Оак Баррель - Одд и Ключ времени
— Какое странное озеро… — проговорил он мечтательно, не отрываясь от булавы.
— Достань из сумки, там в моей книжке про это есть, — внезапно ответил Крокк, продолжая уплетать жареные грибы, и сделав особое ударение на слове «моей».
— Что есть? — спросил Одд.
— Ну, про озеро это. Известное, между прочим, озеро. Только сам я здесь никогда раньше не был. Точно оно! Разные люди сюда забирались до нас. И кое-кто даже возвращался обратно… — Крокк попытался сказать это зловеще, насколько позволяли горячие грибы за щекой. — Короче, почитай, если интересно.
Очередной дымящийся гриб исчез в ненасытной пасти великого и ужасного Крокка. Похоже, сушеные гусеницы были припасены на самый крайний случай. Как ни просил Клюпп, но так и не получил ни одной даже на пробу. Крокк строго отвечал на это: «Неприкосновенный запас. На трудные времена», — и с важным видом поднимал указательный палец вверх.
Одд подтянул к себе кожаный мешок с лямкой — заплечную сумку своего великоумного товарища, запустил в нее руку и нашарил в невероятной свалке предметов самодельный кожаный переплет «Великого мемория всемудрого Крокка (мл.)» — гордость очкарика, которую тот собирал по чуть-чуть, вклеивая или вписывая от руки самое интересное об окружающем мире, а также свои мысли на этот счет. Наблюдений пока было гораздо больше, чем мыслей, но Крокк не унывал, приговаривая над каждой новой страницей: «Когда побольше накопится, то само станет понятно».
— Что ты за неряха?! — воскликнул Одд, отбрасывая книжку на траву.
— Ну-те! Сам неряха! — Крокк с обиженным видом подобрал книгу и поднес к свету, идущему от костра. — Это просто… — он потрогал корешок переплета и растер в пальцах тягучее вещество, — просто змеиная желчь. Ничего страшного, просохнет. Даже полезно. Наверное, пробка подтекает.
Крокк протер пятно рукавом и передал книжку Одду, принявшись вылавливать на дне сумки прохудившуюся склянку.
— Не! — радостно воскликнул он через минуту, поднимая над головой что-то блестящее. — Это куриные мозги потекли! Смотри-ка… И змеиная желчь тоже…
Раздосадованный естествоиспытатель закинул обе стекляшки в кусты, горько вздохнул, а затем подумал и живо полез в заросли, чтобы найти свои сокровища, потому что, как ни крути, склянка — вещь дефицитная и полезная.
Одд полистал книгу, нашел нужную страницу, стараясь не прикасаться к заляпанному корешку, и стал читать вслух какую-то вклеенную среди других вырезку, набранную архаичным вычурным шрифтом:
— «Озерце Мутабор. Пятисот шагов округ. Со дна бьют ключи ледяны. Водится в нем в избытке малая рыба, годная ко столу. Озерце чудно нравом: что опустишь под глади его и что вернется тебе — неведомо, в том уповай на судьбу. Пить воды его остерегись, но ежели приспичило — пей, вскипятив в котле». Хм…
Недоверчивое «хм…» принадлежало Одду, а вот кто написал этот старомодный текст, оставалось загадкой. С обратной стороны вырезки стояла в углу одинокая буква «А» с точкой без продолжения.
Одд, не желая ждать пояснений, подобрал камешек, повязал его на нитку и подошел к кромке воды. Затем опустил груз под смолянисто-черную гладь, подождал с минуту и, достав привязанный камень, внимательно рассмотрел его. Кажется, тот же камень, только мокрый, и ничего с ним этакого не случилось… Он уже было собрался бросить его обратно, но тот вдруг блеснул в свете луны зеленым. Одд посмотрел сквозь него на костер и обомлел: черный как смоль выковырянный из глины катыш превратился в густо-травяной изумруд размером с орех!
«Хорошо, что мы не стали здесь купаться…» — было первой мыслью насчет увиденного. Одд с подозрением глянул на котелок, в котором закипала вода из озера. «Может, не пить? — пронеслось в его голове. — А что же тогда пить? — спросил он сам себя и с облегчением вспомнил, что написано в загадочной вырезке: — …но ежели приспичило — пей, вскипятив в котле». Из кустов показался Крокк.
Позже в свете костра, когда оба его товарища уснули, Одд сидел и листал книгу, все больше удивляясь своему другу. Первые несколько страниц были вкривь и вкось исписаны, казалось, безо всякого порядка. Какие-то сложенные в столбик цифры, напоминалки и незаконченные предложения типа «Дома с низкими скатами меньше заносит снегом, потому что» (на «что» запись обрывалась). Одд представил себе небольшой бревенчатый дом среди кипящего вьюгой поля. Все вокруг было придавлено боками отяжелевших сугробов, и даже елки скрылись в них почти по макушку, но, вопреки этому, дом с крышей до земли стоял в серой лишенной снега прогалине и шевелил на ветру голым омертвелым орешником в палисаде… «Чушь какая-то. Никогда не поверю», — подумал Одд и перелистнул страницу.
«Погодные условия» — значилось там верхней строкой. Ниже шли неразборчивые однообразные пометки, охватывавшие, судя по датам, пару недель минувшей весны. Было хорошо видно, сколько раз Крокк ломал грифель карандаша, пытаясь мельчить в клетках неровно отчерченной таблицы.
Судя по краткости записей, наблюдения за стихией быстро приелись исследователю, и тот переключился на фауну: половину следующего листа занимал рисунок чего-то среднего между ведром и улиткой с крыльями. Ниже крупными буквами значилось «Сорока», что хоть как-то объясняло намерения автора. Одд искренне понадеялся, что ни одна птица со слабым сердцем не увидит этот рисунок.
Значительный раздел был посвящен вопросам взаимоотношений в семье — обстоятельствам драматических столкновений с братьями, случаям неправомерного захвата удочек и других ценных вещей обихода, а также ущербу, нанесенному автору лишением десерта, исправительными работами по дому и банальной трепкой со стороны родителей. Судя по записям, Крокк должен был погибнуть в первые полчаса после рождения, будучи при этом до нитки ограблен родственниками.
Большую часть книги занимали пересказы деревенских легенд, жутких, как заброшенный колодец, и описание химических опытов. Дедушка Крокка, сохранивший с детства завидную страсть к фейерверкам, зачастую принимал участие в опасном увлечении внука, фигурируя в записях под именем «Ассистент».
«Прелюбопытный тип этот Крокк-младший», — подумал Одд, но вслух ничего не сказал.
Глава 19
ПОВОЗКА БЕЗ ВОЛА
Постепенно, путем бесконечных проб Одд начал разбираться в том, как работает его замечательная находка. Некоторые эксперименты с перемещением во времени были не слишком удачны. Сто двадцать девять металлических колец, пропитанных магией, — больше, чем клавиш у пианино. Это вам не крестики-нолики.
Десятки раз он падал с высоты, проваливался под лед, набивал шишки о деревья и трижды едва не был съеден, появившись перед носом у хищников. А однажды возник из ниоткуда прямо в костре на берегу, переполошив стайку девушек, гревшихся у огня после купания. От их криков у него чуть не лопнули перепонки. Стоит ли говорить, что загоревшаяся штанина в такой ситуации — не в счет?
Булава, или чем там она была на самом деле, исправно переносила его во времени и, как выяснилось, в пространстве тоже. Скорее всего, это были места одного и того же мира. Кто мог знать наверняка? Одд был не настолько сведущ во всяких космологиях и парадоксах мироустройства, чтобы об этом думать. Зато теперь он сам над собой смеялся, вспоминая, как нашел ее в шахте и сразил орка: он-то думал, что это просто удобная в драке железяка! Если бы сейчас с ним заговорила белка или енот, он бы нисколько не удивился: по сравнению с этой штукой такой фокус выглядел скучной пустышкой.
Кем вообще был тот удивительный мастер, который создал эту вещь? Одд тысячный раз взвесил булаву в руке и прошелся по ней взглядом, представляя, как давным-давно этот человек мог так же рассматривать блестящий расчерченный цилиндр, наслаждаясь победой над временем и пространством.
Попытка за попыткой, и теперь Одд мог более или менее точно перемещаться туда, куда хотел. Более или менее — с точностью до нескольких лет, затем месяцев и даже дней. Но сколько бы он ни бился, ни разу ему так и не удалось оказаться в долине в те времена, когда он сам жил в одной из маленьких деревушек на лесном склоне.
Ему очень хотелось спасти своего брата да и самому вернуться домой к семье. Что ни говори, а ведь Одд был всего лишь тринадцатилетним мальчишкой.
Не раз, пробираясь тайком, он видел играющим своего брата Гладда — еще совсем малыша. Видел позже свою опечаленную семью — мать, бабушку, старших сестер Мину и Хлою, оба брата которых, как они думали, пропали в орочьих пещерах, а отец погиб. Но никогда — другого себя.
Одд чувствовал, что нельзя так вот, запросто высунуться из кустов и закричать: «Эгей! Я вернулся!» Сама эта мысль вызывала холодную неприязнь и чувство надвигающейся бездны, будто древний инстинкт, глухо таившийся в глубине сердца, оберегал его от шага через невидимую черту. «Может быть, — размышлял он, — люди когда-то умели летать во времени сами собой без всяких приспособлений». Но, конечно, это были только смутные догадки.
