вспомнить загадку детскую или считалочку, с которой во всякие игры прыгал-развлекался, когда малой был. А потом сказать ее наоборот. Ведь пружинку-то, что время двигает, хочешь задом наперед скрутить, а?
“Загадку, считалку…” Не помнил их Валентин. Не очень-то в детстве резвился он в догонялках-прыгалках. Может, вспомнить, что было у ребят в “Репейнике”? Как назло ничего не приходит в голову. Только лезет почему-то гамлетовское: “Быть или не быть, вот в чем вопрос…”
Женька стоял рядом, слушал разговор молча и ничего, наверно, не понимал. Но сейчас вдруг спросил:
— А моя считалка сгодится?
— Какая хошь. Только покороче, а то длинную задом наперед говорить без ошибок больно хлопотно…
— Она не длинная!
Месяц, месяц тоненький,
Не беги в туман!
Медную копеечку
Брось ко мне в карман…
— Годится, кха… — кашлянул чука. — Даже складно получится…
“Складно… Поди разберись, что получается…”
— Жень, дай карандашик… — Валентин положил на колено бумажку с Женькиными стихами. На обратной стороне нацарапал считалку (запомнилась-то она сразу). Потом по буквам переписал в обратном порядке. Черточками разделил на слова, чтобы читалось удобнее… Все равно абракадабра. Какой-то не то монгольский, не то тибетский наговор… Он прошептал с запинкой:
Намрак-венм-окьсорб
Ук-чеепок-юундем,
Намут-вигебен
Йикь-ненот цясем-цясем…
“А и правда ведь даже в рифму…”
— Ну вот, сказал, и ладно… — проговорил чука. Он рядом с Женькой посапывал у локтя Валентина.
— А разве потом… когда это… уже не надо говорить?
— А зачем? Единого раза на всю жизнь хватит… Доставай рыбку-то. Сколько вертеть, ведаешь?
Валентин ведал. Долго вертеть. Если один поворот — лунный месяц, то восемь лет — это девяносто шесть раз. А для ровного счета — сто. Лунный-то месяц короче календарного…
“Каким я туда вернусь? Таким, как сейчас, или помолодевшим на восемь лет? Буду ли помнить то, что случилось?.. Буду. Такое не забыть… А Женька? Какой он явится туда? Нынешний, десятилетний? Или младенец двух лет от роду? Не важно! Выращу заново и уж точно лучше прежнего… Ох…” — Он перепуганно посмотрел на чуку:
— Слушай! А двоим-то можно туда? С одной рыбкой.
— А чего же нельзя? Только пускай он держится за тебя покрепче… Ты число назначь загодя, а как рыбку с боку на бок повернешь сколь положено, то и все… Там и будешь, где задумано…
Какая-то часть сознания (второй слой его, самый здравомыслящий) подсказывал, что такого быть не может… Но ведь столько уже было!..
Валентин поднял куртку и достал влажный платок.
… Он много раз думал сегодня, что надо бы сделать это: развернуть, посмотреть, как там рыбка. Жива ли? Но вихрь дел закручивал, отвлекал… Да еще и боязливость мешала: развернешь, а никакой рыбки там нет…
Она была. Живая, серебристая, влажно-прохладная. Круглая, как полтинник. Когда Валентин положил ее на ладонь, трепыхнула хвостом. Но не протестующе, а как бы сказала “здравствуй”.
“Прости”, — мысленно сказал ей Валентин. Она смотрела умным крошечным глазком. Словно говорила: “Ничего, я для этого и есть на свете…”
Женька сунул к ладони нос, понимающе кивнул:
— А, это Юрика…
— Да… Держись за меня крепче, Женька.
Он тут же послушался, без вопросов. Обхватил Валентина за талию. Прочно…
Валентин аккуратно перевернул рыбку на ладони: “Раз…” — и подумал, что уйдет на все это дело минуты две…
— Два… три… четыре… пять…
Звенел воздух. Пекло солнце. Струилось тепло… Неужели скоро будет другое солнце? То, что светило восемь лет назад?.. А Сашка — что он скажет? Как встретит Женьку?.. А Валентина?..
— …тридцать семь… тридцать восемь… тридцать девять…
На счете “сорок” с неба, как подбитая птица, упал Илюшка.
3
Он вломился в хрупкие стебли шагах в пяти от Валентина и Женьки. Прошло секунды три изумления и страха. Потом, конечно, бросились к Илюшке. А он уже поднимался. Раздвинул свои искореженные крылья, встал…
— Господи… Ты живой? — сказал Валентин.
Глаза у Илюшки были измученные, на щеках — полоски высохших слез. Он медленно, неуклюже сел на рваную алую ткань.
— Расшибся?
Он помотал головой. Валентин быстро присел рядом с ним.
— Почему ты вернулся?
Илюшка сказал еле слышно:
— Я вас искал… К тому дому подлетел, а там все уже не так… Полетел дальше, вас увидел… Вот… Я не знаю, куда мне еще…
— Илюшка, что случилось? Ну-ка, говори…
— Я от них улетел насовсем.
Говорят, человек излучает разные энергетические поля. Бывает вроде бы поле радости и поле горя, поле светлой печали и поле вдохновения. И так далее… Илюшка излучал безнадежность. Такую, что Женькина ревность шевельнулась было, но тут же угасла в этом разливе Илюшкиной тоски.
Валентин сказал опять:
— Что случилось-то?
Илюшка съежился, обнял коленки. Ткнулся в них лбом.
— Да я им ни за чем…
— С чего ты взял?
— Я не взял… Это правда… Сразу ясно сделалось. Потому что разговор такой…
— Какой разговор?
— Ну… такой. Человек на крыльях вернулся, а они: “Почему ты не вместе со всеми? Кто тебе разрешил летать? Где твоя одежда?.. А знаешь, сколько мы за нее заплатили!” А потом еще: “Почему про вас такие слухи?”
— Какие слухи?
— Ну… там уже разговоры. Будто мы… такие… С пришельцами, говорят, подружились, а это опасно… Я говорю: “Да неправда же это…” Только им уже все равно…
