Борис Батыршин - Египетский манускрипт
Нина Алексеевна, дачная приятельница тёти, писала, как хорошо теперь на берегу Яузы; пересказывала во всех подробностях новости загородного жития. Была приписка и от управляющего дачным посёлком: тот кланялся, и сообщал, что крыша дачи, которую Овчинниковы собирались снять, уже перекрыта. Так что господа жильцы могут заезжать когда им будет угодно – все-де готово, ждем дорогих гостей.
Так что – с самого утра, все то время, пока Николка носился по Москве за злодеями и бомбистами, семейство Овчинниковых готовилось к отъезду. Он был намечен на завтрашнее утро – так что времени и у тёти, и у Василия Петровича, да и у самого Николки было в обрез. Дворник Фомич был отослан сговориться на завтрашнее утро с ломовиком, а Василий Петрович самолично отбыл на вокзал, чтобы справиться о поездах с Ярославского (бывшего Троицкого) вокзала до Сергиева Посада. Решено было, что сам он с супругой и детьми поедет поездом – тогда как Марьяна с Фомичом будут сопровождать до поселка подводы со всем необходимым для дачной жизни скарбом. Вечером Фомичу предстояло вернуться на Гороховскую, а семейство Овчинниковых ожидали полтора безмятежных месяца дачной жизни.
Обыкновенно мальчик вместе с кузинами в августе ездил в Севастополь – погреться на крымском солнце, набраться сил перед слякотной московской осенью. Николку ждал дом его детства и отец – так что мальчик обычно был рад этой поездке. Но в этом году не заладилось – в севастопольском доме, еще в мае начали большой ремонт, который продолжался и по сей день; так что на половину июля и август решено было отправиться в Перловку, в дачный поселок, где Выбеговы и Овчинниковы провели уже не одно лето; дачи они обыкновенно снимали по соседству. Марина предвкушала веселые деньки в обществе Вари Русаковой, а вот Николка совсем забыл о даче: за появлением Никонова и развязанной злодеем ван дер Стрейкером войной, он и думать о ней перестал. И вот – нá тебе! Завтра! Николка совершенно не представлял, что делать – а потому подчинился тёте Оле и поплёлся к себе в комнату, собирать вещи.
Глава третья
Из путевых записок О. И. Семёнова.
Любому, кто возьмет в руки эти записки, знакомо понятие «Северная Пальмира» – порой репортеры и литераторы называют так Петербург. Знакомо оно и мне; но лишь попав в этот оазис посреди пустыни, я понял настоящий смысл этой аллегории.
Пальмира, (слово это произошло от арамейского Тадмор, «город пальм») некогда была цветущим городом. Слава ее гремела по Лаванту, Средиземноморью и Малой Азии, достигая на западе Геркулесовых столбов, а на Востоке – Колхиды[38]. Город лежит в оазисе, между Дамаском и Евфратом, в 140-ка километрах от последнего. И Библия и Иосиф Флавий уверяют, что основал Пальмиру царь Соломон; вам самим, мои читатели, решать, который из этих источников заслуживает доверия: по мне, так все едино, тем более, в этом вопросе они сходятся.
Поначалу Пальмира была аванпостом, оплотом против арамейских орд, покушавшихся на владения Соломона – простирались они тогда до самого Ефрата; позже город был разорен Навуходоносором, шедшим на Иepyсалим. Однако же, крайне выгодное положение Пальмиры – между Средиземным морем с одной стороны и цветущей долиной Евфрата с другой, не позволило ей долго пребывать в запустении. Город был отстроен, дав пристанище торговым караванам и разместив за своими стенами и богатые склады товаров, переправлявшихся по древнему тракту с Запада на Восток и обратно. Вскоре город стал столицей, государства Пальмирена; держава эта была устроена весьма разумно и управлялась, по уверениям Флавия, государями, сенатом и народным собранием. Римляне, воюя с парфянами, в 41-м году до Рождества Христова, покушались на Пальмиру, но приз этот не дался им в руки. Но при Траяне она была все-таки взята и разорена римскими войсками; император Адриан восстановил город и переименовал в Адрианополь – один из многих других, коих сей достойный муж наплодил что в Азии, что в Европе. Позже город то становился римской колонией, то восставал против империи, то переживал настоящий взлет. В 267-м году от Рождества Христова, некая Зеновия, чей супруг, правивший ранее Пальмирой, был злодейски убит собственным племянником, так расширила пределы государства, что вознамерилась соперничать с Римом. Кончилось это, как водится, печально – император Аврелиан пленил амбициозную дамочку и опустошил ее столицу, в очередной раз превратив Пальмирену в римскую провинцию. Позже Диоклетиана, а затем и Юстиниан пытались восстановить разорённый город, но не так и не сумели вернуть ему прежний блеск.
Вконец опустошённая арабами в 774-м году, Пальмира в наши дни день влачит жалкое существование; в XVII веке европейцы заново открыли миру ее великолепные руины, способные затмить сам Парфенон.
Мы с Иваном побывали и в Афинах и в Риме; видели храм Ники Самофракийской и Колизей – но куда там этим вылизанным на потребу туристам, еврокорректным памятникам до седой древности забытой Пальмиры! Туристы здесь – явление столь же редкое, как и дождь с градом; в развалинах античных колоннад пасутся козы и верблюды, и неповторимый налет древности, который в Европе XXI века сохранился разве в каком-нибудь альпийском монастыре, ощущается здесь всей кожей. Сухая, выгоревшая трава, выбивающаяся из-под обрушенных мраморных капителей, старик-араб, привязавший ледащего верблюда к расколотой колонне, помнящей Адриана… в общем, я умолкаю. Слова не могут передать этих чар времени и… забвения.
Римские руины тянутся с юго-востока на северо-запад непрерывно на протяжении примерно 3-х километров. Это – остатки сооружений двух разных эпох: древность одних, образующих собой бесформенную груду, восходит до времен Навуходоносора; другие, еще не совсем развалившиеся, относятся трем первым векам христианской эры, когда в почете был коринфский стиль. На восточной оконечности развалин, высится храм солнца (Ваала-Гелиоса) – величественный комплекс длиной в полсотни с лишним метров, со множеством колонн. Многие из них еще стоят. Внутри храма сохранилась роскошная лепная орнаментация фризов и стен, в виде листьев и плодов.
Против северо-западного угла храма располагались некогда главные врата, напоминающие триумфальную арку Константина в Риме; от них, через весь город тянулась дорога, вдоль которой шли четыре ряда колонн. Колоннады разделяли дорогу на три части: средняя, широкая, служила некогда для проезда экипажей и всадников; две боковые, поуже – для пешеходов.
Из этого множества колонн до настоящего времени устояло не больше полутора сотен; но перспектива образуемых ими аллей производит грандиозное, неизгладимое впечатление. Почва повсюду покрыта обломками капителей, фризов и иных архитектурных фрагментов; за развалившейся городской стеной, возведенной в при Юстиниане, в небольшой долине лежит некрополь; на соседнем холме высится арабская крепость поздней постройки.
Мы задержались в Пальмире на сутки – чтобы хоть ненадолго ощутить себя беззаботными туристами, а не беглецами, за которыми по пятам идут неведомые злодеи. Антип пока возился с лошадьми и подбивал меня купить еще пару заводных – благо в оазисе остановился караван, и на продажу имелось несколько отличных кобылок. Я отказался – до Дейр-эз-Зора оставалось всего 2 дня пути, а там лошадей все равно придется продать – далее нам предстояло сменить седла на лодочные банки, а пыль караванной тропы – на мутные воды Евфрата.
Дневка принесла долгожданный отдых; все же четырехдневный переход дался нам непросто. Лошадям она тоже пошла на пользу; в благословенном оазисе хватало и свежей воды и ячменя на фураж. На ночь мы устроились под навесами из пальмовых листьев, близ коновязей; проснувшись в предрассветный час, я долго не мог уснуть, не отводя взгляда от древней колоннады, черные силуэты которой прорисовывались на фоне сереющего небосклона…
* * *Мимо бортов лодки пятый день подряд неторопливо проплывали низкие берега великой реки. То тут, то там стояли группки финиковых пальм, лимонных и померанцевых деревьев; порой река разделялась на рукава – и текла вокруг низменных островов. Арабы-лодочники, ловко орудуя длиннющими, похожими на шесты веслами, безошибочно выбирали нужное русло, и Евфрат упорно нес судёнышки к цели.
На Месопотамской равнине река текла спокойно, не быстрее четырех километров в час; к силе течения добавлялась мускульная энергия гребцов. Раз в день лодки ненадолго приставали к берегу; после этого плавание продолжалось, пока позволяло солнце. За день удавалось пройти около семидесяти километров; предстояло плыть еще не меньше 4-х дней, до городка Эль-Фаллуджа, откуда было рукой подать до Багдада.
Стоило отцу упомянуть об Эль-Фаллудже, как Ваня немедленно оживился. Он повторял – любой из сколько-нибудь заметных населенных пунктов, которые приходилось миновать путешественникам, так или иначе связан с кровавыми событиями либо Иракской войны, либо гражданской войны в Сирии. Маалюля? Захват монахинь сирийскими повстанцами в 2013-м году. Эль-Фаллуджа? Резня, которую в 2004-м году устроили американским морпехам повстанцы-шииты. Багдад? Басра? Комментарии, как говорится, излишни. А когда кто-то из лодочников упомянул городишко Тикрит, на Ваню напал смех пополам с икотой – старый араб понятия не имел, что всего через полвека там предстоит появиться на свет такой легендарной личности, как Саддам Хуссейн[39]. Вот и теперь, озирая низкие берега Евфрата, Иван возвращался к излюбленной теме:
