Александр Пересвет - Затерянные в истории
Девочка была даже разочарована. Как быстро всё кончилось! А ей хотелось бы ещё и ещё слышать эти лёгкие, едва слышимые, и тяжёлые, на всю душу, голоса здешних… неужели и впрямь духов?
Всё рациональное в ней выразительно пожимало плечами при таком предположении. При этом отрицать очевидное не могло даже оно, рациональное: Аля явно испытывала что-то из области внечувственного восприятия, явно общалась с чем-то, чего не было ни в окружающем мире, ни в ней самой.
Или было?
Тем временем колдунья собрала мокрую Алькину одежду и стала вдумчиво окуривать её дымом, водя горящими палками над разложенным на траве вещами. При этом она проговаривала что-то по-прежнему торжественное и, как бы сказал Алькин отец, — явственно установочное. Видимо, знакомила духов одежды — то есть оберега, с её точки зрения — с местными хозяевами. Судя по добродушному выражению лица ведуньи, духи к соглашению пришли. Пожали друг другу руки и договорились о сотрудничестве. Так что можно было полагать, что оборвашки эти под именем одежды будут теперь защищать в этом мире не хуже доспехов.
Вот только грязные стали эти доспеха, словно в шахте побывали. Ну, не совсем, конечно, так. Даже совсем не так. Но так говорила мама, когда забирала дочу из детского садика, и Але было очень тепло вспомнить сейчас именно эти слова.
Ах, мамочка!
Когда после окончания церемонии вся — уже породнившаяся — компания вошла в пещеру, Алина первым делом подошла к Антону. Возле него сидела "дежурная" девочка, которая тут же отодвинулась, освобождая место возле раненого.
Выглядел Антошка гораздо лучше прежнего — даже того, как это было вечером. И раны, замазанные серо-зелёной субстанцией, казались затянувшимися. Хотя… две ночи уж тут прошло. Да ещё почти день. И если с самого начала правильное было лечение — а судя по результату, оно таким и было, — то отчего бы ранам и не вылечиваться.
Только отчего же сам Антон в себя не приходит? Конечно, Гонув говорила, что это он спит. Что так нужно, чтобы мальчик боли не чувствовал. Особенно, когда повязку меняли и свежую мазь накладывали. Для того и напиток специальный ему давали. Но…
Эх, как тебя не хватает, Антошка…
* * *
Понять Саша не успел ничего. Сбоку-сзади — именно что за краем зрения — мгновенно выросла тень, и мощные волосатые руки обхватили его. Только руки. Волосатые, загорелые, здоровые. Больше он ничего заметить не успел. Его тут же повалили в траву — едва успел закрыть глаза, и какая-то ветка оцарапала лишь веко — и навалились сзади, умело заворачивая руки. Он так и не видел нападавшего — лицом его прижимали к земле, и перед глазами всё время мелькала лишь трава да прошлогодняя хвоя.
Саша бился и извивался, словно под током, но сбросить с себя нападавшего не мог. Правда, один раз он крепко заехал ему куда-то ногой, но эффекта это не произвело. А ещё через несколько секунд на ноги ему навалилось ещё одно тело, и тут уж двигаться стало совсем невозможно.
Что ж, как советовалось в приключенческих книжках, в таком случае лучше не дёргаться, а поберечь силы. Возможно, они ещё пригодятся.
Руки ему спутали качественно, ничего не скажешь. Как только мальчика поставили на ноги, он тут же проверил, насколько может ими владеть. На инстинкте, видимо, или в горячке проверил на разрыв. Не вышло.
Лишь после этого он посмотрел на тех, кому это он так нелепо попался.
А глянуть там было на что. Перед ним стояли… как бы это сказать… Настоящие индейцы! Не киношные, конечно. Но очень, очень похожие на киношных. Только лица не скуластые, а, скорее, негритянские. Нет, даже мулатские, этакая помесь негров и европейцев. Как в американских фильмах. И не так одновременно. Там видно, что "цветные" актёры — смесь разных рас. Разные их черты взявшие. У одного — больше от белых, у другой — от негров. А кто-то — белый, но, например, с курчавыми волосами африканца. И так далее.
Здесь же Саша видел другой тип. Явно не смесь. Это представители одной расы. Как те же папуасы, про которых тогда рассказывал Антонов папка. Кожа цвета коричневого, а облик частично европейский. Носы вполне узкие. И волосы не курчавые. Хотя и не у всех.
Остальное — как у индейцев. Дикий Запад, ковбои и "йу-йу-йу-йу-йу-йуууу!" В волосах, чёрных и словно намасленных, перья. По три-четыре, но точно как в кино. Сами волосы заплетены у кого в пучки, у кого в косички. У кого-то — палки в носу или в мочках ушей.
Дальше — лица. Раскрашенные. И разрисованные шрамами. Именно так. Раскраска — одно, рисунок шрамами — другое. Судя по всему, шрамы наносились специально. То ли врагов пугать, то ли… Во всяком случае, Сашку передёрнул настоящий холодок при виде этих шрамов. Фига се, что мужики с собою вытворяют! Что они тогда с пленными делают?
Раскраска занимала и часть голых торсов неизвестных "индейцев". Далее вниз следовали почти настоящие штаны из кожи. То ли замши. Из вытертой до кожи замши, так точнее. С настоящей бахромой по швам.
Далее — на стопах у пленивших мальчика людей — была обувь. Этакие чуни. Сашка не знал, правда, что такое чуни и никогда их не видел. Но это слово само пришло в голову, когда вместо привычных по кино мокасин увидел на ногах у "индейцев" завёрнутые вокруг стопы и обтянутые на лодыжках куски кожи, обтянутые опять-таки кожаными ремешками.
Но самое примечательное было в этих людях, что они… люди. Существа одного с Сашей биологического облика…
* * *
Похоже, они тоже это поняли. Очень оживлённо залопотали, показывая на мальчика пальцами и что-то доказывая друг другу.
Было их трое. Один, очевидно, старший: он стоял в стороне, когда пленника вязали. А затем, когда того подняли на ноги, подошёл к нему и некоторое время тяжко смотрел, переводя взгляд с одной части тела на другую. Взгляд этот был таким, словно оценивал, насколько наказать провинившегося.
В школе так иногда смотрел директор — длинный, с полностью лысой головой дядька. У него были внимательные карие глаза и добрая, на первое впечатление, ухмылка. А на деле, как говорили, служил он раньше прапорщиком внутренних войск. И если ты попадался ему по результатам какой-нибудь бузы, то глядел директор как раз вот так: долго, внимательно, тяжело, как на заключённого. Точнее, как на заключённого, которому отмеряет срок в карцере. И когда вместо заключения всего лишь вызывал в школу родителей — это уже казалось милостью.
А ещё Саша как-то слышал, как химичка делилась с его классной, что, де, сама слышала, как директор выступал по телевизору и хвалил Берию. И делала при этом страшные глаза. Кто такой Берия, Сашка, естественно, не знал. Кроме того, что о нём пел любимый папой Высоцкий, диск которого временами играл в машине по дороге на дачу: "И, кстати, вашего соседа забирают, негодяя, потому что он на Берию похож!" А отец, которому после того случайно подслушанного разговора был задан соответствующий вопрос, ответил в смысле, что человек со странной фамилией был при Сталине начальником госбезопасности. После чего взгляд школьного директора в Сашкином сознании стал олицетворяться со взглядом главного борца со шпионами. И когда директор пару раз вёл у них историю, замещая заболевшую учительницу, он сидел тише травы, ниже воды, избегая по мере возможности пугающего внимания этого человека.
Вот старший "индеец" и смотрел сейчас на пленного мальчишку, как тот директор после достопамятного разбиения стекла в учительской. И точно так же молчал. И никого не было, кто бы арестовал его, негодяя, и вызволил Сашку из отчаянного положения.
Впрочем, он пока не паниковал. Ну, задержали какие-то новые люди. Но ведь люди же! Раз уж сумели договориться и даже подружиться с действительно зверовидными неандертальцами, то уж со своими-то! "Мы одной крови, ты и я", — вспомнилось вдруг.
Он уже хотел это и сказать, когда главный уронил несколько слов, и замолчавшие было "индейцы" снова бурно заговорили, обсуждая, очевидно, свою добычу. И судя по всему, они также пришли к выводу о единстве крови. Мимика и жесты были вполне выразительными, основное можно было понять даже без слов.
Саша приободрился. Расправил плечи, кашлянул многозначительно, готовясь со своей стороны сказать несколько слов в духе общечеловеческого братства и солидарности. По каковой причине совершенно незачем держать его тут связанным, словно врага, а следует немедленно освободить и вступить в переговоры о налаживании дружбы и сотрудничества. И поесть бы чего — с утра, после завтрака с неандертальцами, времени прошло немало.
Но на его дипломатическое покашливание никто не обратил внимание. Внимание чужаков было обращено на Сашкин нож, что валялся здесь же, рядом со срезанной и лишь на четверть расчищенной веткой.
Один из "индейцев" поднял не подходящее к нынешнему времени орудие и начал вертеть его в руках, зачем-то то близко поднося его к глазам, то отставляя его на длину вытянутой руки. Точно бабушка, когда пытается прочитать что-то без очков. Затем ощупал лезвие. То закономерным образом цапнуло мужика за палец. Дядька воскликнул что-то удивлённо и быстро отбросил нож в сторону. Словно тот мгновенно стал очень горячим.
