Пол Стюарт - Воздушные пираты
Шпулер кивком указал на их с Прутиком тела, слабо светящиеся в тени платформы.
— Лучше отсюда убраться, пока она не решила и нас двоих использовать!
Они пошли дальше: мимо подвешенных клеток, набитых птицами, корзин с рептилиями и насекомыми, мимо умирающих деревьев, из которых вынули сердцевину, с решётками в зияющих дуплах, ставших клетками для древесных медведей и белошеих волков; мимо рядов спящих лесных летучих мышей, лапы которых были привязаны к ветвям кожаными шнурками.
Некоторое время спустя Прутик остановился у лотка с едой, где продавец, подобно несчастному гоблину, которого они видели раньше, торговал сосисками из тильдера и отбивными из лесной свиньи, шипевших и поджаривавшихся в подвесной печи. Прутик купил три отбивные и три ломтя древесного хлеба, раздал их друзьям, и они ели на ходу, продолжая свои поиски.
— Что-нибудь, чтобы утолить жажду?
Прутик задержался. Каулквейп и Шпулер остановились рядом с ним. К ним обращалась гэбтроллиха. Она была сутулой, с бородавчатой кожей, круглые зелёные глазные яблоки качались у неё на концах длинных стебельков, и она смачивала, облизывала и чистила их своим длинным языком. Бр-р-р! Она отвела глаза от своего дымящегося горшочка и стала пялиться на них.
— У меня лучшие чаи из трав на всём Рынке Рабов, — сказала она им, и глаза закачались на гибких стебельках. — Ты, — начала она, фокусируя взгляд на Каулквейпе, — тебе я бы порекомендовала выпить отвара из волосатой полевой горчицы и лесного яблока. Он укрепляет робкие сердца. И это отличное средство от головокружения. — Она улыбнулась Шпулеру, и её язык с шумом облизал глазные яблоки, глядящие на него. — Для тебя подойдёт лесной комфрей, я полагаю. Это хорошее средство для поднятия настроения. — Она снова улыбнулась и облизала глаза. — А ты как раз выглядишь так, будто тебя надо подбодрить.
Потом повернулась к Прутику. Её лицо передёрнулось от удивления, и глаза на стебельках запрыгали туда-сюда.
— Что? — спросил Прутик несколько ошеломленно. — Ты знаешь, что мне стоит выпить?
— Отлично знаю, — тихо сказала она. Её зрачки уставились прямо в глаза Прутика. — Траву щетинник.
— Щетинник, — повторил Прутик. Он повернулся к остальным и рассмеялся. — Вкусно звучит, ничего не скажешь.
Гэбтроллиха отдёрнула глаза.
— Имя у неё совершенно обычное, это правда, — объяснила она, — однако щетинник — это одна из самых редких трав в Дремучих Лесах. — Она понизила голос до приглушённого шёпота. — Эта трава растёт в пурпурных наростах, среди черепов и костей, у корней плотоядного дуба-кровососа. Собирать её — настоящий кошмар, — добавила она, и её глаза снова пристально уставились в лицо Прутика. — Я уверена, ты можешь себе это представить.
Прутик кивнул. Он на себе испытал, что такое этот чудовищный дуб. Гэбтроллиха, по-видимому, почувствовала это.
— Ты искатель, исследователь, — продолжала гэбтроллиха на одном дыхании. — Её гибкие брови нахмурились, она концентрировалась. — Ищешь других…
— Возможно, — заметил Прутик.
— … и ещё кое-кого, хотя не осознаёшь, что ищешь, — сказала она и улыбнулась. — А щетинник поможет тебе.
— Правда? — спросил Прутик. Гэбтроллиха кивнула. Она положила ложку измельчённой в порошок пурпурной травы в деревянную кружку, плеснула из чайника горячей воды и помешала всё это деревянной ложкой.
— Вот, — сказала она, — держи. Не жди эффекта сразу же, но со временем напиток поможет тебе найти того, кого ты ищешь. — Она помолчала, а потом добавила: — Самого себя.
— Найти самого себя, — разочарованно протянул Прутик. — Но я-то не потерялся.
Гэбтроллиха, которая занималась напитками для Каулквейпа и Шпулера, даже не взглянув на него, мягко спросила:
— Ты уверен? Разве ты не потерял нечто? Прутик оцепенел. Это странное существо было, конечно, право. Нечто он действительно потерял. Память о том времени, что он провёл на борту «Танцующего-на-Краю» в сердце атмосферного вихря. Её-то он и потерял. Что же произошло там с ним?
Прутик поднёс кружку ко рту и залпом выпил сладкий ароматный чай. Остальные сделали то же самое, и, заплатив за напитки, они снова отправились бродить по трёхмерному лабиринту, подвешенному между деревьев.
— Ну и как твоё робкое сердце, Каулквейп? — со смехом спросил Прутик, когда они спустя какое-то время проходили по подвесным мосткам.
Каулквейп улыбнулся:
— Хочешь — верь, хочешь — нет, Прутик, но, признаться, чай действительно помог. — Он остановился, взялся за натянутую по бокам мостков верёвку и взглянул вниз. — Я уже не так боюсь высоты, как раньше.
Прутик кивнул. Гэбтролли были хорошо известны как знатоки кореньев и трав.
— А ты, Шпулер? — спросил Прутик у древесного эльфа, который шёл впереди них.
— Превосходно себя чувствую, капитан, — послышался радостный ответ.
Каулквейп на ходу повернулся к Прутику и спросил:
— А ты, капитан? Помог ли тебе чай из щетинника найти самого себя?
Прутик покачал головой.
— Нет ещё, Каулквейп, — ответил он. — Нет ещё…
Воздух стал ещё более удушающим, а шум усилился. Вой. Плач. Разговоры и пронзительные крики. Удары бича и звон цепей. Стоны безнадёжности, доносившиеся из группы вэй-фов, рэйфов и троллей поменьше, привязанных к специальным кольцам. Восторженный рёв победителей. Рыдания и крики побеждённых. И надо всей этой ужасной какофонией царили стаи хриплоголосых птиц, не умеющих летать, — шрайков, хозяев Рынка Рабов.
Они были самых разнообразных видов и размеров, от огромных начальниц патрулей до сухоньких, костлявых доносчиц и сплетниц, вечно сующих нос куда можно и куда нельзя. Все они являлись особями женского пола. Самцов шрайков, которых было не много, самих держали в загонах и обращались с ними как с рабами.
Расцветка перьев у шрайков тоже была разномастной: большинство охранниц были рыжевато-коричневыми; раздатчицы ярлыков — голубовато-серыми с металлическим отливом. Но были ещё и другие. Пёстрые, полосатые, пегие и пятнистые. Некоторые были ореховыми, другие серыми, как железное дерево, третьи белыми, как снег. А у некоторых вообще было оперение ярких цветов.
Те, что повыше ростом и выступали с некоторым величием, сёстры-наседки (так звали обладавших реальной властью), подчинялись лишь самой Матушке Ослиный Коготь. Несмотря на некоторую легкомысленность их увешанных безделушками нарядов, яркие фартуки, цветистые головные уборы, золотые кольца в клювах, сестёр-наседок очень боялись. Жестокие и беспощадные, они к тому же были на редкость непредсказуемы.
Прутик глянул вверх и увидел одну из таких, важно и надменно вышагивающую по многолюдному проходу. Её крылья раскачивались, клюв был гордо вздёрнут вверх, и она, ни на кого не глядя, раздавала на ходу удары хлыстом направо и налево. Прутик с отвращением отвернулся.
— Это проклятое место нужно срыть с лица земли, — сердито проговорил он. — Всё надо уничтожить! Дотла сжечь!
Лицо Каулквейпа помрачнело.
— Я уверен, так оно и будет, когда-нибудь. Но не раньше, чем те, кто живут за пределами рынка рабов, решат, что им больше не нужны животные, слуги и бесплатная рабочая сила. В Дремучих Лесах. В Нижнем Городе. Да и в Сан-ктафраксе тоже.
Прутик повернулся к своему юному подмастерью:
— Каулквейп, ты хочешь сказать, что в каком-то смысле это наша вина, что подобное место существует?
Каулквейп пожал плечами.
— Возможно, — ответил он. — У нас — спрос, у них — предложение. А как сказал Кобольд Мудрый…
— Ноги берегите! — раздался у них за спиной хор пронзительных голосов. — Дайте дорогу! Дайте дорогу!
Прутик обернулся и увидел, как полдюжины рыжевато-коричневых шрайков-охранниц, подняв кнуты и дубинки, маршируют по проходу, параллельно тому, на котором стояли они. Птицы двигались парами, и каждая из пар тащила сопротивляющихся пленников, по пути жестоко их избивая.
— Мы не заметили! — стонал один.
— Мы можем объяснить! — возмущался другой.
— Что происходит? — в тревоге спросил Каулквейп у Шпулера. — Что они сделали не так?
Шпулер кивнул в сторону пленников.
— Кокард нет, видишь? — объяснил он. — Они сгнили. И теперь им придётся понести наказание.
— Не хотел бы я оказаться на их месте, — заметил Прутик.
— И я бы не хотел, — согласился Каулквейп, нервно поправляя свою кокарду. Она была успокаивающе свежей. — Знаете, чего я хочу? Давайте-ка поторопимся и найдём побыстрее этот проклятый аукцион. Прутик огляделся.
— Я тоже этого хочу, Каулквейп, — сказал он. — Я тоже.
Они проходили по той части Рынка, где содержались самые удивительные и экзотические животные Дремучих Лесов. Здесь были свиноморды и крысолапы, которые визжали, сидя за решётками в деревьях с вынутой сердцевиной, и бритвокрылы, связанные и подвешенные за ноги на крюках, вниз головой, кричавшие от злости. Запихнутый в слишком маленькую клетку гнилосос пускал зелёную жёлчь из похожего на трубочку рта, и она, падая, шипела, испуская клубы зловонного пара; халитозная жаба в наморднике, скрючившись, пряталась в тумане собственного ядовитого дыхания.
