Вадим Чирков - Ликующий джинн
— Только что кто-то звонил и сказал то ли "Эрика", то ли "эврика". И повесил трубку. Ты не можешь мне объяснить, что это значит?
Над маминой головой показалась голова папы.
— Если "Эрика", — вставил он, — значит, начинается… А, сын? У вас в классе есть такая девочка?
— Уж лучше Эрика, чем Кукурбита! — отрезала мама. — Голос, Славик, был мужской. Это не твой сумасшедший Кубик?
В последнее время Славик перешел на вранье, но не ври он, жизнь была бы еще хуже.
— Кубика ты так напугала, — ответил он, — что он, наверно, в другой город уехал. Нету больше Кубика. А что такое "эврика"?
— "Я нашел!" — с охотой откликнулся папа. — Когда-то древний греческий ученый Архимед выскочил из ванны именно с таким воплем. Он только что, в ванне, понял, что можно вычислить объем любого тела, погруженного в воду… После это стало основным законом гидродинамики. Но, может, — обратился он к маме, — это была всего лишь Эрика?
— Кубик точно уехал? — перешла на допрос мама. — Вы ничего с ним больше не затеваете? Я ведь не могу контролировать тебя после обеда — хоть с работы уходи!
— Мам, ну что ты пристала ко мне со своим Кубиком! — закричал Славик. — Нет его нигде, молчит он, это ты ему рот заткнула!
Папа же продолжал рассуждать вслух:
— Если "эврика", что это может означать? Кто-то что-то открыл, не исключено, что в ванне, выскочил, хотел, еще мокрый, об открытии сообщить, но когда услышал твой голос, немедленно положил трубку. Сейчас он сидит, чешет голову и думает — кому бы еще позвонить, кому не наплевать на божью искру?
— Ты мне надоел, — сказала мама, — вечные твои шуточки…
Тут снова зазвонил телефон, мама поспешила в спальню. Оттуда послышался спокойный разговор. Папа остался в дверях.
— Вот так, сын… — сказал он в надежде еще поговорить. Эрика, эврика… "Эрикой", кстати, называется еще и пишущая машинка. Может, кто-то хотел или продать ее, или купить. К нам она не имеет никакого отношения…
— Не имеет, — чтобы отвязаться, повторил Славик.
Папа понял, что беседы не получится, еще с минуту постоял в дверях (голова под притолокой), потом крякнул и ушел к себе.
А Славик, вышибленный из своего относительного покоя маминым налетом, принялся гадать, кто звонил и что хотел сказать двояко прозвучавшим словом. Неужели Кубик снова дома и он решил задачку? Ждать следующего его звонка придется еще чуть ли не сутки. Но, может, кто-то говорил всего лишь о пишущей машинке?
Эх, мобилу бы ему, мобилу!
Нежданный Гость
Разговор был для Кубика утомительный, таких разговоров Кубик не любил.
— Очень необычный пейзаж… А краски! Знаете, я знаком с живописью (мне в последнее время стал нравиться 15 век), но я никогда еще не видел таких красок! Ни у Босха, ни у Эль Греко, ни у Ван Гога… — Так говорил гость Кубика, пожилой мужчина с сеткой морщин на впалых желтых щеках, блеклыми серыми глазами и красными, как от хронического недосыпа, веками. Роман Савельевич, так он представился, был одет в дорогой костюм, который не мог скрыть костлявых плечей. Гость сидел в кресле, ровно в семи шагах от кресла стоял на треноге холст, над которым работал Кубик.
— Где вы их достаете, такие краски?
— Ну, — улыбнулся Кубик, — у художников — всегда и особенно сейчас — есть свои секреты. Иначе просто не выжить в условиях конкуренции. Так что на ваш вопрос я не отвечу, надеюсь, вы простите меня за это.
— Понимаю, понимаю! — быстро согласился гость. — Хотя краски действительно необычны. Вы, кажется, единственный владелец такой палитры в нашем городе… И когда вы собираетесь закончить холст?
— Главное мною поймано, — ответил Кубик. — остается прописать. Я думаю, недели через две я помещу его в рамку. Вы в самом деле им заинтересовались?
— Иначе было невозможно. Она напомнила мне югославских примитивистов — помните их выставку?
— Я знаю о ком вы говорите. Но я шел, разумеется, не от них. У меня — впрочем, как и у всех художников, — Кубик кивнул на другие холсты, висящие на стенах, — другие дороги.
— И полеты? — вставил гость.
Кубик вопросительно посмотрел на гостя. Потом снова улыбнулся.
— Ну да. Без полетов у нас нельзя. Полетов во сне, как сказано в одной кинокартине, и наяву. Я не успел у вас спросить: как вам стало обо мне известно? Кто, так сказать, навел вас на меня?
— Ну, это самое легкое. Вы известны в среде художников и ценителей живописи. И еще, мне сказали, у вас начался некий новый период — помните Пикассо с его голубым и розовым периодами? Мне очень любопытно было бы узнать — как вообще появляется в сознании живописца тот или иной период? Как он зарождается? Что служит толчком? — Взгляд блеклых глаз прилип к Кубику. Тот вспомнил наконец, на что они похожи цветом. На медуз.
— Глядя на вас, — сказал Кубик, — я думаю о роли меценатов в обществе. Что бы мы делали без вас? Ведь только благодаря меценатам, их прозорливости, их уму, вкусу, интуиции, люди могут видеть сегодня картины Гойи, Рембрандта, Ван Дейка. Меценат это тоже талант.
У хозяина квартиры все время было ощущение, что гость хочет задать какой-то прямой вопрос, но не может на это решиться. Не может подобрать для него обтекаемых слов. Глаза у него время от времени щурились и художнику казалось, что гость сейчас прервет светскую многословную и утомительную беседу и рявкнет по генеральски:
— А ну-ка говори, сукин ты сын, откуда у тебя эти идиотские краски?!
Но нет, гость держал себя в рамках роли, которую он сейчас играл. Гость — бандитский шеф, невидимка, еще позавчера грабивший ювелирный магазин, играл сегодня роль мецената…
— Но краски, краски! — не переставал восхищаться он. — Где, в каком уголке вселенной, — он провел ладонью по седому ежику на голове, — в каком уголке этой вселенной вы их увидели? Да и сам пейзаж совершенно необычный, неземной, фантастический.
— Эта холстина, — не ответил на вопрос гостя художник, — будет стоить недешево.
— Талантливая работа и должна стоить денег. Вы назовете сумму сейчас?
— Я думаю, не меньше пяти.
— Я тоже так подумал, — кивнул гость. — Что поделаешь — полеты художников нужно оплачивать.
— Но на выставки, это обычное условие художников, я смогу ее забирать?
— Ну, разумеется. Даже без указания имени владельца, а я, надеюсь, им стану. Это будет не единственный холст из открытой вами темы? — гость шевельнул рукой в сторону картины, — вы, наверно, продолжите ее? Ведь это только начало темы, да?
— Думаю, продолжу. Этой вещью — а ведь я открыл ею, можно сказать, целую страну — только положил начало серии.
— Страну? — ухватился за слово гость.
Кубик почувствовал, что проговорился.
— Ну да, страну. То есть тему. Тема для художника все равно, что для другого, для путешественника, скажем, страна.
— Да, да, конечно… страна… Если я буду первым ее ценителем — это страны — вы не будете возражать?
Кубик рассмеялся.
— Если у вас хватит денег.
— Знаете, — переменил неожиданно направление разговора гость, — я интересуюсь не только живописью. Мне интересно все необычное. Так, в моей коллекции есть, например, кусочек лунного камня — всего лишь кусочек. Он мне стоил годичной гонки за ним и некоторой хорошей суммы. Ха-рошей, — повторил он. Затем — некая престранного вида диковинка (словами ее описать трудно), добытая в развалинах ацтекского древнего города. Мне сказали, что она раз в году издает странный звук и обладает уникальным воздействием на человека. Я жду от нее этих проявлений.
— А моя волшебная лампа Аладдина только здесь, — Кубик показал на свой лоб, — но приходится тереть ее основательно, чтобы она выкинула какой-нибудь фокус.
Теперь рассмеялся гость.
— Я тоже иногда боюсь за прочность кожи на лбу. Ну ладно… — Он встал. — давайте будем считать, что мы договорились о картине. — Еще раз обвел глазами комнату-мастерскую. — Все здесь как у других художников — всё! Но ваши краски! Но ваша фантазия! Но работа! У вас нет еще учеников? Вы могли бы давать бесценные уроки. И вообще — что говорят ваши друзья о последнем холсте?
— То же, что и вы. Всем нравятся мои новые краски. Но мы уже договорились с вами — это секрет фирмы.
— Запомните: я всегда готов сотрудничать с вашей фирмой. И еще. Вы пишете портреты?
— Конечно.
— Но не в стиле, надеюсь, "Плачущей женщины" Пикассо?
— Да нет. Портреты — спокойная, благожелательная работа. Это особая статья, здесь не нужны полеты.
— Тогда и об этом мы договорились. Мне будет лестно позировать такому художнику, как вы. — Роман Савельевич протянул руку. Кубик еще раз подивился сетке морщинок на его лице.
Когда гость вошел в лифт и тот, падая вниз, загудел, Кубик закрыл свою дверь, прислонился к ней спиной и шумно-шумно вздохнул. Прехитрый разговор с бандитским шефом, который оказался всамделишным ценителем живописи, очень его утомил.
