Елена Ленковская - Спасти Кремль
Луша присоединилась к маленькому отряду.
Они проехали изрядное расстояние по московским улицам и переулкам, прежде чем очутились на Маросейке, в самом начале которой стоял красивый высокий дом с угловой ротондой, украшенной колоннами.
Луша уже знала, что его занимал военный губернатор Москвы маршал Мортье, и однажды бывала там. Правда, она ездила туда совсем другим путём — через выгоревшие улицы Китай— города.
Они остановились на довольно большом расстоянии от французского аванпоста. Здесь генерал оставил казаков, спешился и направился дальше один.
Издалека они наблюдали за происходящим. Винцингероде подошёл, и комкая в руках белый платок, заговорил с одним из французов. Очевидно, это был начальник караула. Он выслушал Винцингероде и почтительно кивнул. После короткого разговора француз ещё раз кивнул, и удалился в дом губернатора. Генерал, сунув платок в карман, принялся неторопливо прохаживался взад и вперёд. Он словно ожидал чего-то.
— Видно, ждёт его превосходительство, когда начальству доложат, — высказал предположение один из казаков.
Дальше что-то пошло не так. Появился какой-то другой француз. Вид последнего как-то не внушал доверия. Первым забеспокоился Нарышкин.
— Да он, никак, пьяный. На ногах еле стоит.
Слегка покачиваясь и что-то выкрикивая, француз подошёл к генералу сзади и наставил на него карабин. Генерал в недоумении обернулся. Некоторое время они провели в словесной перепалке. Потом француз повёл генерала в дом, энергично подталкивая дулом в спину.
— Вот беда. Неужто в плен взяли? Как же братцы, парламентёра-то не положено в плен брать?
— Парламентёру белый флаг и трубач полагается, чтоб по всей форме.
— Эх, надо было с трубачём. Тогда б не посмели генерала арестовывать.
— Спешили уж очень.
— Людей бы побольше — враз бы отбили у них его превосходительство.
— Лев Александрыч, куда же вы? — Сорвавшись с места, к аванпосту полетел выручать своего генерала Нарышкин, адъютант Вицингероде.
Переговоры не состоялись. Отменить готовящиеся взрывы не удалось. Надо было возвращаться. Они прождали ещё какое-то время. Убедившись, что и Нарышкин тоже остался в плену, казаки направились к своим.
Мальчишка требовал срочно отвезти его к начальству. Они взяли его с собой.
На рассвете прогремели взрывы. Одновременно на Москву обрушился невиданной силы ливень.
Близился рассвет. Сквозь мутную стену дождя пробивался вперёд казачий отряд. По напряжённым бледным лицам всадников струилась вода. Луша, с непокрытой головой, в оборванном и промокшем насквозь французском мундире, изо всех сил погоняла жеребчика, стараясь не отстать.
Спасские ворота оказались завалены изнутри. Часть древней кремлёвской стены и верх Никольской башни были разрушены взрывом. Никольские ворота были загромождены обломками.
Приблизившись к Никольским, казаки стали стаскивать шапки и истово креститься, поражённые увиденным. Вокруг всё было разворочено, а надвратный образ Чудотворца Николая висел, невредимый. Луша увидела, что уцелело даже стекло, прикрывавшее икону. Глядя на лампаду, висевшую перед иконой на тонкой цепочке, девочка подивилась.
— Надо же, горит, не погасла…
Ошеломлённая и окрылённая увиденным, Луша соскочила с коня и устремилась вперёд. Оскальзываясь, обдирая руки и колени, стала карабкаться вверх по грудам развалин. Казаки, спешившись, устремились за ней. Они торопились как можно скорее обезвредить заложенные, но не взорвавшиеся заряды.
Руся ничком лежал на земле, неловко подвернув руку. Его обволакивал ровный неумолкающий гул. По спине и затылку били холодные струи.
— Почему-то это хорошо, что дождь, — подумал мальчик, приходя в себя, — но почему?
Открыв глаза, он увидел валявшиеся рядом каменные обломки. Сквозь шум ливня до него доносились крики. Кричали по-русски. Торжествующе пропел сигнал трубы.
Руся повернул голову. Прямо у его носа лежал застрявший между камней оловянный трубач гусарского полка. Руся поморгал, протянул руку и сжал солдатика мокрыми пальцами. Труба запела вновь, теперь совсем рядом.
Мальчик приподнялся. Сквозь белёсую пелену дождя прямо на него бежали люди. Всё было как во сне. Он глядел и глядел, а они бежали и бежали. Среди бегущих была знакомая невысокая фигурка, с прилипшими ко лбу мокрыми русыми кудрями.
Руся смотрел на неё, и не верил своим глазам. Наконец, шатаясь, он поднялся на ноги и закричал во всё горло.
— Луша! Лу-у-ушка-а-а! — орал он, но почему-то не слышал собственного крика.
Мокрая счастливая Луша бросилась ему на шею.
Издалека, от Страстного монастыря, поплыл колокольный звон. Вскоре над всей округой радостно звенели колокола, возвещая о том, что Москва свободна.
Возвращение
Колокола всё звенели. Дети стояли, обнявшись. У Руси было такое чувство, будто они с Лушей вот-вот взлетят от радости, и понесутся вместе с колокольным звоном всё выше, выше, выше…
Он зажмурился от счастья и почувствовал, что и впрямь плавно поднимается вверх. Он летел, и это было чудесно. Вдруг движение вверх прекратилось.
Руся резко распахнул глаза, и тут же невольно опустил веки — солнце било ему прямо в лицо сквозь прозрачную шахту лифта.
— Луша! Мы… мы вернулись!
Луша неуверенно отцепилась от Русиной шеи и обернулась, щурясь от яркого утреннего света. Перед ними открывалась панорама их родного города.
— Смотри, наш пруд, Плотинка… Деревья голые! Сколько же времени прошло?
Руся молчал.
Лифт стоял на двенадцатом этаже. Двери с тихим гудением то открывались, то закрывались.
— Чего это он? Мы не застрянем?
Не отвечая, Руся грязным ободранным пальцем нажал на кнопку верхнего этажа. Двери с готовностью закрылись. Лифт тронулся, как ни в чём не бывало.
Ну, вот и всё. Они поднимались домой.
Дома
Руся проснулся среди ночи. Он был наверху, под потолком. У бортика кровати-чердака стоймя торчала заложенная носком книжка.
Повозившись, Руся выпростал из-под мягкого, благоухающего свежестью одеяла руки. На левой была белая гипсовая повязка. Она светилась в полумраке детской, отражая голубовато-зелёный свет ночника.
Руся поморгал, рассеянно оглядевшись. Какое-то время он рассматривал вещицы, стоявшие на полочке, висящей на стене. Круглый глазок ночника, маленькие часики-будильник с полупрозрачным циферблатом, нарисованная рукой малыша картинка, изображающая гоночный автомобиль, оловянные солдатики — трубач с обломанным султаном, слегка помятый французский барабанщик…
Снизу слышалось ровное сопение. По оконному стеклу барабанили капли дождя.
— Хм! Здесь тоже идёт дождь… — сонно улыбнувшись, пробормотал мальчик, и зарылся носом в чистую душистую наволочку.
Наутро Русю разбудил запах маминых оладьев.
В комнате никого не было. Он спустился вниз и как был, в застегнутой на одну пуговицу пижаме, прошлёпал на кухню. Все были в сборе — папа, мама, румяный, измазанный вареньем Федюнька, и, конечно, сияющая Лушка.
— Хорошо, что вы приехали! — первым делом заявил Русе Федюня. — А то никто со мной в солдатиков играть не хотел, пока вы были в своей комардировке .
— Командировке? — спросил Руся, улыбаясь.
— Ну, да. Комар-дировке. — Федюня смешно прижал верхнюю губу к самому носу, и задумался. — А там что, комары, что-ли, кусались?
— А у вас тут кусались? — смеясь, спросила Луша. Она подошла к братишке сзади, ласково обняла его и прижалась щекой к его щеке.
— Нет. — Федюня потёрся об её щёку, словно котёнок. — У нас они давно кончились. Ещё летом.
Руся сел рядом с папой, подперев здоровой рукой подбородок, и так сидел, разглядывая своих домашних. Мама поставила перед Русей тарелку и чайную чашку с блюдцем, и села напротив. Руся глядел на маму, мама на него. Мамины глаза так и лучились счастьем. А папа — тот своей сильной рукой осторожно обнял загипсованного по локоть сына.
— И меня, и меня, — откуда ни возьмись, вылез к ним из-под стола Федюня, известный любитель телячьих нежностей.
Все засмеялись.
— Хорошо дома! — сказал Руся.
Он обмакнул в варенье оладушек и с довольным видом засунул его в рот целиком.
Дома, и в самом деле, было так хорошо!
Федина «победа»
Вечером Руся подошёл к папе.
— Есть разговор.
Папа отвернулся от компьютерного монитора и внимательно посмотрел на сына.
— Пап, вот наше-то путешествие… Мы с Лу сопоставили факты и решили, что тут как-то замешаны солдатики…
— Солдатики?? — удивился папа и покачал головой. — Нет, ребята. Не думаю.
— Ну ты же говорил, они магические! Помнишь, в тот день, перед тем как мы… Короче, ты сказал маме, что они — магические. Я потом часто об этом думал.
