Линда Бакли-Арчер - В плену у времени
Устав от лицезрения прохожих на Голден-Сквер, мистер Скокк поднялся и стал прохаживаться по комнате. Он остановился и потянулся под великолепной люстрой. У люстры было шесть рожков из стекла и шесть шпилей, хрустальными сталагмитами взмывающих к потолку, все это перемежалось с каскадом грушеобразных хрустальных капель, посылающих лучики радуги по комнате. Руки мистера Скокка столкнулись с люстрой, которая начала раскачиваться, как маятник, и хрустальные капельки затрезвонили, как колокольчики.
Питер вскочил, чтобы помочь, но мистер Скокк жестом остановил его. Он рассмеялся и стал тихо напевать в такт раскачиванию люстры. Впрочем, Питер вовсе не находил ситуацию смешной. Он хорошо помнил, как упала люстра в Бэслоу-Холл и преподобный Ледбьюри стал похож на привидение от осыпавшейся на него штукатурки. Преподобный с палкой в руке гнался за ним через сад, намереваясь преподать незабываемый урок. Питер и в самом деле все это до сих пор помнил. Хрустальная люстра вроде этой стоила огромных денег, и Питер вовсе не желал получить счет. Он поймал взгляд смеющейся Кэйт, она от души веселилась, и ценность этого предмета ее совсем не интересовала. Боже, он стал более рассудительным, чем отец! Питер глянул на люстру и больше уже не пытался ее остановить.
— Будьте осторожны, джентльмены, люстра — одна из пары люстр, сделанных Уильямом Паркером. Вторая висит в нашем шато в Аррасе, и я надеюсь когда-нибудь их воссоединить, — раздался глубокий, звучный женский голос с легким французским акцентом.
Кэйт и мистер Скокк перестали смеяться и посмотрели на женщину, стоящую в дверях. Виконтесса Креморн не преувеличивала: маркиза де Монферон действительно была красавица. Высокая блондинка с темными, сине-фиолетовыми глазами, с изящной фигурой, — все вызывало в сознании образ спелого персика. Тяжелые волосы искусно уложены так, чтобы во всем совершенстве была видна ее лебединая шея.
Дама в шелковом платье цвета лаванды и слоновой кости улыбалась, прекрасно осознавая эффект, который произвело ее появление на гостей.
— И кому я имею честь представиться? — Она глянула на записку, которую Питер передал ей с лакеем. — Кто из джентльменов мистер Сеймур?
Питер вышел вперед и низко поклонился.
— Мадам, — сказал он, — благодарю за то, что вы согласились принять нас, лишь прочитав эту маленькую записку. Позвольте мне представить вам мистера Николаса Скокка.
— Как поживаете? — сказал отец Питера, протягивая руку маркизе.
Питер громко закашлял, чтобы показать, что так делать нельзя, но маркиза, рассмеявшись, взяла руку мистера Скокка своей рукой в перчатке и пожала ее.
— Я поживаю очень хорошо, мистер Скокк, несмотря на убожество дома, которое мы вынуждены терпеть с тех пор, как покинули Францию.
Мистер Скокк скептически оглядел комнату.
— Но у вас красивый дом. Я восхищен видом из вашего окна на Голден-Сквер.
Кэйт ждала своей очереди быть представленной и выжидающе смотрела на Джошуа и мистера Скокка, которые, казалось, вовсе не обращали на нее внимания, пораженные явлением маркизы де Монферон. Маркиза оценивающе рассматривала прическу мистера Скокка и его одежду: кремовые шерстяные бриджи, черные жилет и камзол поверх ослепительно белых рубашки и галстука.
— Мой дорогой сэр, каждый, кто мог быть свидетелем великолепия двора Версаля, не мог бы назвать это, — и она грациозным взмахом руки указала на комнату или, возможно, на Голден-Сквер, или даже на весь Лондон, — красивым. Стоит мне закрыть глаза, я все еще представляю, как прогуливаюсь по широкой аллее сада Ле Нотр, ведущей к музыкальным фонтанам. Я вижу королеву Марию Антуанетту и ее фрейлин, плавно скользящих в Зале Зеркал, и страусовые перья покачиваются над их головами, а маленькая армия придворных склоняется при их приближении. Красивыми можно назвать образы, подобные этим. Использовать то же самое слово для того, чтобы описать Голден-Сквер, вряд ли уместно: это принизит значение другого.
— У вас совершенный английский, — сказал мистер Скокк, явно преклоняющийся перед женщиной, которая была знакома с Марией-Антуанеттой. Кэйт со значением покашляла, но никто не обратил на нее внимания.
— Мне не трудно говорить по-английски — мой отец, когда мне было двенадцать, нанял английскую гувернантку. Французский мисс Ганн был отвратителен, и, как следствие, я стала бегло говорить по-английски. Латынь у нее тоже была плоха, а ее познания в классике — немногим лучше, однако тогда она учила меня жизни больше, чем кто бы то ни было другой. Уверена, отец пришел бы в ужас, если бы узнал о характере наших занятий. Но мы провели вместе несколько развеселых лет… а потом я вышла замуж.
Маркиза смотрела в глаза мистера Скокка, вытягивая из них ожидаемый ею отклик, и мистер Скокк опустился на колени перед ней. Его взрослый сын ощутил при этом странную досаду. Кэйт уже начинала испытывать нетерпение, и тут сама маркиза обратила на нее внимание. Пронизывающий голубой взгляд изучал Кэйт с головы до ног, задерживаясь на наскоро причесанных волосах, на не слишком чистых ногтях, на убогом провинциальном ситцевом платье, и отметил в ней недостаток выдержки. Если бы Кэйт была объектом неких испытаний, то маркиза де Монферон, даже не пытаясь скрывать своего презрения, поставила бы ей самую низкую оценку. И тут Кэйт обиделась. Поднимаясь после поклона, она задела каблуком маленький полированный столик. Столик перевернулся, и стоящая на нем фарфоровая чаша разбилась на кусочки.
— Ох, простите!
В смущении Кэйт встала на четвереньки и принялась подбирать куски вазы. Нечаянно она засадила в палец занозу из мелких осколков фарфора, капли крови испачкали юбку и, что еще хуже, попали на розовый шелк обивки кресла, за ручку которого она схватилась, чтобы подняться с пола.
— Все уберет лакей, мадемуазель! — воскликнула маркиза, больше пришедшая в ужас от неуклюжести Кэйт и ее готовности поработать руками, чем от незначительных повреждений, нанесенных ее собственности. — Эмиль! — позвала она через открытую дверь.
Питер старался поймать взгляд Кэйт, чтобы поддержать ее, но она от расстройства уставилась в пол. Питер подал ей носовой платок, она молча взяла его и обвязала им палец.
— Позвольте представить вам мисс Кэйт Дайер, мадам, — сказал Питер.
Маркиза слегка наклонила голову.
— Enchantee, — произнесла она, почти не глядя на Кэйт.
— Приятно познакомиться с вами, — промямлила Кэйт.
Перевернутый столик раздражал маркизу, но она не собиралась ни поднимать его сама, ни разрешать делать это гостям. Она вышла в холл.
— Эмиль! — нетерпеливо крикнула маркиза, но, похоже, у лакея были дела поважнее. — И носит же земля таких олухов! — воскликнула она. — Я заметила, что в некоторых известных семействах Лондона нанимают лакеев китайцев — думаю, пришло время и мне найти такого! Эмиль!.. Луи-Филипп!
Кэйт уловила взгляд, которым обменялись мистер Скокк и Питер. Маркиза вернулась в комнату с недовольным выражением лица. Наконец стук каблуков по деревянной лестнице возвестил о шумном прибытии чрезвычайно привлекательного молодого человека. Ему было, возможно, лет шестнадцать-семнадцать, внешне он был так похож на маркизу, что ни у кого не возникло бы сомнений, что это ее сын.
— Хочу представить вам моего сына, Луи-Филиппа де Монферона, — сказала маркиза. Но прежде чем мальчик поздоровался с гостями, мать привлекла его к себе и сказала, да так громко, чтобы все это расслышали: — Если ты спишь в одежде, то по крайней мере меняй ее, когда появляешься перед гостями. И скажи на милость, что это за ужасный запах?
Молодой человек отвесил легкие поклоны каждому гостю. Его яркое шелковое одеяние было мятым и не слишком чистым, а голова повязана мокрым полотенцем. Под большими голубыми глазами расплылись багровые круги, и он выглядел так, будто наглотался аспирина.
— Я поспорил, что смогу выпить больше бокалов вина, чем сын лорда Честерфилда сможет съесть маринованной селедки. Он сжульничал, я уверен…
Маркизу это вовсе не позабавило.
— И сколько же ты проиграл?
Луи-Филипп постучал пальцем по носу.
— Меньше десятой части того, дорогая матушка, — прошептал он, — что, как я слышал, вы проиграли прошлой ночью…
Кэйт прижала ко рту руку, пытаясь скрыть усмешку, и Луи-Филипп блеснул ей улыбкой. От досады и раздражения у маркизы даже глаза сузились.
— Где Эмиль?
— Скорее всего читает книги, которые я достал по папиной просьбе.
— Что за интересы у нашего лакея, почему он читает книги твоего отца? Скажи ему, чтобы он немедленно явился сюда…
— Да, мама. — И Луи-Филипп, придерживая тюрбан, покинул комнату, раскланявшись с гостями. Маркиза взяла себя в руки.
— Простите меня, в Лондоне я эмигрантка, здесь нет мужа, который поддержал бы меня, поэтому мой быт устроен вовсе не так, как мне хотелось бы.
