Борис Батыршин - Египетский манускрипт
Глава вторая
В ушах звенело. Глаза были залиты чем-то теплым, липким; в щеку впился какой-то острый предмет. На ноги ощутимо давило, будто на них уселся слон. Николка вытянул из-под себя руку, уперся в пол, попытался перевернуться на бок – не вышло, мешала сидящая на ногах серая скотина с хоботом. Тогда мальчик, дотянувшись до лица, попробовал протереть глаза.
Получилось! Мальчик принялся озираться вокруг. Комната тонула в белесой пыли. Прямо перед носом валялся стул без спинки – то есть, спинка-то была, но – висела на обрывке обивочной ткани. Расколотая деревяшка топорщилась длинными, острыми щепками. Повозившись, Николка сумел-таки перевалиться на бок – и увидел, что придавивший его ноги слон был на самом деле бароном Корфом. Отставной ротмистр лежал навзничь, навалившись своим крупным телом на ступни гимназиста – да так, что Николка перестал их чувствовать.
«Убит!» — ахнул Николка и задергался, пытаясь освободиться. После первых рывков барон зашевелился, застонал и непечатно выругался. У мальчика отлегло от сердца.
— Барон, мон шер, здесь, в конце концов, дамы и дети! Возьмите себя в руки…
— Подите вы к черту, Серж! — ответствовал барон. — Мало того, что вы втравили меня в историю, ни слова не сказав, о том, ради чего, собственно, затеян весь этот декаданс – так теперь мне еще и с домовладельцем объясняться насчет побитых горшков! Да что ж это за напасть такая…
Барон попытался встать, и мальчик взвыл от боли – Корф всем весом налёг ему на правую ступню. Ноги, впрочем, освободились; Николка сумел подняться. Его тут же подхватили сзади – и усадили на канапе. Это оказался Яша; Николка принялся ожесточенно тереть глаза, очищая их липкой гадости – и, оторвав от лица руку, испуганно вскрикнул; ладонь была вся в крови.
— Что вы там застряли? Он же уходит, сволочь! Барон, не стойте столбом, делайте что-нибудь!
Громкий крик Ольги – и когда она успела выскочить из дома? – вывел мужчин из ступора. Корф метнулся к дверям; за ним, вытаскивая на бегу револьвер, кинулся Никонов. Николка хотел вскочить и бежать, но пол коварно ушел из-под ног и Яков едва успел подхватить падающего мальчика.
— Постойте, паныч, без вас обойдутся. Вон, вы весь в юшке, держите… — и Яша принялся совать в руку мальчику скомканный платок.
Николка машинально взял – и принялся утираться. Кровь из ранки на лбу уже не текла; перемазав платок, Николка запихал его в карман, озирая разгромленную комнату. Корф нисколько не преувеличил. Из мебели уцелело только канапе; стулья были переломаны в щепки, а створка двери, ведущей в комнату, где недавно томились пленники, висела на одной петле. Шифоньер валялся на боку и весело скалился острыми зубьями разбитого зеркала.
Яша, проследив взгляд гимназиста, кинулся в соседнюю комнату – и тут же выскочил назад. Глаза у него были безумные; сделав шаг, Яша схватился за покосившуюся створку, согнулся вдвое – и его вырвало прямо на устилающие пол осколки.
— Не надо…хр… кх… не ходите туда, пан Никол… Не надо вам это видеть… — увидав, что мальчик его не слушает, Яша с трудом разогнулся и заступил дорогу. Руки его дрожали.
— Их… бомбой… по стенам… прямо на куски! А тот, который такой здоровый – без головы. И всё в кровище, даже потолок…
Грохоча сапожищами, в комнату влетел Порфирьич. В его руке плясал здоровенный револьвер системы «Смит-и-Вессон». Денщик дико озирался.
— А барон-то… как есть, уехали! В экипаж барышню закинули, сами с господином лейтенантом сели – и ка-а-ак припустят! А меня не дождалися… и весь дом разнесли, черти верёвочные…[35]
Порфирьич не стал припоминать, какими язвительными фразами обменялись Ольга с бароном – девушка категорически требовала взять ее с собой и добилась-таки своего! Обозленный до последней крайности барон кулём закинул Ольгу в карету и, вслед за лейтенантом, взлетел на козлы.
Николка, несмотря на весь ужас происходящего ухмыльнулся; непонятно, из-за чего Порфирьич больше убивается – из-за разгромленного жилья, или из-за того, что Корф с Никоновым обошлись в опасном деле без него.
Снова забухали сапоги, залились трели полицейского свистка. Порфирьич с досадой плюнул засыпанный стеклом и штукатуркой на пол:
— Ну вот, подоспели, шлындры…[36] нет, чтоб скубентов с бонбами ловить, когда они их в окна к приличным людям бросают! Так нет, небось, шляются по трактирам, а как рвануло – нá тебе, пожалуйста, свистять как оглашенные! Вы посидите пока туточки, панычи, неча вам с ними беседовать, я уж сам… — и Порфирьич, засунув за пояс «Смит-и-Вессон», затопал навстречу свисткам.
Яша враз обмяк, плюхнулся боком на канапе и зашарил по карманам. Николка, собрался было отдать платок, но вспомнив, что тот перемазан кровью, поглубже запихнул его в карман.
— Вон оно как, пан Никол… — выдавил из себя Яков. — Вон оно как вышло… бомбой…
— А это, значит, тот, со шляпной картонкой? Которого мы у нашего дома выследили?
— Он и есть, — кивнул Яша. — Я сразу понял, что дело нечисто. Увидел, как он картонку эту носит – сразу понял, что там бомба.
— Так надо было сказать господину барону или Сергей Алексеичу… — заметил Николка. — Они бы что-нибудь придумали.
Яша сокрушенно махнул рукой.
— Виноват, чего уж теперь, пан Никол… думал, померещилось, да и неудобно было к господам офицерам лезть с советами. Одна надежда, что они этого шлемазла догонят и изловят.
Так они и сидели на канапе – Яков бездумно ковырял пальцем подлокотник, думая о своем непростительном промахе, а Николка все хотел встать и разглядеть в осколках зеркала в шифоньере свою перемазанную физиономию – но никак не решался нарушить тишину. Из соседней комнаты тянуло тревожным запахом; Николка подумал, что пахнет взорвавшимся динамитом. Мальчик все же одолел нерешительность, встал и сделал пару шагов к расколотой двери; в нос ударил другой запах, перебивающий ядовитую вонь взрывчатки. Острый, пугающий… Николка понял, что так пахнет кровь. Он поежился и вернулся на место. Яша по прежнему сидел, скособоченный, как старая тряпичная кукла.
— Яш… — Николка подергал его за рукав. — Очнись, незачем нам тут сидеть…
За окном было тихо. Надтреснутого голоса Порфирьича и уверенного баса городового слышно не было – похоже, расследование переместилось из палисадника на улицу. Яша, крякнув, встал. Прежнюю его апатию будто рукой сняло.
— Пошли, Никол. Надо посмотреть, куда господа офицеры поскакали. Как бы опять в беду не угодили…
* * *— Ушел! Я же предупреждала! Куда вы смотрели, мужчины? А вы, барон – что, только дамам дерзить умеете?
Корф с Никоновым сокрушенно молчали. Крыть было нечем – Ольга действительно предупреждала. Мало того – кричала, высовываясь по пояс, из окошка кареты! Бог знает каким чутьем угадала, что пролетка с беглецом вот-вот вильнет в переулок, уходя от погони. И, пока Корф, матерно ругаясь, выворачивал лошадей поперек Якиманки, злоумышленника уже след простыл.
Пролетку удалось догнать еще до того, как та выскочила на Старую Калужскую дорогу, ведущую в сторону Калужской заставы. На площади Корф поравнялся с ней – какое-то время экипажи неслись бок-о-бок, причем бомбист стрелял в преследователей из револьвера. Не попал – пролетку отчаянно бросало на выбоинах, и стрелок принужден был цепляться за что попало, лишь бы не вылететь под копыта лошадей.
Никонов ответил несколькими пулями. Ему тоже было неловко стрелять – левой рукой, да еще перегибаясь через барона. Правой лейтенант вцепился в поручень, с трудом удерживаясь на бешено трясущихся козлах. Корф пытался достать неприятельского кучера бичом, но успеха не имел; экипажи, вздымая клубы пыли и плюясь свинцом, пронеслись через площадь Калужской заставы[37] расшугали лоточников с разносчикам и вылетели на Большую Якиманку. Толстый городовой побежал, было, за нарушителями, оглашая воздух трелями свистка – но куда там! Корф прижимал злодеев к тротуару, наваливаясь на хрупкий экипаж массивной каретой; бомбиста мотало на сиденье; он пытался зарядить револьвер, но проделать сей трюк в трясущейся пролетке оказалось непросто.
Ольга тоже времени не теряла. Увидев террориста на расстоянии вытянутой руки от окна кареты, девушка не стала стрелять из корфова «бульдога» – зато вспомнила о припрятанном в манжетке смартфоне и принялась снимать злодея крупным планом. И – увидала, как студент машет кучеру, приказывая свернуть в переулок.
Пролетка резко вильнула влево, вдоль кованой ограды храма мученика Иоанна Воина; барон, попытался свернуть следом, но преуспел лишь в том, что чуть не врезался в решетку. Пришлось останавливаться, осаживать лошадей, а потом и вовсе спускаться с козел и разворачивать карету посреди мостовой. Пролетка с бомбистом давно угрохотала куда-то в переулки, а вокруг кареты собралась толпа. Кто-то смеялся, кто-то давал советы; однако ж, разглядев решительную физиономию и пудовые кулаки возницы, насмешники сочли за благо поутихнуть. Никонов сохраняя остатки невозмутимости, сидел на козлах, помогая, в меру сил, барону.
