Ежи Брошкевич - Одно другого интересней
А недавно тетка влюбилась в одного знакомого отца Горошка и с тех пор вообще заметно притихла. Дело в том, что ее жених был тоже человек разговорчивый и терпеть не мог, чтобы его прерывали.
Из Варшавы в Казимеж около четырех часов поездом и час автобусом. Первые полтора часа говорил только жених тетки, а тетка умиленно слушала.
Впрочем, нельзя отрицать, что этого высокого рыжего, веснушчатого жениха стоило послушать, хотя иногда понять его было нелегко, потому что говорил он об очень трудных вещах. Он говорил об археологии. Он был ученым, специалистом по раскопкам и как раз недавно открыл какие-то чрезвычайно интересные следы славянского селения, существовавшего полторы тысячи лет тому назад.
— Стлашно интелесные, — говорил он, выговаривая «л» вместо «р», — стлашно!
— Ах! — вздыхала Педагогика.
— Это будет сенсация, — качал головой Рыжий.
Ика толкнула Горошка локтем.
— Ты, — шепнула она, — что такое сенсация?
— Сенсация? — ответил Горошек. — Это что-то необыкновенное, страшно необыкновенное.
— Да, — думал вслух Рыжий, — это будет пожалуй, стлашная сенсация.
И замолчал.
Все молчали. В купе они были только вчетвером. Поезд шел среди леса, чудесного осеннего леса — золотого, красного, желтого. Лишь местами проглядывала хмурая зелень сосен.
Унылая пора, очей очарованье!
Приятна мне твоя прощальная краса…
Это тетка Педагогика начала читать стихи. Когда она кончила, Рыжий попросил:
— Повтоли, пожалуйста, дологая!
Она повторила.
Все заслушались музыкой этих стихов об осени, каждый посвоему. Ика смотрела на осенний лес, и ее темные глаза еще больше потемнели. Рыжий прикрыл глаза и положил руку на теткину ладонь.
А Горошек смотрел на тетку Педагогику и поражался не только красоте стихотворения. Его поразило лицо тетки: он заметил, что, не особенно красивая, пожалуй, даже некрасивая, тетка Педагогика вдруг удивительно похорошела. Пропали строгие морщинки на лбу, глаза просияли в ласковой улыбке, грациозно изогнулась шея. Как это случилось? Каким чудом резкий голос тетки Педагогики стал таким теплым и мягким?
«Ага! — подумал Горошек. — Тетка Педагогика влюблена. Надо это дело продумать, потому что сразу видно, что самая лучшая Педагогика — это Педагогика любящая».
В Пулавах предстояла пересадка с поезда на старый, скрипучий, разбитый автобус.
Ике он очень не понравился.
— На этом автобусе, — проворчала она, — Мешко Первый ехал креститься и уже тогда расплавил подшипники.
— Ика, — грозно сказала тетка Педагогика, — может быть, ты хочешь пойти пешком? Для тебя это имело бы серьезное воспитательное значение!
Но Рыжий все уладил. Уложил рюкзаки на полки, тетку назвал «кисонькой», после чего она сразу затихла и зажмурилась- совсем как кошка на солнышке, — а когда автобус тронулся, Рыжий поднял светлые брови и спросил:
— Милостивая госудалыня, очевидно, пеледвигается исключительно пли помощи леактивных самолетов?
Ика покраснела.
— Милостивая государыня, — огрызнулась она, — еще будет передвигаться при помощи реактивных самолетов.
— А может, и лакет?
— Может, и ракет.
Тетка Педагогика хотела было вмешаться в этот разговор, но Рыжий снова положил руку на ее ладонь.
— Милостивую госудалыню смешит как доистолический Мешко, так и вполне истолический автобус, — обратился он снова к Ике.
— Смешит!
Горошек покачал головой.
— Юмор не запрещен, — обратился он к вербе, мимо которой как раз проезжал автобус.
— Нет, — согласился Рыжий, — и не будет заплещен. Именно поэтому еще через тысячу лет какая-нибудь новая Ика будет лопаться от смеха, что кто-то там когда-то, наплимел в двадцатом веке, пеледвигался на каких-то там неуклюжих, длевних самолетах и лакетах. Велно или нет?
Ответа ой не дождался. Только Горошек снова покачал головой:
— Надо это продумать.
Рыжий засмеялся:
— Это велно.
Автобус раскачивался на выбоинах, словно лодочка на штормовой волне. Из корзины торговки, сидевшей на заднем сиденье, вдруг высунул голову рассерженный гусак и загоготал изо всей мочи. Рыжий подмигнул и ответил ему таким замечательным гоготанием, что настоящий гусак просто смутился. И представьте себе, тетка Педагогика, вместе того чтобы возмутиться, захихикала вместе со всеми!
— Ах, ты, рыжий гусь! — шепнула она.
Когда все успокоилось, Ика взглянула на «рыжего гуся» более добрым взглядом. А «гусь» обнял тетку Педагогику за плечи и снова разговорился.
— Весной, — начал он, — я видел очень интелесную доменную печь.
Горошек тихо вздохнул. «Ну вот, опять лекция по радио», подумал он. Но Ика слушала внимательно. И даже перестала замечать, что «гусь» вместо «р» говорил «л». Рыжий рассказывал и рассказывал. А закончил он вот чем:
— Домна была действительно необыкновенно интересная. Сейчас она уже не работает. Но в свое время, видимо, была последним криком технического прогресса. Когда я ее осматривал, меня не оставляла одна мысль. Знаете о чем? Вот о чем. Каково бы нам пришлось без строителей этой домны? Без того, что придумали и изобрели они? Боюсь, что мы не сумели бы построить даже такой допотопный автобус. То-то и есть. И забывать о них нельзя…
— О ком? — спросил Горошек.
Автобус сделал поворот, а под осенним солнцем блеснула Висла. «Рыжий гусь» улыбнулся:
— Я же сказал: об изобретателях и строителях этой домны.
— Понятно, — вежливо, но уже равнодушно согласилась Ика. Домна — это доменная печь.
Но Горошка смущала загадочная улыбка Рыжего.
— Простите, — вдруг спросил он, — а когда эту домну построили?
— Полторы тысячи лет назад, — добродушно сказал Рыжий.
У Ики и даже у тетки Педагогики глаза в этот момент стали не меньше тарелки- скажем, десертной тарелочки.
— О-го-го! — ахнул Горошек, состроив Ике рожу. — Снова влопались. Совсем, как с Яком, — шепнул он ей.
На этот раз Ика не рассердилась. Она внимательно посмотрела на Рыжего.
— Ты прав, — тоже шепотом призналась она.
А когда автобус наконец остановился возле живописного казимежского рынка, когда их обняла осенняя тишина, Ика и Горошек совершенно ясно услышали, как тетка Педагогика шепнула Рыжему:
— Золотко, да ведь ты же замечательный педагог! Горошек подтолкнул Ику:
— Слышала?
— Еще бы, — отвечала Ика, — теперь это уже, конечно, не секрет.
— Что?
— Как- что? Поженятся.
Горошек посмотрел на обращенные друг к другу лица взрослых. Кивнул головой.
— Такова жизнь, — проворчал он, обращаясь уже исключительно к самому себе.
… Это был день, полный чарующей осенней прелести. Леса вокруг городка стояли, как в огне, — красные, бронзовые и золотые. Солнце было удивительно ласковое, в воздухе, на волнах тихого ветра плавали паутинки. Настоящая осень: много красоты, чуточку печали. Жалко было даже тратить время на обед. Наскоро поели, и перед ними открылась сверкающая перспектива полной свободы.
— В нашем распоряжении почти целый день, — сказал Рыжий. — Как же мы его проведем?
Ика с Горошком переглянулись.
— Может… — сказал Горошек, — может, мы вдвоем с Икой пойдем на Дворцовую Гору?
— Вы? — возмутилась тетка Педагогика. — Одни?
— Вдвоем- значит не одни, — коротко объяснил Горошек.
А Ика добавила еще более нежным голосом:
— Мы не хотели бы вам мешать.
Тетка Педагогика не знала, что ответить. В ней происходила отчаянная борьба Это была борьба между теткой Педагогикой, неумолимой воспитательницей и опекуншей всего человечества (и прежде всего молодого поколения), и теткой-влюбленной, мечтавшей провести чудесный осенний день с милым рыжим и тоже влюбленным археологом.
Кто победил? Победила тетка-влюбленная. Она сказала:
— В конце концов… вы уже не дети.
— Вот именно, — поддакнула Ика.
— Но, — тут заговорила сурово и строго тетка-воспитательница, — ужин ровно в восемь! Никаких опозданий!
Горошек подтянулся, щелкнул каблуками.
— Есть никаких опозданий! — повторил он.
— Минуточку, — сказал Рыжий, — чтобы не было опозданий, надо знать, который час.
Он снял с руки свои великолепные часы-хронометр с двумя секундомерами и вручил их пораженному Горошку.
— Прошу, — сказал он. — Вот так действительно не будет никаких опозданий.
— Дорогой мой… — начала было тетка.
— Дорогая моя, — прервал ее с веселой серьезностью Рыжий, — педагогика опирается прежде всего на доверие. Привет, молодежь мира!
Ребята поклонились и пошли в сторону Дворцовой Горы.
Горошек ежеминутно поглядывал на часы и, нечего скрывать, даже закатал рукава, чтобы каждый мог видеть, что он носит на левом запястье.
