Наталья Суханова - В пещерах мурозавра
Людвиг Иванович огляделся. Невдалеке от «танцплощадки» виднелась дыра, из которой, пошевеливаясь, торчали антенны.
— Ну-с, так, — сказал дядя Люда, — надеюсь, это вход в «наш», а не в какой-нибудь чужой муравейник?
— Оне не смотрють, свое ли, чужое ли, — проворчала Тихая. — Вчерась варенье варила, из-за ентого Ехвимки убрать не успела, аж дух смородинный стоить!
— Ну вот и прекрасно! — обрадовался Людвиг Иванович. — Значит, муравейник и в самом деле наш. Ну и нюх же у вас, бабушка Тихая! Итак, прошу приготовиться к вхождению в муравейник.
— Как? — спросила Бабоныко. — Мы пойдем в пещеры к этим мухозаврам?
— Но вы ведь сами хотели помочь Фиме.
— Ну что ж, я готова.
Людвиг Иванович придирчиво осмотрел свою команду:
— Бабушка Тихая, пожалуйста, проверьте, достаточно ли сильно мы пахнем, не отличается ли наш запах от муравьиного.
Тихая быстренько обнюхала всех — Нюне даже щекотно стало.
— У ентой, — доложила Тихая, тыча в Бабоныку, — ворот духами воняеть.
— Придется, Матильда Васильевна, вас еще раз сбрызнуть.
— Я де передесу! — захныкала Бабоныко, одной рукой зажимая нос, другой зачем-то прикрывая ухо. — Ода дарошдо, ода дазло!
— Бабонька, да замолчи, наконец, не хочешь же ты чтобы муравей перекусил тебя!
И словно нарочно, чтобы проиллюстрировать Нюнины угрозы, входа в муравейник разыгралась короткая жуткая сцена. Какой-то жучок сунулся было туда, но выскочил огромный сторожевой муравей, подпрыгнул и трахнул об пол челюстями. Жучку бы убраться подобру-поздорову, а он замешкался. В следующее мгновение сторожевой муравей широко, как экскаватор, раздвинул зубчатые жвалы и, сведя их, резанул жучка. Жучок в свою очередь поднял клешню, но муравей уже отскочил, наставил брюшко и выстрелил ядом. Жук упал мертвый. Бабоныко упала в обморок, но Людвиг Иванович не разрешил поднимать ее, а велел Нюне как следует вывалять ее, бесчувственную, в пыли на муравьиной дороге. Нюня перевернула Матильду Васильевну несколько раз, та чихнула и очнулась, как раз когда Людвиг Иванович, бабушка Тихая и Нюня сами катались на дороге, пропитываясь муравьиным запахом. Глядя на них и на свой халат, Бабоныко грязным кружевным платочком промокнула грязную слезу на грязной щеке.
— У меня не выдержит сердце, — мрачно сказала она. — У меня непременно сделается… антракт…
— Матильда Васильевна, не притворяйтесь, вы мужественная женщина. Инфаркта у вас не будет, потому что вы благородны и неустрашимы. Неужели я ошибаюсь?
— Ах, если бы не эта мигрень! — пробормотала смущенно Бабоныко. — Но что же мы медлим? Бедный мальчик один в муравейнике, а мы здесь устроили какие-то бату… дебаты.
— Нюня, ты пойдешь первая. Ты обратила внимание, какой частью антенны касаются входящие муравьи антенн стражей? Смотри внимательно и — вперед. Не бойся, маленькая, я наготове!
Нюня, однако, и так не боялась. Подойдя к входу, она увереннее коснулась своей антенной антенны стража. Тот посторонился, но Нюня почему-то не воспользовалась приглашением. Она отскочила назад и принялась исполнять тот самый танец, за которым застали ее недавно путешественники. Нельзя сказать, чтобы это был красивый танец, но у стражи он вызвал живейший интерес. Один за другие стражники выскакивали на площадку у входа и включались в пляску. Скоро возле Нюни была изрядная муравьиная толпа из стражников и носильщиков, которые побросали свой груз и сначала смотрели, а потом принимались и сами танцевать. Оглянувшись на оторопевших попутчиков, Нюня крикнула:
— Дядя Люда, бабушки, идите, вход свободен!
В самом деле, ни одного стражника на месте не было. Людвиг Иванович втолкнул старушек в муравейник, а сам бросился к Нюне. Схватив ее за руку, он выволок Нюню из круга. Вход, однако, уже загораживал стражник. Почти не сбавляя скорости, с Нюней на спине, Людвиг Иванович коснулся своей антенной антенны сторожевого и со словами «Тюнь! Сезам, откройся!» вбежал в муравейник.
Глава 25
Ура!
Тихая стояла, положив на плечи, как коромысло, муравьиную антенну, и смотрела в главный тоннель, где в розовом свете их фонариков проносились, как темные блестящие машины, муравьи.
— Во тьме кромешной, — бормотала она. — И голов не переломають! И все ташшуть! И все ташшуть! Я наживала, а оне ташшуть! Штоб оне лопнули, проклятушшие!
— Скажите спасибо, что тащут! Было бы в вашем доме голодно, нас бы так легко не пустили в муравейник. Муравейник сыт-сытехонек, а сытый он гораздо спокойнее и доверчивее!
Говоря это, Людвиг Иванович водил по стенам тоннеля лучом фонарика. Что ни говори, это не походило ни на что человеческое. И не только потому, что на укрепление стен здесь пошли самые разные материалы: глина, камешки, песчинки, щепки, стеклышки, соломинки. Все это для путешественников, которые сами были не больше муравьев, выглядело как бетонные плиты, каменные глыбы, бревна, балки. Были и какие-то материалы, которые напоминали то фанеру, то железо, а то и вовсе ни на что не походили. Человек, если у него мало материала, тоже строит иногда хибары из чего придется — из досок, фанеры, заржавленных листов железа. Но эти хибары и дребезжат, и холодно в них. Здесь же все было сцементировано, скреплено каким-то неведомым раствором. Путешественники знали, что находятся глубоко под землей, и не только под землей, но и под непредставимо громадным домом. И все-таки не было ни холодно, ни душно. Было, правда, влажно, но откуда-то веяло свежим воздухом и теплом. К запаху же, кисловато-острому, они уже начали привыкать, и он их не раздражал, как вначале.
Бабушка Тихая, сняв с плеч антенну-коромысло, подошла ближе к стенке, принюхалась и поколупала.
— Вы, оказывается, тоже любознательны, — сказав Людвиг Иванович.
— Я не лунознательная, — сердито фыркнула Тихая. — Ето, кому делать нечего, лупятся. А я крепость пробую. Скоро, чай, как хватются нас, така бомбежка пойдеть, што надо проверить бомбоубежище.
Людвиг Иванович нахмурился. Он и сам боялся, что в поисках их начнут вдруг пол взламывать. Мало ли что придет в голову людям, ошарашенным исчезновением сразу пяти человек. Нужно было уходить вглубь. Да и Фима, надо думать, был где-то глубоко в погоне за своими загадочными феромонами.
— Экипаж! — скомандовал Людвиг Иванович.
— О, экипаж! Какое французское слово! — воскликнула, прикрывая глаза, Бабоныко, а Тихая поджала губы и взвалила на плечи антенну.
Они двинулись в глубь тоннеля под песенку, которую на ходу сочинил Людвиг Иванович:
Начинаем вояж, веселей экипаж!
При любых обстоятельствах больше кураж,
или, скажем по-русски, мужества!
С этажа на этаж
поспешай, экипаж!
Задержать нас не в силах ни темень, ни страж,
мы сильны, мы могучи содружеством!
Бабоныко как раз подхватила, перепутав, конечно: «Мы сильны, мы могучи супружеством!», как вдруг к ней подскочил муравей и принялся щекотать ее антенной.
— Ха-ха-ха! — залилась нечеловеческим хохотом Бабоныко. — Ой, что он делает, ой, не могу! Ой, ха-ха-ха! Ой, ха-ха-ха!
Растерявшиеся попутчики остолбенели; неожиданно Бабоныко, продолжая хохотать с подвыванием, закатила муравью увесистую пощечину. От такой пощечины даже здоровый мужчина свалился бы с ног, но муравей только пошатнулся и вдруг выплюнул прямо в лицо Бабоныке струю ароматной жидкости.
— Он пьян! — возмутилась Матильда Васильевна. — Он совершенно пьян! Что у них, милиции нет?!
Муравья уже и след простыл, а Бабоныко все еще вытирала своим грязным кружевным платочком лицо:
— Это возмутительно! Это выходит из рамок! Это вне всяких приличий!
Между тем Тихая, стоя возле нее, все беспокойнее поводила кончиком носа. Наконец она подошла вплотную, чуть не уткнувшись в Матильду Васильевну, провела по ее щеке пальцем и облизала его. Бабоныко замерла на полуслове, а Нюня всплеснула руками:
— Бабушка Тихая, что вы делаете? Как вам не стыдно!
— Ето кому, мине стыдно? — обернулась к ней Тихая. — Свое собственное добро исть стыдно? У прошлый год кизиловое варенье сварила, так ети насекомые и до него добрались!
— Трофаллаксис! Вспомнил! — вскричал Людвиг Иванович. — Это называется трофаллаксис! Все, что поедают муравьи, расходится по всему муравейнику. Не возмущайтесь, Матильда Васильевна, муравей вас принял за собрата, просил поделиться тем, что съели вы, а вашу пощечину принял за такую же просьбу и отдал вам то, что имел.
Людвиг Иванович хотел что-то еще прибавить, но в это время Нюня так закричала, что ближайшие муравьи даже застопорили, задрожав антеннами, — у них хоть и нет известного ученым органа слуха, но звуки «толщиной» два-три микрона они чем-то слышат.
— Он здесь! Он здесь! — кричала Нюня. — Смотрите, смотрите! Фима где-то здесь!
