Роберт Хайнлайн - Будет скафандр – будут и путешествия
Отец уставился на меня взглядом ласкового кузнечика и спросил мягко:
– Ты намерен поступать в колледж, Кип?
– Конечно, папа, а что?
– А за счет чего?
Я заколебался. Я ведь знал, что учеба в колледже стоит немало денег. И хотя бывали времена, когда долларовые купюры ссыпались из корзины на пол, обычно, все-таки, не так уж много требовалось времени, чтобы сосчитать ее содержимое.
– Ну, может быть, стипендию удастся получить. И потом, я буду подрабатывать, пока не получу диплом.
Отец кивнул:
– Конечно… если тебе хочется. Человек всегда может решить финансовые проблемы, если он их не боится. Но когда я спрашивал «за счет чего», я имел в виду здесь. – И он постучал пальцем по голове.
Я только и мог, что удивленно посмотреть на него.
– Но я же кончу школу, папа. Этого достаточно, чтобы поступить в колледж.
– Смотря в какой. Если в университет нашего штата или в сельскохозяйственный колледж, то да. Но известно ли тебе, Кип, что до сорока процентов студентов вылетают после первого курса?
– Я не вылечу!
– Может, и не вылетишь. Но я думаю, что ты все же вылетишь, если возьмешься за что-нибудь серьезное – инженерное дело, медицину или точные науки. Вылетишь, если вся твоя подготовка ограничится этим, – он показал рукой на программу.
Я даже возмутился.
– Но почему же, папа! У нас хорошая школа. – Я вспомнил все, что нам говорили на подготовительном. – Преподавание построено на самых современных, самых научных принципах, одобрено психологами и…
– …дает превосходную зарплату учителям, поднаторевшим в современной педагогике, – перебил меня отец. – Предметы изучения делают основной упор на практические жизненные проблемы с тем, чтобы ориентировать ребенка в мире демократического общественного устройства, подготовить его к испытаниям взрослой жизни в условиях нашей сложной современной культуры. Извини, сынок, я беседовал с мистером Хэнли. Мистер Хэнли искренний человек, и, чтобы достичь поставленных им благородных целей, мы тратим на обучение школьников гораздо больше, чем любой другой штат, за исключением Калифорнии и Нью-Йорка.
– Но что же в этом плохого?
– Что такое «обособленное деепричастие»?
Я не ответил.
– Почему Ван Бюрен проиграл перевыборы? Чему равен корень кубический из восьмидесяти семи?
О Ван Бюрене я помнил только, что был когда-то такой президент. Зато я смог ответить на следующий вопрос:
– Чтобы узнать кубический корень, нужно посмотреть таблицу на задней странице учебника.
Отец вздохнул.
– Ты никак думаешь, что таблицу эту нам принес архангел с небес? – Он печально покачал головой. – Виноват, конечно, я, а не ты. Мне следовало подумать обо всем этом еще несколько лет назад, но я решил – просто потому, что ты любишь читать, мастерить и быстро управляешься с цифрами, – что ты учишься и получаешь образование.
– А, по-твоему, разве нет?
– По-моему, безусловно нет. Твоя школа – очень приятное место времяпрепровождения, сынок, она хорошо оборудована, ею хорошо управляют, ее хорошо содержат. Конечно, она совсем не похожа на «джунгли с черными досками», отнюдь! Я думаю, что вы, ребятишки, ее любите. И есть с чего. Но вот это, – отец сердито хлопнул ладонью по программе. – Халтура! Барахло! Профессиональная терапия для кретинов!
Я не знал, что ответить. Отец замолчал, задумавшись. Потом сказал, наконец:
– Закон гласит, что ты должен ходить в школу, пока тебе не исполнится восемнадцать лет или пока ты не получишь аттестат.
– Да, сэр.
– Учеба в твоей нынешней школе – пустая трата времени. Даже самый сложный курс в ней не заставит тебя напрячь мозги. Но нужно либо продолжать учиться здесь, либо куда-то уезжать.
– Но ведь это очень дорого? – спросил я.
На мой вопрос он и внимания не обратил.
– Пансионы мне не по душе. Подросток должен жить в своей семье. И хотя, конечно, одна из этих закрытых школ в восточных штатах может дать тебе хорошую подготовку, вполне достаточную для поступления в Стенфорд, Йель или любой другой из лучших университетов, ты наберешься там дурацких предрассудков – всего этого идиотизма насчет денег, положения в обществе и хорошего портного. Я их именно там и набрался, а потом потребовались годы, чтобы от них избавиться. Мы с твоей матерью не случайно решили, что ты проведешь детство в маленьком городке. Итак, остаешься здесь, в этой школе.
Мне сразу полегчало.
– Тем не менее, ты собираешься поступать в колледж. Есть у тебя намерение получить профессию? Или ты предпочтешь ускоренный курс по изготовлению изысканных декоративных свечей? Вот что, сын, твоя жизнь – это твоя жизнь, и ты волен делать с ней все, что пожелаешь. Но если ты подумываешь о хорошем университете и серьезной профессии, мы должны тщательно обмозговать, как с наибольшей пользой употребить оставшиеся тебе три года.
– Ну, папа, я, конечно, хочу в хороший…
– Тогда приходи, когда все как следует проанализируешь. Спокойной ночи.
Анализировал я целую неделю. И начал понимать, что отец прав. Все эти наши программы – «жизнь в семье» и прочее – просто чепуха. Да что могут знать дети о том, как строить жизнь семьи? И что может об этом знать наша мисс Фингли, незамужняя и бездетная? Наш класс постановил единогласно, что каждому ребенку должны быть предоставлены отдельная комната и денежное содержание, «чтобы он мог научиться распоряжаться деньгами». Здорово придумано, конечно, но как быть семье Квинланов? Если у них пять комнат на девять детей? Нет, хватит дурака валять.
Коммерческая арифметика была не то чтобы глупой, но бесполезной тратой времени. Весь учебник я прочитал за первую неделю, а потом просто скучал.
Отец переключил мое внимание на занятия алгеброй, испанским, общими науками, английской грамматикой и стилистикой. От прежней программы остался лишь спорт. Особенно подтягиваться мне не пришлось – в нашей школе и в этих предметах было много воды. Тем не менее, я приналег на учебу, потому что отец подкинул мне гору книг и сказал:
– Вот чем тебе пришлось бы заниматься, учись ты в нормальной школе, а не в детском саду для переростков. Если усвоишь то, что здесь написано, то, может, и выдержишь приемные экзамены.
После этого он оставил меня в покое. Он и вправду считал, что выбор только за мной. Поначалу я закопался – книги казались трудными, не то, что облегченная жвачка, которую нам давали в школе.
Если кто думает, что самостоятельно учить латынь – дело легкое, пусть попробует сам.
Я пал духом и чуть было не сдался, но потом разозлился и начал вгрызаться в учебу. Некоторое время спустя я заметил, что занятия латынью облегчают изучение испанского и наоборот. Когда мисс Хернандес, наша «испанка», узнала, что я изучаю латынь, она начала заниматься со мной. Я не только прочел всего Виргилия, я стал говорить по-испански, как мексиканец.
Курс математики, предлагаемый нашей школой, ограничивался алгеброй и плоскостной геометрией. Я самостоятельно приступил к усиленному изучению этих предметов и тригонометрии и, конечно, вполне мог бы ограничиться уровнем, потребным для сдачи вступительных экзаменов, но математика хуже семечек.
Аналитическая геометрия кажется сплошной абракадаброй, пока не начнешь в ней разбираться. Но потом, если знаешь алгебру, ты вдруг прозреваешь и не можешь оторваться от книги, пока не проглотишь последний лист. Одно удовольствие!
Пришлось мне коснуться и исчислений, а заинтересовавшись электроникой, я почувствовал необходимость векторного анализа. Из всех точных наук наша школа предлагала только «общий курс», и такой он был общий, что дальше некуда. Где-то на уровне воскресного приложения. Но когда вчитываешься в химию и физику, появляется сильное желание попробовать все своими руками. Сарай был отдан в полное мое распоряжение, и я оборудовал в нем химическую лабораторию, темную комнату, верстак для электроники и, на некоторое время, радиостанцию. Мама, правда, немножко понервничала, когда однажды от взрыва вылетели стекла и сарай загорелся – да и пожар-то был пустяковый, – но папа отнесся к происшествию спокойно. Он всего лишь предложил мне впредь не делать взрывчатку в домике из сборных щитов.
Когда, учась в выпускном классе, я решил сдать экзамены по вступительной программе, я их сдал.
* * *Как раз в начале марта того года я и сказал отцу, что хочу на Луну. Конечно, меня подстегнули объявления об открытии регулярных пассажирских рейсов, но космосом я бредил еще с тех пор, как космический корпус Федерации основал Лунную базу. А может, и еще раньше. Отцу я рассказал о своем решении в надежде, что он подскажет мне, как быть. Он, видите ли, всегда умеет находить пути добиваться того, чего хочет.
Когда я был маленьким, мы жили во множестве городов – в Вашингтоне, Нью-Йорке, Лос-Анджелесе – я уж и не помню толком, где еще; помню только, что всегда в гостинице. Отец все время куда-то улетал, а когда возвращался, дом был полон гостей; я его почти не видел.
