Гарри Килворт - Головоломка
— Нам обоим пора, но не сейчас. Посиди еще немного.
— Зачем?
— Просто так. Доставь мне удовольствие.
Если бы все было как обычно, то такой поворот беседы заставил бы меня пообещать остаться на пляже навечно, и даже дольше. Но сегодня все было иначе.
— Хорошо, — сказал я. — Если тебе так хочется.
— Да, хочется.
Мы просто сидели на песке, я щурился на море, каждой клеточкой своего тела чувствуя, что Джорджия находится рядом. Я не мог придумать, о чем можно поговорить. Я чувствовал, что сейчас не стоит обсуждать книги, фильмы и другие вещи, о которых мы обычно болтали. А Джорджия тоже молчала. Это была очень странная ситуация, но она даже как-то успокаивала меня. Мне было очень грустно, но я знал, что тоже огорчил ее. Я размышлял о том, сколько мы еще так сможем просидеть. В конце концов я почувствовал, как рука Джорджии коснулась моей. Я не смотрел на нее, но чувствовал ее тонкие нежные пальцы. В паху у меня разгорелся пожар.
— Я знаю, как ты смотришь на это, Макс, — сказала она. — Ты думаешь, что нас с Хассом как-то сблизило то, что в наших судьбах есть что-то общее. Но, знаешь, это совсем не так. Я не могу объяснить почему, но это не так. Правда — это то, что я люблю вас обоих, хотя и по-разному. Я никогда не забуду вас обоих. Но… То, что я скажу сейчас, я скажу только один раз и больше не буду повторять, потому что очень надеюсь, что тебе не захочется больше проверять меня. Я люблю тебя сильнее. Даже сильнее, чем Брэдли, если хочешь знать. Ну вот, я все и сказала.
Потом она быстро, едва коснувшись моих губ, поцеловала меня и убежала с пляжа, прежде чем я успел хоть что-то сказать.
На моих губах остался привкус морской соли от ее губ.
Я все еще ощущал запах ее шампуня.
Мое сердце колотилось в десять раз быстрее волн, бьющихся о риф. Неужели она это сказала?! Да, сказала! Бурное ликование захлестнуло меня с ног до головы. Неожиданно я захотел сказать ей о многих и многих вещах и оглянулся, надеясь догнать ее. Но вдруг я понял, что в этом нет никакой необходимости. Она и так все знала. Она ведь была девочкой. Она могла читать мысли мальчиков. Девочки это умеют. Мне не надо было ей ничего говорить. Я даже почувствовал некоторое облегчение, потому что сейчас я чувствовал себя очень тупым. Я бы не смог говорить так изящно и красиво, как она. Я бы вывалил на нее кучу слов, не заботясь о том, как они звучат, и этим бы все испортил. Я могу иногда быть настоящим идиотом.
Вместо того чтобы идти и разговаривать с Джорджией, я вскочил на ноги и издал вопль восторга, схватив какую-то палку и запустив ее далеко в воду.
Я сидел на пляже, пока не начало темнеть. Мне так хотелось побыть в одиночестве, чтобы сохранить это великолепное чувство, кипящее у меня в груди. Говорил я уже, что на Кранту сумерек почти не бывает? Потому, что Кранту находится очень близко к экватору? Так оно и есть. Ночь опускается на землю, как черный занавес. В течение десяти или пятнадцати минут ты наслаждаешься великолепнейшим закатом в красно-розовых тонах. (Есть одно стихотворение парня по имени Луис Мак-Нейл, которое моя мама любила читать папе. В нем была такая строчка: «Солнце садится в багровую пену…») Потом падает кромешная тьма.
В любом случае как раз во время розово-красного заката я увидел его. Черное судно, быстро рассекающее океанские волны. Джонка. Пираты!
— Папа! — закричал я прямо на пляже, но тут же понял, что меня никто не слышит. Я помчался по тропинке к лагерю. — Папа! Папа! Они приплыли!
Ворота нашего укрепления никогда не запирались, потому что скада все равно не могли отодвинуть задвижку. В них была щель, достаточно широкая для того, чтобы в нее можно было просунуть руку и подцепить задвижку с другой стороны. Я открыл ворота таким образом, не забыв запереть их за собой. Потом я бросился к палатке папы и Рамбуты.
— Папа! Пираты!
Папа прокричал что-то в ответ из уличного туалета, в котором были только стены, чтобы он хорошо проветривался морским бризом.
(Мы давно привыкли пользоваться в качестве туалета этой хижиной из пальмовых листьев. Папа даже повесил на дверь табличку с надписью «loo».[10] Когда Грант впервые собирался воспользоваться нашим туалетом, он сказал, что «пойдет в сотое строение», над чем мы очень долго смеялись.)
Когда папа вышел оттуда, он выглядел просто разозленным.
— Чего ты опять вопишь, Макс?! — бросил он мне.
Все тоже побросали свои дела и собрались вокруг меня. Я быстро глянул на Джорджию, потом снова посмотрел на папу.
— Морские рейдеры, — выдохнул я. На этот раз мне совсем не захотелось повторять слово «пираты». В такой серьезной ситуации оно звучало слишком уж глупо. — Они собираются напасть на нас!
Папа очень сурово посмотрел на меня:
— Макс, мы уже не раз обсуждали эту твою глупую выходку. Неужели ты до сих пор не понял, что это не смешно?
— Да никакая это не выходка! Иди и посмотри туда! — Я махнул рукой в сторону пляжа. — Если не веришь мне, то иди и убедись сам!
Папа скрестил руки на груди:
— В прошлый раз, когда ты поднял тревогу, я уже ходил и смотрел, и там никого не было. Ты уже третий раз разыгрываешь со мной эту шутку, и я не собираюсь на нее попадаться. Сейчас ты серьезно испытываешь мое терпение и терпение всех остальных. А теперь возьми себя в руки, мальчик.
Он хотел повернуться и уйти, но я снова заорал:
— Это не шутка! Говорю тебе, я их видел!
Он резко повернулся и посмотрел мне в глаза:
— Послушай, сынок, мне вовсе не хочется быть жестоким. Может, тебе и вправду показалось, что ты что-то видел. Тут на закате столько красок, что просто не понимаешь, что из того, что ты видишь, реально, а что — нет. Это миражи. Фата-моргана. Это совсем как в пустыне. Ты видишь то, чего вовсе нет.
Я просто захлебывался своими словами. Я был страшно разозлен тем, что мне не верили.
— У меня не было галю… глю… глюци…
— Галлюцинаций, — закончила Джорджия за меня.
— Спасибо, — произнес я с благодарностью. — Да, я имел в виду, что их у меня не было.
Папа вздохнул:
— Когда люди видят миражи, они всегда думают, что они настоящие.
— Пожалуйста, папа! — взмолился я. — Выстави сегодня охрану у ворот!
Папа, кажется, только что заметил, что его рубашки сзади выбилась из брюк, и смущенно заправил ее. Потом он снова обратил внимание на своего надоедливого сына.
— Возможно, ты не заметил, Макс, но охрана стоит у ворот каждую ночь. Если ты не знал, то Рамбута, Лоррейн, Грант и я караулим всю ночь по очереди. Неужели ты думал, что мы позволим вам, нашим детям, спать в таком месте, не выставив охрану?
— Понятно, пап.
Когда они все расходились по своим делам, я услышал, как папа прошептал Рамбуте:
— Еще одно дополнительное дежурство ночью? Что ты об этом думаешь?
— Я видел их, — сказал я Хассу, когда мы ложились спать. — Ты должен был меня поддержать. Ведь ты, кажется, мой брат?
— Но я не видел их, Макс, — резонно заметил он. — Если бы я их видел, то обязательно бы тебя поддержал. Но я не видел.
— Тогда, черт тебя побери, ты увидишь их сегодня ночью, когда они появятся, чтобы перерезать тебе горло. Вот увидишь.
Я уснул очень поздно, чувствуя себя измотанным и никем не понятым.
24 августа, остров Кранту
Где-то далеко в темноте раздался громкий треск.
Я резко подскочил в кровати.
Еще несколько разрывов, но более тихих.
Это был ружейный выстрел!
— Хасс! — прошипел я, придвигаясь к его кровати. — Они здесь!
Но постель была пуста. Моя рука коснулась только хлопковой простыни.
Так где же все?
Вскоре я нашел их. Они все были во дворе. Взрослые стояли у наблюдательных отверстий, пробитых с четырех сторон нашего частокола. Сквозь них они просунули дула своих винтовок. Натягивая шорты, я видел, как Рамбута дернулся от отдачи, после выстрела из винтовки. Джорджия и Хассан скрючились за рядом старых стальных нефтяных бочек. Я подбежал к папе.
— Я же тебе говорил! Я был прав, верно? — с ликованием закричал я, несмотря на то, что трясся от страха.
— Макс, сейчас не время вспоминать, кто что говорил, — ответил папа, который выглядел очень встревоженным. — Там фонарь — справа от тебя, Грант! — прокричал он.
— Вижу! — Грант выстрелил, и из лесу раздался чей-то вопль.
— Если сейчас не время, то я не знаю, когда оно наступит! — горячо выкрикнул я. — Если бы ты послушал меня, то нас не застали бы врасплох!
— Нас и не застали врасплох, сынок. Лоррейн заметила их фонари.
Но я не мог это так оставить. Я был унижен, и хотел получить извинения, пока всех тут не перестреляли:
— Просто скажи, что я был прав. Ты можешь это сделать, даже не поворачиваясь ко мне. Просто скажи мне: «Извини, Макс, ты был прав, а я ошибся». Я говорил тебе уже три раза. А ты просто не слышал.
