Владислав Крапивин - Струна и люстра
Она чуть улыбнулась. Наверно моей непонятливости:
— Никто не запрещает. Просто… ну, обычай такой. Не оставлять одного…
Я подумал, что это ведь хороший обычай. И проговорил, как бы извиняясь:
— Я не знал.
Девочка понимающе кивнула:
— Ну, ничего… — И вдруг сказала: — Теперь-то ты не один, купайся сколько хочешь.
— И ты меня спасешь, если, что?.. — Я спросил это без подковырки, просто не сдержал удивления. Она опять кивнула:
— Я хорошо плаваю.
— А я никудышно… — вырвалось у меня. Да нет, не вырвалось, а просто высказалось. Грустновато и честно. И я ничуть не застеснялся такого признания. И сам удивился этому.
Сколько себя помню, я жил готовый к отпору. Когда встречал незнакомых, сразу будто обрастал панцирем с колючками. Жизнь приучила. Иногда появлялись приятели, с которыми можно было общаться по-доброму, без опаски, но их было мало. А с девчонками я вообще не имел дела. Только, помню, когда было года три-четыре, играл с кудрявой Валей Капустиной, но ее скоро перевели куда-то… Ну, по правде говоря, порой мне нравилось смотреть на девочек, если они были симпатичные, но это издалека. А вблизи они почти всегда оказывались подлыми и опасными. С хихиканьем и подначками… Другие мальчишки в интернате девчонками интересовались больше. Рассказывали про них всякие истории, даже про то, как будто бы лазил к ним в постель. Но мне это было пофигу. Мне нравились девочки из книжек. Вроде Ассоли (и не мог же я думать про Ассоль что-то такое!). И эту свою книжную привязанность я держал глубоко-глубоко в себе, иначе задолбали бы насмешками…
В спецшколе разговоры «про девиц» были похлеще, чем в интернате, но именно разговоры, потому что «лазить» к ним было невозможно — школа-то абсолютно мужская…
Девочка на берегу не была похожа на Ассоль. Но и на интернатских вреднюг не была похожа. Я ее не боялся. И вспомнил снова, что в этом городе у меня вообще ни разу не возникало опасения. Ни перед взрослыми, ни перед ребятами. Ни перед самим городом. Не было случая, чтобы захотелось влезть в «панцирь».
— Больше не пойду в воду, — сказал я. — Продрог малость.
— Понятно, — отозвалась она. — Еще ведь даже не лето, а весна. В прошлом году в это время случился снегопад.
— В столице тоже… — вспомнил я.
— Ты из столицы?
— Почти оттуда… Я из спецшколы. Меня повезли в другой интернат, в какой-то Горнозабойск, а по дороге я отстал. Воспитатель, который меня сопровождал, уехал, а я здесь. Он, наверно, сейчас бегает, кукарекает. Ну, пусть, сам виноват…
Не знаю, почему я все это выложил. Может, боялся вопросов и решил опередить их. Лучше коротко сказать правду, чем потом хитрить и выдумывать. Врать мне отчего-то совсем не хотелось.
Девочка свела коротенькие светлые брови.
— И что теперь?
— Понятия не имею, — беспечно отозвался я. — Пусть ищут. Это их проблема…
Она встала, подошла совсем близко, села передо мной на песок (я вспомнил фотоснимок с Русалочкой в городе Копенгагене). Глаза и правда были бирюзовые. Она потрогала согнутым мизинцем подбородок, провела кончиком языка по губам и сказала:
— Меня зовут Света. А тебя?
У меня внутри все заметалось — от растерянности, от стыдливости.
— Меня… Вообще-то у меня много прозвищ. А настоящее имя — Григорий. Но оно мне не нравится. То есть непривычное…
— Можно ведь «Гриша»…
— Ну, да… — будто через силу согласился я. Гришей меня звали очень редко. И я… будто толкнуло меня, и я, как бы подавшись девочке навстречу, решил назвать свое главное, никому не известное имя. Тут же царапнула горькая память: «Как же никому не известное? Ты же назвал его, когда пересказывал письмо! Они знают!» Но я сердито сказал себе: «Знают, но ни разу не называли меня так. Значит, не запачкали. Все равно оно — мое…»
— А можно еще — «Грин»…
Глава 5
Девочка Света не удивилась. Поправила сбившееся выше колен платьице, пошевелила светлыми бровками (Света — светлыми…), подумала. И серьезно согласилась:
— Грин — это хорошо.
И во мне затеплела благодарность. Я не пожалел, что проговорился.
А она помолчала, глянула опять внимательно так и спросила:
— А что же нам теперь делать, Грин?
— Что? — удивился я. — С кем? — И мысленно добавил: «Как это нам?»
— С тобой, — сказала она.
— А что со мной?.. Ничего…
— Как это «ничего»? Нельзя тебе одному… — Света вскочила, отряхнула песок. — Вот что. Пойдем, я познакомлю тебя с братом.
В общем-то я был не против. Если брат… если он такой же, как она. Только вот придется одеваться, а мне стыдно было натягивать при Свете свою «спецшкольную» робу. Издалека-то она ничего, вроде как джинсовая, а вблизи видно, что казенная дерюга. Да еще с номерным клеймом на заднем кармане.
Но Света сказала:
— Он здесь недалеко, на берегу.
Я подумал, что, если на берегу, то можно пока шагать так. Свернул комбинезон, рубашку и майку в муфту, подхватил за шнурки ботинки. Трусики были еще совсем сырые, с них побежали по ногам щекочущие капли. Света глянула и спокойно так (может, как брату) предложила:
— Ты пойди за бревна, выжми там…
Мне бы застесняться, съежиться, засопеть… а я не застеснялся. Сказал «ага», сходил за штабель, выжал трусики и вернулся почти в сухих. И понял: мне уже наплевать на то, что я «глиста». Подхватил шмотки и башмаки, оглянулся:
— А куда идти? — Кругом ни одного человека.
— Вон туда…
Мы обогнули штабель бревен, и Света пошла дальше. Я за ней. В сотне шагов лежал на берегу перевернутый катер с дырявым днищем. Прямо за катером, не видный издалека, сидел на корточках мальчишка. С такими же, как у Светы «льняными» волосами — длинными, ниже ушей. В похожих на мои трусиках. Незагорелые лопатки мальчишки деловито шевелились, он что-то лепил из песка. Песок был сырой, рядом стояло синее пластмассовое ведро.
Мальчишка, видимо, спиной ощутил наше появление. Сказал, не обернувшись:
— Привет.
— Привет, Май. У нас гость…
Тогда ее брат Май оглянулся. Посмотрел на меня. И сказал, как Света:
— Здравствуй.
— Здравствуй… — выдохнул я.
Имя его не показалось мне странным. Наоборот, я сразу ощутил, что оно очень подходящее для этого мальчишки.
Он был похожий на сестру. В общем, обыкновенный… Только в этой обыкновенности и в том, как он смотрел, было что-то такое… ну, такая ясность, что я… В общем, если бы у меня вместо груди был шкафчик, я бы в один миг растворил нараспашку обе дверцы. Навстречу этому Маю. С готовностью сделать для него, все, что он хочет, и с жалостью, что сам я не такой.
Конечно, это длилось только секунду-две. Но теплота в моем «шкафчике» с того мига осталась навсегда.
— Май, это Грин, — сказала Света.
Он, как и сестра, не удивился моему имени.
— Здравствуй, Грин… Это, как писатель, да?
— Да, — согласился я и понял, что не чувствую неловкости. Было только желание подольше оставаться со Светой и Маем. Через плечо Мая я посмотрел на песчаную постройку. Решился на вопрос:
— Это что?
— Это такой старинный собор, — охотно отозвался Май. — Морской. Кафедраль де ла мар. В пятнадцатом веке в Испании жил зодчий Хосе Энрике Навеганте. Он хотел построить собор на высоком берегу, чтобы моряки видели его издалека и чтобы на нем горел огонь, как на маяке. В общем, храм, который всегда помогает мореплавателям. Можно молиться о безопасности и правильно выбирать путь… Но Хосе Энрике успел только сделать чертежи и умер… Эти чертежи были потеряны, да оказалось, что не совсем. Недавно я наткнулся на них в Информатории, ну и вот… Пусть будет хоть маленький, но все же построенный храм…
— Май у нас по уши в архитектуре, — сказала Света. Без усмешки, ласково даже. И он согласился, только с поправкой:
— По макушку…
— Закончил уже? — спросила Света.
— Почти… Надо фонарь еще… — Май на коленках обогнул маленький песочный собор — удивительно красивый, с острыми сквозными башенками (как они только не рассыпались?). Я вспомнил, что, кажется, такой стиль называется «готический» — учили по истории.
Мы тоже обошли собор. Под главной башней, посреди круглого узора, Май укрепил в песке янтарную бусину. В ней сразу засияла солнечная искра. Май откинулся, уперся сзади в песок ладонями, посмотрел на меня и на Свету.
— Вот теперь все…
— До чего красиво. Будто настоящий, — сказал я. Не ради похвалы, а потому что по правде собор был очень красивый.
Кажется, Май слегка порозовел. Бормотнул дурашливо:
— Да, я старался…
— Жаль, что он не надолго, — вздохнула Света. — Ты его сфотографируй.
— Сейчас… — Май, все так же, на четвереньках, добрался до пластмассового ведра, достал оттуда серебристую коробочку (похоже, что мобильник с фотоаппаратом). И начал ползать вокруг своей постройки, прицеливаясь крохотным объективом и щелкая кнопкой. Потом выпрямился, встал над собором, как тонконогий Гулливер. Сообщил: