Жюль Верн - Жангада. Школа робинзонов
На рассвете пятого августа снова тронулись в путь, а на другой день, пройдя мимо протока Юкуры, входящего в запутанную сеть озер и рукавов, подошли к озеру Миана.
Фрагозо, по настоянию Лины, не переставал следить за Торресом. Несколько раз цирюльник пытался выведать что-нибудь о его прошлом, но бразилец упорно уклонялся от таких разговоров, а потом и вовсе замкнулся, став очень осторожным. Но с семейством Гарраль его отношения не изменились. С Жоамом он говорил мало, зато охотно обращался к Яките и ее дочери, делая вид, что не замечает их подчеркнутой холодности. Впрочем, обе утешали себя тем, что в Манаусе Торрес покинет их и они никогда больше о нем не услышат. Якига следовала советам отца Пассаньи, который уговаривал ее набраться терпения; но доброму пастырю было труднее удержать Маноэля, решительно желавшего поставить на место втершегося к ним наглеца, которого незачем было пускать на жангаду.
Вечером шестого августа случилось одно небольшое происшествие: спускавшаяся вниз по течению пирога, по зову Жоама Гарраля, пристала к жангаде.
— Ты плывешь в Манаус? — спросил он индейца, стоявшего в пироге с веслом.
— Да, — ответил тот.
— Когда ты там будешь?
— Через неделю.
— Значит, ты попадешь туда гораздо раньше нас. Не передашь ли ты мое письмо по адресу?
— Охотно.
— Возьми же его, мой друг, и отвези в Манаус.
Индеец взял протянутое ему Гарралем письмо вместе с горстью рейсов в награду за услугу.
Никого из членов семьи не было на палубе. За Жоамом наблюдал один Торрес.
Глава XVII. Нападение
Маноэль увел Бенито на нос жангады, где никто не мог их слышать.
Обычно веселый юноша, взглянув в лицо друга, сразу посерьезнел.
— Я тоже собирался поговорить с тобой, Маноэль.
— Значит, и ты заметил, что он волочится за Миньей? — воскликнул Маноэль, бледнея.
— Надеюсь, ты не станешь ревновать ее к подобному человеку? — вспыхнул Бенито.
— Конечно нет! Боже меня упаси нанести оскорбление девушке, которая станет моей женой! Нет, Бенито! Она и сама не выносит гнусного проходимца! Дело совсем в другом: мне противно смотреть, как жалкий пройдоха навязывает свое общество твоей матери и сестре, как он старается втереться в вашу семью.
— Я разделяю твое отвращение к этому субъекту, Маноэль, — мрачно сказал Бенито, — и если бы считался только со своими чувствами, то давно выгнал бы его с жангады! Но я не смею.
— Не смеешь?! — вскричал Маноэль, схватив Бенито за руку. — Как это понимать?
— Послушай, Маноэль, — продолжал Бенито, — ты заметил, что Торрес увивается за моей сестрой. Но ты увидел одно, а другое проглядел: этот подозрительный тип глаз не сводит с моего отца, следит за ним с непонятным упорством, как будто замышляет против него недоброе.
— Что ты говоришь, Бенито! Какие у тебя основания так думать?
— Никаких… Только одни предчувствия. Но понаблюдай хорошенько за Торресом, за выражением его лица, и ты увидишь, как он злобно усмехается, стоит ему только взглянуть на отца.
— Тем больше причин его прогнать!
— Тем больше… или тем меньше… Я боюсь, Маноэль… Чего? Сам не знаю. Но убедить отца высадить Торреса… быть может, будет неблагоразумно! Повторяю тебе — я боюсь, хотя у меня нет ни одного факта, который объяснил бы мой страх.
Бенито весь дрожал от гнева.
— Значит, ты считаешь, — раздумчиво проговорил Маноэль, — что надо выжидать?
— Да, и не принимать опрометчивых решений, а главное — быть все время начеку!
— В конце концов дней через двадцать мы будем в Манаусе, — заметил Маноэль. — Там мы от Торреса навсегда избавимся. А до тех пор не спускаем с него глаз. Но какая может быть связь между твоим отцом и этим подонком? Господин Гарраль, ручаюсь, его и в глаза не видел!
— Я и не говорю, что отец знает Торреса, — ответил Бенито, — но мне кажется, Торрес что-то знает об отце… Что делал чужой человек возле нашей фазенды, когда мы встретили его в лесу? Почему отказался тогда от предложенного ему гостеприимства? Мы прибываем в Табатингу, а он уже тут как тут, словно дожидался нас! Не знаю… Я теряюсь в догадках и ничего не могу объяснить! И как мне пришло в голову пригласить его на нашу жангаду!
— Успокойся, Бенито, прошу тебя!
— Поверь, если б дело шло обо мне, я, не раздумывая, выкинул бы негодяя за борт! — воскликнул Бенито, не в силах справиться с волнением. — Но, если и вправду здесь замешан мой отец, боюсь, что, поддавшись чувству гнева, только испорчу дело. Внутреннее чутье говорит мне, что опасно действовать против столь коварного врага, пока он сам себя не выдаст. На жангаде он всегда на виду, и, если мы оба будем оберегать отца, мы рано или поздно заставим Торреса сбросить личину и выдать себя, как бы искусно он ни вел игру. Сейчас надо подождать!
Появление на палубе Торреса прервало их разговор. Тот искоса взглянул на молодых людей, но ничего не сказал.
Довольные тем, что объяснились, Маноэль и Бенито дали друг другу слово не спускать глаз с Торреса, стараясь, однако, не вызывать у него подозрений.
Плавучая деревня миновала речки Камару, Ару и Журипари, которые текут параллельно правому берегу Амазонки, но не впадают в нее, а убегают на юг. Там сбрасывают свои воды в реку Пурус и уже вместе с ней вливаются в великую реку. Десятого августа, в пять часов вечера жангада стала на якорь у Кокосового острова с поселком серингейро — заготовителей каучука. Его добывают из дерева серингейро.
Говорят, что из-за слишком глубоких зарубок (вместо легких надсечек), из которых вытекает сок каучука, деревья очень страдают, но все же каучуковые леса на берегах Мадейры, Пуруса и других притоков великой реки еще довольно обширны.
На Кокосовом острове путешественники встретили десятка два индейцев, занимавшихся сбором и обработкой каучука, хотя сезон, казалось бы, прошел.
Собирают каучук главным образом в мае-июле. Убедившись, что стволы деревьев, которые во время половодья фута на четыре погружаются в воду, уже просохли, индейцы принимаются за дело. Сделав надрез в заболони дерева, они привязывают под ним небольшие горшочки, которые за сутки наполняются густым млечным соком. Добытый сок индейцы окуривают на костре, чтобы сохранить содержащееся в нем смолистое вещество. В деревянном совке его держат над дымом, отчего он почти сразу густеет, принимает желтовато-серую окраску и понемногу затвердевает. Слой за слоем каучук снимают с совка и сушат на солнце, а он твердеет еще больше и приобретает коричневый цвет.
Бенито скупил у индейцев весь скопившийся у них каучук, дав настоящую цену. Те остались очень довольны.
Спустя четыре дня жангада подошла к устью Пуруса. Этот крупный приток судоходен даже для больших судов на протяжении свыше пятисот лье. Он течет с юго-запада, и устье его достигает четырех тысяч футов ширины. По берегам растут фикусы, тахуарисы, пальмы нипа, цекропии. При впадении в Амазонку Пурус разделяется на пять рукавов.
Здесь лоцману Араужо не стоило никакого труда управлять плотом: острова встречались редко, а ширина реки была не менее двух миль.
Течение плавно несло жангаду, и восемнадцатого августа она остановилась на ночь у деревни Пескейро.
Солнце, словно громадный огненный шар, быстро спускалось за горизонт. Ночь в тропиках приходит на смену дню сразу, почти без сумерек, — так на сцене театра гасят огни рампы, изображая наступление темноты.
Жоам Гарраль с женой, Линой и старой Сибелой сидели перед домом. Торрес, покружив возле, при появлении падре Пассаньи отправился восвояси. Индейцы и негры лежали у бортов жангады, на своих местах. Араужо, сидя на носу, наблюдал за течением.
Маноэль и Бенито болтали и курили, прогуливаясь по палубе перед сном; несмотря на беспечный вид, они зорко следили за всем происходящим.
Вдруг Маноэль остановил Бенито и сказал:
— Какой странный запах! Ты не чувствуешь? Пахнет как будто…
— … мускусом! — подхватил Бенито. — Должно быть, на берегу спят кайманы.
— Вот как! Природа распорядилась мудро, наделив их резким запахом, который их выдает.
Когда наступает вечер, кайманы выходят на берег, чтобы с комфортом провести ночь. Пятясь задом, они заползают в ямы и засыпают, выставив голову с широко разинутой пастью, если только не подстерегают какую-нибудь добычу. Им ничего не стоит настигнуть свою жертву вплавь, работая одним хвостом, а по суше они передвигаются с такой быстротой, что человеку нечего и думать от них убежать.
В бассейне Амазонки кайманы рождаются, живут и умирают, отличаясь необыкновенным долголетием. Старых, столетних, кайманов можно узнать не только по зеленоватым наростам на спине и бородавкам по всей коже, но и по кровожадности, которая с возрастом все усиливается.
