Кейт Коннолли - Чудовище
Как же мне начать?
— Папа, мы, кажется, совершили ужасную ошибку.
Отец приоткрывает рот, но я уже не останавливаюсь, потому что боюсь, что, если сейчас все не выложу, потом уже никогда не найду нужных слов.
— Тюрьма, что на карте, — она, по-моему, вовсе не тюрьма. Это… это больница. Больница Брайра. И колдун никаких девочек не крадет. Их крадем мы. То есть я.
Я не свожу взгляд с пола под ногами. В ушах стучит кровь. Если отец и впрямь помогает колдуну, он будет ужасно сердит. А если не помогает, тогда расстроится, что я не разобралась сразу.
Наконец отец говорит — негромко и ласково:
— Почему ты так решила, Ким?
Дыхание замирает в груди. Нельзя рассказывать отцу про Рена.
— Я… я случайно услышала, как люди говорили о больнице, — лгу я, дрожа от страха. — Они стояли там неподалеку, показывали на тюрьму и называли ее больницей. Что, если мы ошиблись? Ну вдруг?
Отец берет в ладони мое лицо. По рукам и ногам у меня растекается прохладное спокойное чувство.
— Нет, милая, этого не может быть. Место, которое я тебе показал, — вовсе не больница, а тюрьма. Я в этом совершенно уверен. Колдун заключает девочек в темницу, а мы их освобождаем. Так и только так. Поверь.
Я верю. Я верю отцу окончательно и бесповоротно. Кажется, я о чем-то там тревожилась, убежала ни с того ни с сего от Рена, ну да какая разница! Все равно я не помню, отчего это случилось, и с каждой секундой причина уплывает все дальше.
— А теперь иди поспи и выбрось из головы эту ерунду про больницу.
Отцовские ладони у меня на щеках становятся теплее. Я чувствую, как сильно устала.
— Про что? — говорю я, пытаясь не потерять нить беседы.
— Ну вот видишь. — Он улыбается. — Утро вечера мудренее.
Он опускает руки, и я бреду к себе в комнату. Папа прав, надо выспаться. Я совсем вымоталась.
Завтра будет новый день. Новый, ясный и понятный.
День пятьдесят первый
Тот вечер с семьей Рена все никак не выветрится у меня из памяти. Человек, которого звали Оливером, стал старше, у него прибавилось седины, и все же это, несомненно, тот самый человек из моего видения о розовом саде.
Я-прежняя откуда-то его знала, но кем он мне был? Садовником, с которым я водила дружбу и который показывал мне розы? Если я закрою глаза, то вновь могу ощутить исходящую от воспоминания надежность и теплоту. Мне кажется, что это неспроста.
Сегодня я долго валяюсь в постели, смотрю, как пробивается сквозь занавески солнце, и мучительно думаю. Есть еще одна вещь, и она меня беспокоит больше всего.
В своих видениях я ни разу не видела отца.
Видела Рена, Оливера, женщину в голубом, маленькую светловолосую девочку, но — не отца.
Он уверяет, что мои видения — никакие не воспоминания, а лишь выверты подсознания, которое перемешивает осколки прошлых впечатлений с делами нынешними. И все-таки с каждым новым видением тревога моя становится все сильнее.
Когда я наконец вхожу в кухню, отец вздыхает и закрывает книгу.
— Что с тобой, милая? Тебе нездоровится?
Будь они прокляты, эти переживания, слишком уж легко прочесть их у меня на лице. Я не хочу тревожить отца, но скрывать чувства так и не научилась.
— Да нет, со мной все хорошо.
Я играю кусочком хлеба. Желудок сжат, как кулак. Наверное, если я что-нибудь съем, меня стошнит.
— Просто…
Как сказать это так, чтобы он не заподозрил, что я говорила с людьми? Или что я хоть сколько-то верю своим видениям? И уж конечно, нельзя говорить, что я повстречала людей, которых в них видела.
— Понимаешь, я иногда вижу и слышу что-то странное. Ну, в городе. И иногда люди говорят… совсем не то, что ты.
Я откусываю кусочек хлеба.
Глаза у отца сужаются.
— Ты что, с кем-то говорила в городе?
— Нет-нет, конечно нет!
Вот опять это сосущее чувство в животе. Я роняю хлеб на пол, к нему мгновенно подлетает Пиппа, вцепляется зубами и уносится с добычей в обустроенное под стропилами гнездо.
— Что же тебя так расстроило?
Я накручиваю на палец нитку, которая выбивается из ткани юбки.
— Понимаешь, я видела в окно одну женщину, она была на кухне, а я как раз шла мимо. Она… она положила в огонь кусок дерева. Я не поняла зачем. Ты ведь так никогда не делаешь.
И в моих видениях тоже ведь никто не делает таких вещей, как отец. Не сшивает животных, не вылечивает одним прикосновением, не готовит порошки, от которых люди засыпают.
Он смеется:
— Милая моя, огонь ведь можно разжигать по-разному. Я делаю это немного не так, как все, но что ж в этом такого?
Он кладет руку мне на щеку, и все мои страхи об огне, о науке и о магии разом тают. Отцовское прикосновение всегда меня успокаивает. Как глупо было думать, будто он как-то там неправильно разжигает огонь.
— Это все?
— Нет. Несколько ночей назад я слышала разговор двух женщин. О тебе.
Он напрягается. Почему, интересно? Может, эти женщины — его знакомые?
— Из их слов я поняла, что ты был знаком с королем. Правда?
Он вздыхает.
— Да, был когда-то.
Надо же, а я думала, он скажет, что не был и что я что-то не так поняла.
— А почему ты не рассказывал?
— Понимаешь, милая, мы с королем Оливером были не в самых лучших отношениях.
Имя короля заставляет меня вздрогнуть. Оливер. А человека, который живет у Рена и его родителей, тоже зовут Оливер. Неужели это и есть король, неужели он прячется у Рена дома? Тогда понятно, почему он так печалился, рассказывая о сделке короля с колдуном.
На сердце у меня неспокойно. Значит, Рен мне не до конца доверяет, иначе рассказал бы, кто такой Оливер.
Но как так вышло, что я сама была знакома с королем и он показывал мне розы в дворцовом саду? Наверное, отец прав — мой разум играет со мной злые шутки.
— В том деле с колдуном мы придерживались разных точек зрения, и, боюсь, я наговорил королю много неприятных вещей, — говорит отец, приглаживая седые волосы. — Я этим отнюдь не горжусь, и именно поэтому с тех самых пор не бываю в Брайре. И тебе тоже не хотел рассказывать. Ты задаешь столько вопросов! Если бы я сказал, что знал короля, а потом не смог объяснить, почему мы не боремся с колдуном вместе… нет, не вышло бы.
Я беру отца за руку:
— Я понимаю. Но если бы ты пошел и поговорил с королем Оливером, он бы тебя наверняка простил. А вместе мы смогли бы сделать гораздо больше.
Он выпускает мою ладонь.
— И думать не смей. Ты сама не понимаешь, о чем говоришь.
Я вспоминаю доброе лицо Оливера, его теплый взгляд, похожий на взгляд Рена, морщины, как на лице у отца. О нет, я понимаю, о чем говорю.
— Но почему? Он что-то такое хотел сделать, а ты был против? Вы поссорились?
— Все, будет об этом. Тебя еще что-то беспокоит? — Отцовское лицо твердеет и становится похоже на мрамор. Должно быть, он здорово поругался с королем, если так расстраивается из-за какого-то вопроса.
Я краснею.
— Да, папа.
На самом деле меня беспокоит столько разных вещей, что я и слова-то едва могу подобрать.
Отец издает стон и откидывается на спинку кресла, сложив руки на груди.
— Я еще слышала разговоры о магии. — Я на мгновение умолкаю: эта тема тревожит меня сильнее всего. — Люди говорят, что убить колдуна и остаться в живых нельзя. Кто убьет колдуна, того сразу сожжет магией. Убить колдуна может только дракон или другой колдун. — Я сжимаю ладони в складках юбки. — Но ведь… но как же так? Ты создал меня, чтобы я его убила, да? Ведь такой у нас план?
Отец вновь протягивает руку и касается пальцем моего подбородка… Меня охватывает блаженный покой.
— Ах, Кимера, я никогда не говорил, что ты должна убить колдуна. Я еще не нашел безопасного способа, который бы позволил это сделать. Твоя задача — остановить его, вот и все, понимаешь? Мы будем красть у него девочек, уносить их на свободу, и так мы его остановим.
Мне становится легко-легко. Не нужно ни о чем беспокоиться. Отец всегда говорит мне правду. Теперь все просто и понятно.
Вот только сам отец, похоже, встревожен так же, как я несколько минут назад. Я отвожу его руку от своего лица и сжимаю ладонь.
— Пап, а драконов, как у меня в сказках, точно больше не осталось?
— Увы. Их перебили колдуны, чтобы завладеть драконьей магией. Иногда доходят слухи… но и только. А почему ты спрашиваешь?
Плечи и шею обдает жаром, будто во мне вспыхнул огонь, который сожжет меня, если я хотя бы подумаю о том, чтобы произнести слова, которые так и просятся на язык. Выбора у меня нет — придется хранить секрет Бату.
— Я просто подумала… Мне бы так хотелось встретить дракона, так хотелось! Их мало, а таких, как я, — еще меньше.
Отец отводит волосы у меня с лица. Я разглядываю собственные ногти. Если я посмотрю ему в глаза, он поймет, что я от него что-то скрываю.
— Вот поэтому ты и особенная, — говорит он.
