Владислав Крапивин - Алые перья стрел
— До свидания, — сказал Михась и шагнул в сторону. В темноту переулка. Он моментально растворился в ней, но Соня и Лешка услышали: «Ни в какой детдом я не поеду».
— Глупо! — сказала Соня, ставя перед Лешкой тарелку с пирожками. — Он что — псих?
— Он не псих. Но в детский дом он не поедет.
— Да почему, черти вы полосатые? — чуть не заплакала Соня.
— Ну… не знаю. Он уже большой. Он работать будет.
— Ему учиться надо, это ты понимаешь? Он что — действительно ненадежный? Я в нем ошиблась?
Соня сидела, грустно подпершись кулаком, и походила на большую печальную матрешку.
— Кто ненадежный? Михась? — ахнул Лешка. — Да вы что?!
…У них в этом году появилась в классе новая учительница географии Евгения Евгеньевна. Она сразу сказала: «Меня вообще-то зовут Женей, и мне девятнадцать лет. А вам сколько?»
Это так всем понравилось, что через два дня ребята назубок знали столицы государств Европы, Азии и даже Латинской Америки. А когда один дурак попробовал назвать учительницу действительно Женей, то получил пощечину. Это сделал Лешкин сосед по парте. Он учился в их классе всего лишь неделю, как многие ребята, которые возвращались нынешней зимой на Запад и транзитом останавливались в их городе. Сейчас Лешка не помнил даже имени того парня. Но самого его запомнил. Он тогда спокойно поднялся, обогнул два ряда парт, подошел к нахалу и съездил ему по физиономии. И не получил сдачи. Всего забавнее было то, что класс никак не отреагировал на происшедшее. Будто ничего и не случилось. Евгения Евгеньевна с некоторым изумлением понаблюдала за ребятами, а потом продолжила рассказ о том, что столицу Норвегии не обязательно называть Осло, а можно и Христианией…
С тех пор как Лешка познакомился с Михасем, ему все время казалось, что тогдашним соседом по парте был именно он.
В эту хлопотливую ночь Лешка долго еще не мог добраться до раскладушки. После разговора о Михасе Соня сообщила, что звонил Митя и велел завтра привезти Лешку к нему в район.
— Это еще зачем? — удивился Лешка.
— Затем, что я тоже еду в командировку, а он тебя не велел оставлять одного.
«Здрасьте, — подумал Лешка. — Мне-то что в деревне делать? Обрывают события на самом интересном месте».
— А это обязательно? — спросил он.
— Да! — твердо ответила Соня. — Раз Митя сказал… Он сказал что-то насчет твоих способностей куда-то попадать.
— Я спать хочу, — рассердился Лешка. — Это вы ему накапали насчет сегодня?
— Что за жаргон! — в свою очередь, рассердилась Соня. — Я не капала, а коротко доложила, что ребята помогли раскрыть преступление.
— Его еще не раскрыли, — уточнил Лешка и подумал, что такого сообщения Мите было вполне достаточно, чтобы издать строгий приказ.
Лешка думал о всех этих вещах и долго не спал.
Уже наступало утро. За окнами голубел рассвет, и в эту утреннюю тишину вплелся звук далекого автомобильного мотора. Соня прислушалась и поежилась:
— Антон едет, его дилижанс. Ну, Лешенька, держись!
— А чего? — удивился Лешка.
Капитан Голуб вошел сердитый и долго молчал. Соня сначала тоже помалкивала, но вскоре не выдержала:
— Чего примчался? Из-за парней ругаться? Так теперь уже поздно. Забрала и забрала. Они там у тебя блох нахватаются. Садись лучше ужинать.
Медленным движением Антон расстегнул полевую сумку и извлек оттуда журнал дежурств.
— Что это за хулиганская надпись, а? — тонким голосом спросил он, и ресницы его обиженно затрепетали. — Как это прикажете понимать: «Каков поп, таков и приход». Ведь это оскорбление, так?
— А чего ты там понасажал всяких формалистов, — сконфуженно сказала Соня.
Антон прошелся по комнате и остановился за ее спиной.
— Я вас очень уважаю, Софья Борисовна, но и меня прошу понять. Какой ни на есть, а я сейчас начальник. И должен у меня быть авторитет. А вы его на каждом шагу дисекр… дрески… в общем, это самое. Мне обидно.
— Не буду больше, Антоша, — покаянно сказала Соня.
— Теперь старшина… Он — на службе. Я ваш нетерпеливый характер знаю и понимаю, но в ответ на насилие он бы по инструкции обязан был вызвать в помощь дежурный наряд. Что бы тогда произошло?
— Свалка! — убежденно сказала Соня.
— Именно. Как бы это отразилось на авторитете ответственного комсомольского работника?
— О нем ты не беспокойся. Раз уж знаешь мой характер, не испытывай его больше нотациями. А то…
— А то что?..
— А то!.. Чарку к ужину не получишь!
— Ого! А есть, что ли? Димка еще не все вытянул?
За ужином, а вернее завтраком, капитан перестал хмуриться и стал все чаще поглядывать на Лешку.
— Томишься? — спросил он его. — Невтерпеж?
— Угу, — чистосердечно признался Лешка, изнывавший от желания узнать, прозвучал ли сигнал «отбоя».
А еще он очень удивился, почему Антон Голуб не интересуется, куда пропал Михась.
…Фотопленку из «Лейки» подвергли в лаборатории специальной обработке. При крупном увеличении на позитиве позади фигуры экспедитора с поднятой рукой отчетливо стал виден силуэт еще одного человека. Раз Михась его не заметил в видоискатель, значит, на нем был костюм в тон зеленым зарослям. Скорее всего, защитного цвета. Тем не менее одна светлая деталь костюма на фотографии отчетливо выделялась: белая полоса подворотничка. По форме и ширине полосы установили, что подшит воротничок не к стоячему вороту, а к отложному. Значит, на том человеке была или гимнастерка старого армейского образца, или френч от польской военной формы. Не исключается и трофейный немецкий, но маловероятно: их давно все повыбрасывали.
Круг поисков сразу сузился. На табачной фабрике указали только на пятерых человек, которые могли быть приблизительно так одеты и не были на работе в период с четырнадцати до пятнадцати часов. Отпечатки пальцев на горле убитого были отчетливы, как в учебнике криминалистики. Деликатно проверили отпечатки четырех подозреваемых: на больших тисках у двух слесарей в механической мастерской, на ложке в столовой у франтоватого делопроизводителя и на белоснежной фаянсовой ручке смывного рычага в туалете, который посетил после обеда главбух фабрики.
Ничего не совпало. Наука дактилоскопия безнадежно теряла авторитет в глазах весьма решительных, но пока не очень эрудированных вчерашних партизанских разведчиков, а ныне оперативных помощников майора Харламова, а также капитана Голуба.
Однако оставался еще пятый, кто носил на фабрике френч с отложным воротничком и отсутствовал с четырнадцати до пятнадцати. Вахтер Винцуковский. Он и должен был отсутствовать: его дежурство начиналось только в полночь.
Направились по его домашнему адресу, взятому в отделе кадров. Майор сказал при этом членам оперативной группы:
— Проверьте оружие. Если он убийца, то или его не будет дома, или он будет дома, но тогда он, значит, большой нахал, поскольку не верит в свое разоблачение вашими умными головами. А когда увидит, что его накрыли, начнет палить. Улавливаете?
Майор оказался и прав и не прав. Алоизий Винцуковский был дома, но очень спокойно встретил троих гостей. Хладнокровно выслушал сообщение о том, что является в данный момент подозреваемым, но отнюдь не обвиняемым и ему придется посидеть в квартире до тех пор, пока следствие не проверит отпечатки его пальцев.
Узнав об этом, вахтер табачной фабрики взглянул на свои длинные тонкие пальцы, хрустнул ими и бестрепетно позволил сделать с них оттиски. Потом взглянул на часы и сказал:
— Панове, я к вашим услугам. Я подожду.
Он остался в обществе капитана Голуба и еще одного оперативника, а эксперт уехал куда следовало. В течение часа в убогой комнатке вахтера не прозвучало ни слова.
У окна шумнул на последней форсировке перед выключением мотор машины. Винцуковский не пошевелился. Вошел эксперт и протянул Голубу два листка бумаги. Капитан их проглядел и един передал вахтеру.
— Это касается вас, гражданин Винцуковский.
— Не трудитесь, — почти брезгливо отстранил его руку Винцуковский. — Убежден, что это прокурорский ордер на арест. Но вы зря потеряли время, господа. Именно этот час мне и был нужен. Вы ставили перед собой цель добраться до бункера пана Шпилевского, не так ли? Хотя и сами не знали, что там имеется. Вы опоздали. Там уже ничего не имеется. Пятнадцать минут тому назад валюта уехала. Мерси, Панове. Мы собрали достаточно средств, чтобы обеспечить наше доблестное лесное братство всем необходимым на будущие времена. И мы долго еще будем пускать вам кровь, господа коммунисты. Пока здесь не рухнет хамская власть хлопов. Это говорю вам я — офицер славных польских легионов двадцатого года. Нам не сумели помочь немцы избавиться от вас — помогут другие. И я сегодня удовлетворен: вы проворонили нашу валюту, которая пойдет на оснащение новых боевых групп. Вы ее не возьмете. Как, впрочем, не возьмете и меня. Вы еще не видели, как умирают истинные дворяне…
