Оак Баррель - Одд и Ключ времени
Лишайник почти не говорил, а когда пытался что-то объяснить, то с деревьев срывались стаи ворон и заходились лаем собаки, потому что речь его звучала так, будто горный лев рычал в медной ванне. Чтобы тот не шумел особо, ему дали бронзовый колокольчик размером с тыкву. Один «дзынь» означал «да», а два «дзыня» — «нет». Несколько «дзыней» (больше двух тролль считал с трудом и каждый раз получалось разное число) могли означать что угодно, и тогда приходилось выспрашивать у него, перебирая варианты, что он имел в виду.
Когда вокруг кипела работа, во дворе то и дело раздавался звон колокольчика, пока тролля не пристраивали к какому-нибудь делу. Без этого он скучал и печалился о семье. Иной раз главным было его вовремя остановить. Огород Выбегов до сих пор был перечерчен глубокой траншеей, уходящей далеко к лесу: Лишайника как-то попросили выкопать ее для перекладки водопровода, но не объяснили, когда остановиться.
Еще тролль дружил со старым козлом Верноном и целой стаей голубей, обитавшей на карнизах дворовых построек. Вернон был заслуженным пенсионером и доживал свои дни под крышей того же сарая, где расположился Лишайник. Каждый вечер тролль бережно укрывал черного взлохмаченного козла вытертым пыльным ковриком и закладывал в его кормушку пучок травы размером со своего воняющего мокрой шерстью любимца. Стараниями тролля его питомец страдал ожирением и одышкой, но выглядел довольным жизнью, как старый, вечно сытый козел. «Ему бы еще газету и глиняную трубку, — смеялись домочадцы. — Вылитый дедушка Кургуз, мир его праху!»
При этом Лишайник терпеть не мог орков, змей и по какой-то неизвестной причине лесных ежей, которые то и дело сновали в траве за сараем, озабоченно выкапывая дождевых червей и медведок.
Без сомнения, это был он. Когда снежное облако приблизилось, стало отчетливо слышно непрерывное «дзынь!» тролльего колокольчика, болтавшегося у него на шее.
Наконец Лишайник добрался до троих друзей и громовым голосом объявил:
— Я!!!
А потом добавил:
— Беда!!! Долина!!! Снег!!!
Выпытать у него, что стало с долиной, было непростым делом, хотя, глядя вокруг, догадаться было не сложно. Сначала тролль натаскал целую гору сухостоя для костра и наломал его своими ручищами. Полночи ребята потратили на то, чтобы понять его рассказ о случившейся катастрофе. Судя по рассказу Лишайника, дело было так…
Жители деревень очередной раз решили покончить с орками, воровавшими у них детей. Это случалось и раньше, но каждый раз вооруженные вилами и лопатами крестьяне, забравшись в пещеры на Свиной горе, оттуда не возвращались. На этот же раз кузнецы изготовили три сотни мечей и щитов для добровольцев. Мужчины из деревень Яттерланда вооружились, зажгли факелы и двинулись вглубь горы. Дело пошло как надо, потому что почти все они вернулись обратно, перебив множество орков и освободив три дюжины мальчишек из подземелий. По этому поводу в деревнях был устроен большой праздник.
А потом со всех окрестных гор сразу спустилась невиданная снежная лавина. Вот и вся история. Нет больше в Яттерланде ни деревень, ни народа — только снег, горы и оставшиеся в подземельях орки.
Лишайник размахивал каменными ручищами и шагал туда-сюда у костра, показывая, как он раскапывал дома и вытаскивал оттуда людей, собак и овец. Как все, кто выжил, ушли за перевал, погрузив что могли в сани. И как он вернулся, чтобы дождаться весны и помочь чем сможет, если будет кому помогать.
Тролль утверждал, что лавину устроили орки. Он был в это время на лесосеке и видел сам, как те поджигали что-то у вершин, затем был оглушительный «дадум!» — и снег с ревом полетел в низину. Лишайник топал, ревел и звенел колокольчиком так, будто хотел разбудить сами горы, заставив их подтвердить его рассказ.
Глава 21
ЛАВИНА
А происходило это так…
Зима, ранняя, снежная, но необычайно теплая, пришла в Яттерланд еще в октябре и сыпала, сыпала крупные, как мотыли, снежинки на крыши домов, оголенные деревья, пашни, присмиревших собак, людей. Надо всей долиной не переставая шел снег. Небольшие хижины в распадках между холмами занесло уже по самые крыши, и над белым океаном наружу выступали только дымящие сизым печные трубы.
Собаки, уподобляясь кротам, рыли ходы от заваленных снегом будок к хозяйским домам, чтобы согреться и не чувствовать себя брошенными. Прямо скажем, косматый пастуший пес крайне плохо приспособлен для того, чтобы рыться в глубоком снегу. Если бы овцы видели сейчас старого ушастого Марта, увязшего в сугробе, то полиняли бы от смеха. На его счастье, вся отара пряталась от непогоды в овчарне, пристроенной к хижине пастуха Квиртта, в полной темноте пережевывая тягучее душистое сено. Поскольку овчарня эта была куда больше самой хижины, то иной зубоскал мог сострить, что, мол, вовсе наоборот — это человеческое жилье пристроено к сараю. Так или нет, не будем спорить. Тем более что под снегом теперь не было видно ни того, ни другого.
Старик Квиртт сидел за шатким столом и чинил рукавицу в тусклом свете горящей щепки. Щепка прогорала быстро, а старик работал медленно, и возиться с починкой можно было до следующей весны, когда от рукавицы уже не будет никакого толку.
Квиртт едва попал ниткой в игольное ушко, когда в дверь хижины заскребли и раздался приглушенный досками жалобный вой… Нить снова сорвалась, и старик уколол иглой мозолистый палец.
— Да что ж ты! — выругался он.
В эту секунду нетерпеливая лучина погасла, и единственная комната в доме оказалась охвачена темнотой. Только из-за жестяной заслонки отсвечивали красным на котелке тлеющие в печи угли. Пастух еще с утра собирался заштопать рукавицу и выпить чаю. Дело затянулось, снаружи солнце стояло в зените, а так рукавица так и осталась дырявой и чай в котелке совсем остыл. Тихо ругаясь себе под нос, Квиртт поплелся к двери, чтобы впустить пса: что ни говори, а старого друга нужно уважать…
Март едва не сбил хозяина с ног, вбегая в дом, и с шумом отряхнулся посреди комнаты, забросав все вокруг комьями снега. Квиртт, не переставая ворчать, зажег от печи новую лучину и обнаружил сидящего в растекающейся по полу луже весьма довольного собой огромного взлохмаченного пса. В пасти тот держал начисто обглоданную кость, которой то ли решил поделиться с хозяином, то ли пожадничал оставить во дворе. Хвост размеренно разносил лужу по вытертым доскам, сухого места на которых почти не осталось.
— Что ж ты творишь?.. — посетовал старик, глядя в карие глаза на широкой лохматой морде.
Пес по-щенячьи тявкнул, протягивая ему кость, разметал хвостом остатки лужи, достав брызгами до стен, и нетерпеливо заскулил, ерзая на заду. Старик беззубо улыбнулся ему и потрепал за ухом, пряча рукавицу в карман фартука. Пес с грохотом выронил кость на пол и, получив столь явное одобрение хозяина, перекочевал под лавку, устраиваясь поспать.
В дверь хижины негромко постучали.
Учитывая погоду, это было очень большой неожиданностью. Дом стоял на окраине Овец, и по нечищеным дорожкам дойти до него было настоящим приключением. Старик замер, а пес подскочил с пола, едва не опрокинув лавку, и приготовился лаять, как положено штатному охраннику.
Кто-то постучался настойчивее и сильнее, поддав ногой. Затем по толстым доскам прошелся набалдашник тяжелого посоха, а из-за обитой войлоком двери раздался голос:
— Здесь, что ли, живет Квиртт?! — голос пришельца был густым и низким, как грозовая туча.
— Да! А чего надо?! Я тебе баловать… Смотри у меня! — на всякий случай добавил пастух.
Тут уж прорвало и пса, залившегося хриплым лаем. Сонные овцы в сарае шарахнулись в темноте, сбиваясь в кучу от ужаса, который составляет значительную часть их привычек. Овцам всегда мерещится разное…
— Письмо тебе! — раздалось из-за двери. — Отворяй, несносный старик!
Квиртт, конечно, узнал голос и теперь разыгрывал спектакль. Когда он открыл дверь, крикнув ради эффекта пару ласковых, то в облаке пара обнаружил стоящего на пороге огромного бородатого старика. Рядом в снег были воткнуты широкие сосновые лыжи, сложив которые вместе можно было получить недурных размеров лодку. Стало понятно, как по такому снегу добрался до хижины почтальон. А уж силы, похоже, ему было не занимать.
— Грузз, чтоб тебя! Ну и напугал ты меня, старый черт! Входи.
— Боязливый ты стал не хуже своих овец, — пророкотал гость и, согнувшись едва не пополам, протиснулся в хижину.
Пес притих и снова улегся под скамьей.
— Письмо тебе, — сказал названный Груззом, оглядывая комнатушку на предмет, куда бы сесть.
Огромный почтальон был знаменит на всю округу. Его боялись даже орки, не говоря уже об обычных разбойниках, иной раз забредавших в долину и леса вокруг нее. Волки бежали за горизонт, лишь заслышав его запах. Грозен и силен был почтальон Грузз. И не было в долине надежнее способа отправить весточку родне или передать соседу посылку из соседней деревни. Грузз был единственным, кого орки ребенком дважды пытались утащить в шахты, но оба раза он отбивался от них голыми руками, а одного даже зашиб насмерть, сделав потом из него страхолюдное чучело. «В деда пошел, долгих ему лет, старому волкодаву», — говорила про него бабка, вытирая щеки упитанному карапузу полутора лет от роду, взнуздавшему хряка во дворе.
