Владислав Крапивин - Стража Лопухастых островов
– Откуда ты это знаешь? – спросил Пузырь.
Ига не стал рассказывать про вчерашнее путешествие. Не то чтобы специально делал из него тайну, а понимал: эта история отвлечет от главного вопроса. Объяснил коротко:
– Вчера гуляли со Степкой по городу, встретили одного человека, знакомого. Разговорились. О том, о сем, ну и про этот «НИИТЕРРОР» тоже. Слухи-то уже ползут… Этот знакомый и вспомнил, что слышал о скважине еще в детстве… Если фокусник Чарли про нее знает, дело скверное…
– А что он сможет? И вся эта ихняя лавочка, – усомнился Пузырь. – Там для окончания работ надо много всяких приспособлений. Даже если найдут остров, как туда доберутся с грузами?
– Раньше-то как-то добирались, – напомнил Лапоть.
– Раньше денег не считали, потому что из всех сил побеждали природу, – объяснил Соломинка, который все знал. – А сейчас все фирмы трясутся над каждой копейкой. Туда придется гонять вертолеты, а каждый рейс представляете, сколько стоит?
– Да и сыплются эти вертолеты, как переспелые груши с дерева, – сумрачно сообщил Пузырь. – У меня дядюшка еле уцелел, когда прошлым летом летал с геологами… – Он плюнул на торчащее из прорехи колено и вытер его обшлагом.
Ига сказал, что вертолет этим злодеям потребуется только один раз. Когда «еянтевисты» разведают (если уже не разведали), где остров Одинокий Петух, фокусник Чарли отвезет туда на вертолете «финишный контейнер», а потом через свое дурацкое «гипер-супер-пуппер-пространство» начнет перебрасывать со двора «НИИТЕРРОРа» или с собственного балкона все, что надо для последнего взрыва.
Пузырь опять потер замызганным обшлагом колено и подвел итог:
– Да, здесь выходит поганое дело…
– Если мы будем сидеть обалдело, – со вздохом срифмовал начинающий поэт Генка Репьёв.
– И ни фига не делать, – заметил Ёжик. Вообще-то он был интеллигентный и воспитанный, не хуже, чем Стасик Полуэктов (Лапоть), но в напряженные моменты допускал резкие выражения…
– А что делать? – сказал Ига.
– Ты же сам говорил! – вскинулся Генка. – Надо найти скважину и заткнуть ее! Или замаскировать!
– Любопытно, какой способ затыкания ты готов предложить? – сказал Лапоть. – Или посоветуй, как маскировать.
– Сперва, как найти, – хмыкнул Пузырь. В плавнях сотня островов и почти все без названия. А у которых они есть, то перепутанные.
– Карту надо! – сообразил Генка.
Соломинка застенчиво глянул из под медных волос и сообщил:
– У меня есть брат. Он все-все понимает в компьютерах и в интернете, хотя учится не на программиста, а на биолога…
Все понятливо закивали. Про брата было известно – очень талантливая и много понимающая личность. Соломинка им гордился, но никогда не хвастался и, если вспоминал, то всегда к месту.
– Недавно он обшарил весь интернет, искал карту здешних Плавней. И не нашел. В интернете есть все на свете, а уж если нет, значит нет нигде…
– Ёлки-палки в треугольном колесе! – возмутился Пузырь. – Двадцать первый век на дворе, а есть еще неоткрытые места! И не где-нибудь в Африке, а под носом! Так не бывает!
Но все понимали, что бывает. Брат Соломинки не бросал слов на ветер.
– Слушай, Солома, а ты уверен, что он искал карту именно наших Плавней? – с последней надеждой спросил Лапоть.
– Уверен. Потому что он писал курсовую работу… Сейчас вспомню название… вот: «Чуки и шкыдлы. Симбиоз и его значение… в этом… в биологическом балансе болотных пустошей Малорепейного региона».
Это было веско и убедительно. Помолчали. Потом Генке стало интересно:
– А что это такое… сим… бим… воз?
– Дружное сожительство, – разъяснил Соломинка.
Пузырь фыркнул губами так, что полетели брызги:
– Дружное! Они живут, как имперские волонтеры с южными террористами в Саида-Харе.
– Чушь на палке! – опять подал голос воспитанный Ёжик. – Милые бранятся – только тешатся… – Он проворно перекатился через Генкины ноги и пошел бродить под лопухами.
– Симбивоз тебе в хвост! – взвыл Генка, махая в воздухе перемазанными суриком ногами. – Осторожнее надо, колючий же!
– Извини, пожалуйста, – отозвался уже издалека деликатный Ёжик. И стало слышно, как он напевает в траве:
Ни жара мне не страшен, ни мороз.
Потому что есть на свет симбивоз…
Все посмеялись, кроме Иги. Иге слова Пузыря про южную границу напомнили о Степке.
Да что значит «напомнили»! Он и не забывал. Страшный Фанерный Выбор с его рапирой-иглой сегодня почти не вспоминался (может, не такой уж и страшный, фанерный все-таки), а Степкины тоскливые глаза так и застряли в уголке памяти, хотя порой их заслоняли другие заботы.
– Солома, можно я поищу тут на дворе кнамий шарик? Трава подходящая…
– Ищи на здоровье… А что, у тебя разве нет? Потерял?
– Степка потеряла, растяпа. Придется снова дарить. Сама она искать еще не умеет…
– А что, ты теперь, значит, ее крепкий друг? – поинтересовался прямолинейный Пузырь.
– Ну… значит, – сказал Ига. Потому что, если уклониться от ответа, шарик действовать не будет.
Деликатный Лапоть посмотрел на Пузыря с укором. А Генка Репьев спросил
– Почему ты ее с собой сюда не привел? Друзья всегда ходят вместе.
– Спит потому что. Вчера заблудилась, я ее еле нашел…
2
Кнамий шарик отыскался среди стеблей мелкой городской ромашки. Он был размером с рупную ягоду смородины. Из чистого стекла с чуть голубоватым отливом. Внутри дрожала крохотная искорка.
– Хороший экземпляр, – заметил Соломинка. – Скажи ей, чтобы не теряла больше…
– Скажу… Ребята, а не слыхал ли кто-нибудь: может, есть на свете шарики, которые выполняют очень важные желания?
Все запереглядывались. Никто о таких не слышал.
– Не… их не бывает, – сказал Пузырь почему-то с виноватой ноткой… А мудрый Ёжик подал голос из лопуховой чащи:
– Тогда слишком простой у всех жизнь была бы: нашел – загадал – исполнилось…
Он был прав, колючий шарик.
Соломинка глянул из-под медных волос. Он был здесь для Иги приятель больше, чем все остальные. Он спросил осторожно:
– А что, Ига, у тебя есть такое желание? Которое очень … – Мол, я понимаю, что речь идет не о новом компьютере, не о мопеде «Легенда»…
– Да не у меня! Опять же у нее, у Степки… – Ига поморщился от неловкости и жалости. – Вчера вечером вдруг загоревала: мама долго не едет. И спросила про такой шарик… для желания…
– Не бывает таких шариков, – со вздохом сказал Генка (его мама однажды тоже ездила в долгую командировку).
– А далеко живет ее мама? – поинтересовался Лапоть.
– Вообще-то рядом, в Ново-Груздеве. Но, когда привезла сюда Степку, уехала за тридевять земель, в Улан-Удэ, по делам своей фирмы. – Так сказал Ига, а сам подумал (уже не впервые): «Знаем мы эти «фирмы» и командировки, куда уезжают мамы, у которых нет мужей и которые оставляют детей бабке и деду…» Не совсем же ребенок он был, кое-что понимал в жизни. Хотя бы благодаря телевизору…
Генка Репьев достал из торчащих волос репей, подбросил его на ладошке, обвел друзей-приятелей глазами.
– А если попробовать лунное желание ?
Все вопросительно уставились на Генку. А Пузырь сказал:
– Что это за фигня?
– Это, наверно, не фигня, – обстоятельно разъяснил начинающий поэт. – Я про него слышал от Валентина Валентиныча и от Якова Лазаревича. Я однажды пришел в музей по одному делу… ну, чтобы спросить, нет ли там старинной ручки для писания стихов. Хотя бы не насовсем, а на недельку… А они там сидели и разговаривали про свое детство. И пили чай. И меня позвали…
– А ручку-то дали? – перебил Пузырь.
– Дали. Деревянную, со стальным перышком. Только бесполезно, все равно лучше писаться не стало. Другое дело – перо от Казимира, которое Ига мне дал…
– Ты говори про желание, – нетерпеливо сказал Ига.
– Я и говорю. Они там вспоминали всякие считалки и заклиналки, которые у них в детстве были. И про лунное желание вспомнили… Если кому-то что-то очень-очень хочется, надо выловить из воды отражение круглой луны, перелить его в бутылку и разболтать. Получатся светящиеся чернила. Ими надо написать желание на бумажном листе. Лучше не простым пером, в гусиным. Потом надо сделать из листа кораблик и пустить его в какой-нибудь ручей. И сказать вслед заклиналку.
– Какую? – придирчиво спросил Пузырь.
– Любую. Какая придумается, лишь бы в рифму…
– Ну, ты сочинишь, ты специалист, – хмыкнул Пузырь. Генка не обиделся на хмыканье.
– Сочиню. И луна нынче как раз круглая…
– И перо у тебя есть, – напомнил Лапоть. И погладил в вырезе майки нарисованного белым репейного беркута.
