Сильвана Мари - Последний орк
Он специально тащился три дня, надеясь, что его догонят, а они пошли напрямик, чтобы не упустить его. Они просто разминулись.
Ранкстрайл был рад, что им не удалось остановить его. Без денег отец давно бы умер. Без него, капитана, Лизентрайля просто разрезали бы на куски и разбойники до сих пор творили бы свои бесчинства.
Это была его судьба. Но радость оттого, что его искали, не угасала. Он жадно просил их рассказать все с самого начала.
Потом наступила его очередь: Ранкстрайл рассказывал, что-то досочиняя, что-то опуская, что-то приукрашивая, а что-то оставляя как было. Борстрил не сводил с него зачарованных глаз, загоравшихся особенно ярко, когда Ранкстрайл рассказывал о лесах, равнинах, водопадах. Капитан гордился этим взглядом, ему нравился Борстрил, мальчик серьезный и немного застенчивый, во всем похожий на отца, такого же хрупкого телосложения и с такими же светлыми волосами. Они рассказывали и слушали друг друга, пока не наступила глубокая ночь и огонь не погас в камине.
Ранкстрайла положили с Борстрилом. Он не смел заснуть, боясь задеть мальчика во сне, но ему нравилось слышать дыхание младшего брата рядом с собой. Время от времени Ранкстрайл повторял про себя слова «брат», «сестра», «отец», чувствуя, как они наполняют его радостью.
Наконец он уснул, и снова в его голове развернулся непонятный и полный боли сон с волчьими пастями, но на рассвете от кошмара осталось лишь смутное воспоминание.
Глава десятая
Наступил рассвет, полный запахов и звуков. Ранкстрайл услышал знакомое кудахтанье кур, которое переплеталось с легким запахом жареных бобов и сливалось с монотонными напевами попрошаек.
Сердце юного капитана переполнилось умиротворением.
Его отец был уже на ногах и подогревал на огне остатки рисового супа. Борстрил и Вспышка еще спали, и они поговорили как мужчина с мужчиной. Отец рассказал ему, что дела идут хорошо — он начал продавать резные лари ремесленникам Среднего кольца, в большинстве своем платившим за работу, причем вовремя. Если бы торговля наладилась, то Вспышка могла бы оставить работу прачки — ужасное ремесло, которое портит кожу на руках и смывает с лиц девушек улыбку. Привыкнув низко наклоняться над корытом, они не в состоянии высоко держать голову и вне работы.
Неподалеку играли среди кур ребятишки, и у прилавков с фруктами стали появляться первые покупатели.
Отец продолжал рассказывать. Свихнувшийся Писарь умер в прошлом году. В отсутствие Ранкстрайла отец кормил его, а Вспышка защищала от мальчишек. В обмен тот научил Вспышку и Борстрила читать, писать и считать. Его похоронили на маленьком кладбище, и никто так и не узнал его имени.
Внезапно покой тихого утра был нарушен. Голоса разом смолкли.
На дороге показался незнакомый Ранкстрайлу тип, по какой-то причине внушавший страх жителям квартала. Это был тощий мужчина с крючковатым носом, высокий, но с толстым задом и короткими ногами, что как-то не вязалось с его худыми плечами и изможденным лицом. Все вместе придавало ему сходство с гигантским стервятником. Мужчина останавливался у некоторых домов и обменивался с жителями скупыми словами — Ранкстрайл не мог их слышать, но совершенно ясно различал плач и отчаяние, которые человек оставлял за собой. Капитан взглянул на отца, тоже умолкшего и напрягшегося. Стервятник подошел наконец к их дому и поздоровался с напыщенной вежливостью, что нисколько не успокоило отца, но и не усилило его тревоги.
— Я сборщик податей, благородный господин, — представился стервятник, — то есть тот, кто удостоен великой чести собирать для благородного города Варила подати и налоги, положенные его благородным гражданам; кроме того, я имею честь регистрировать свадьбы, рождения, похороны и любые другие события этого рода, которые подразумевают похожие изменения в жизни благородных жителей этого благородного города, влияющие на налоги, о чем благородные господа, наверное, уже знают после прочтения указа. Как, пожилой господин не умеет читать? Никогда бы так не подумал о господине столь благородного вида. К несчастью, я не могу считать это оправданием. К великому сожалению, злонамеренные происки все еще не до конца уничтоженного рода эльфов против рода людей возобновились, и границы снова находятся под угрозой нападения орков; требуются деньги для благородной кампании, которую ведет наш сосед и союзник — достойное и благородное графство Далигар. Единственно возможным средством стал указ о повышении налогов и немедленном изгнании всех уклоняющихся от них благородных граждан. Изволит ли любезный пожилой господин указать мне свое полное имя, годы проживания в городе, число принадлежащих к его выдающейся, достойной и благородной семье лиц и число умерших родственников, также принадлежавших к его уважаемой семье, чьи драгоценные останки хранятся в данный момент на кладбище Внешнего кольца, и изволит ли объяснить, благодаря каким занятиям его высокоуважаемая персона и его почтенная семья обеспечивают свое благосостояние?
Отец застенчиво отвечал на вопросы. На кладбище покоились две персоны (останки Свихнувшегося Писаря были похоронены за счет семьи Ранкстрайла). Борстрил считался работником, так как помогал отцу в мастерской и носил воду. Вспышка проснулась как раз в этот момент и тоже попала в список — даже если бы она попыталась скрыть свое занятие благородным ремеслом прачки, то красная и потрескавшаяся кожа на руках сразу бы выдала ее. Пока сборщик производил свои расчеты, Ранкстрайл с уверенностью посмотрел на отца: он снова с ними. Он вернулся. Он поможет им разрешить эту проблему.
Юный капитан быстро подсчитывал в уме: его шести серебряных монет, не говоря о четырнадцати медных, с лихвой хватило бы на самый роскошный меч. Если бы на уплату налогов ушли две монеты, то у него бы осталось достаточно денег на хороший меч; если бы потребовалось четыре монеты, то он смирился бы и взял пусть скромный меч, но все-таки из стали, а не из железа, и если бы он оказался слишком легким, то можно было бы использовать его как дополнительное оружие, держа в левой руке и продолжая, как раньше, рубить топором в правой. Лучше так, чем не иметь никакого меча, ведь тот, что был у него сейчас, годился лишь как вертел для кур.
— Полмонеты серебра и двадцать монет меди, — объявил сборщик податей, — и в течение последующих двух лет город Варил сможет продолжать наслаждаться вашим благородным присутствием.
Ранкстрайлу понадобилось несколько мгновений, чтобы прийти в себя: он ожидал худшего. Хотя, по правде, следовало понять сразу: сумма и не могла быть баснословной, слишком завышенной, ведь большинство обитателей Внешнего кольца, пусть с многочисленными проклятиями, но платило. Капитан снова улыбнулся, жестом успокоил отца, поднялся на ноги и заплатил, переполняясь гордостью.
Сборщик налогов поклонился и пространно поблагодарил его. Потом вытащил из расшитой бархатной сумки небольшой сверток пергамента, гусиное перо и закупоренный сургучом пузырек с чернилами и стал заполнять сложную и очень подробную расписку, украшенную жеманными завитками и переполненную официальными благодарностями и пожеланиями благоволения богов. На все это ушло порядочно времени: пока он писал на подоконнике единственного узкого окна, вокруг них собралась небольшая толпа — соседки, выходцы из северных земель, ютившиеся в доме напротив, семья с кучей детей, жившая в конце улицы… Нищие… Бродячие артисты с их малюсеньким цирком дрессированных дворняжек… Все те, у кого не было денег заплатить налог, кому грозило изгнание из города, кому пришлось бы как-то выживать снаружи, в то время как семья Ранкстрайла была в безопасности.
— У меня всего шесть медных монет, — в смущении произнес его отец.
Все взгляды устремились на Ранкстрайла: он был наемником. А наемникам платят. Ходила молва, будто им всегда исправно платили, причем золотом, а кроме того, их кормили мясом, жирной кашей, яблоками, сушеным инжиром и медом. Все видели, как юный капитан вытаскивал деньги из кошелька, который после этого отнюдь не казался пустым.
— Какова сумма всех налогов Внешнего кольца? — поинтересовался Ранкстрайл. Просто так, из любопытства.
— Вся сумма составляет десять серебряных монет, благородный господин, уважаемый воин, служащий за вознаграждение.
Вопрос оказался ошибкой — он пробудил надежду. Все смотрели на капитана, как на ангела, сошедшего с небес. Ранкстрайл в отчаянии подумал о своем мече: нельзя же и дальше ходить лишь с обрубком в ножнах! Это нелепо… смешно… Подумал о том, что это его заработок за три года службы без отпуска и выходных.
Он заметил взгляд своего брата — в нем были одновременно гордость и восхищение.
Ему пришла в голову мысль, что три года, проведенные вместе с Лизентрайлем и остальными среди коров на плоскогорье Кастаньяра и в апельсиновых садах, покрывавших теперь всю долину, были великолепным временем в его жизни, а за великолепие совсем необязательно получать деньги, оно само по себе уже достойная оплата.
