Джоан Роулинг - Гарри Поттер и Орден Феникса (Анна Соколова)
Он смятенно оглянулся на прихваченных с собой авроров, и стало очевидно, что он вот-вот заорет: «Взять его!»
— Корнелиус, я готов схватиться с вашими людьми… и победить опять! — громовым голосом объявил Дамблдор. — Но вы же сами только что видели, своими собственными глазами, доказательство того, что я год говорил вам правду. Лорд Волдеморт вернулся, вы целый год гонялись не за тем человеком, и пора уже внять здравому смыслу!
— Я… нет… ну уж… — разошелся Фадж, озираясь по сторонам в надежде, что кто-нибудь подскажет ему, что делать дальше. Но все молчали, и тогда он скомандовал: — Долиш! Уильямсон! Спуститесь в Департамент Тайн и посмотрите… Дамблдор, вы… вам придется все мне толком объяснить… Фонтан Магических Собратьев… Что случилось-то? — с каким-то подвыванием закончил он, глядя на пол, где были вперемешку разбросаны останки ведьмы, волшебника и кентавра.
— Обсудим все после того, как я отправлю Гарри обратно в Хогвартс, — ответил Дамблдор.
— Гарри?.. Гарри Поттера?
Фадж завертелся волчком и уставился на Гарри, который так и стоял у стены возле поверженной статуи, что охраняла его во время поединка Дамблдора с Волдемортом.
— Он… здесь? — Фадж выпучил глаза на Гарри. — Почему?.. Что все это значит?
— Я все объясню, — повторил Дамблдор, — когда Гарри вернется в школу.
Он направился от фонтана туда, где валялась голова золотого волшебника. Направил на нее палочку и негромко сказал: «Portus». Голова засветилась синим пламенем, гулко заколотилась о паркетный пол, а через несколько секунд стихла. Дамблдор подобрал голову и пошел обратно к Гарри.
— А ну-ка, слушайте сюда, Дамблдор! — вспылил Фадж. — У вас нет разрешения на этот портключ! Как вы можете такое вытворять прямо на глазах у Министра Магии, как вы… вы…
Дамблдор поверх полукруглых очков окинул его непреклонным взглядом, и Фадж сразу осекся.
— Отдайте распоряжение убрать из Хогвартса Долорес Амбридж, — произнес Дамблдор. — Прикажите своим аврорам прекратить розыск моего преподавателя по Уходу за магическими существами, чтобы он смог вернуться к работе. Сегодня я смогу уделить вам… — Дамблдор вытащил из кармана часы с двенадцатью стрелками и сверился с ними: —…полчаса времени, которых, полагаю, будет более чем достаточно, чтобы осветить основополагающие моменты нынешнего происшествия. После чего я должен вернуться в свою школу. Если вам понадобится моя помощь в большем объеме, я, разумеется, всегда к вашим услугам. Найти меня можно в Хогвартсе, письма адресуйте на имя Директора.
У Фаджа глаза совсем вылезли из орбит, челюсть отвисла, а дородное лицо под венчиком всклокоченных седин налилось кровью.
— Да я… да вы…
Дамблдор повернулся к нему спиной.
— Гарри, возьми портключ.
Гарри взялся за протянутую ему золотую голову статуи, меньше всего заботясь, куда и с какой целью он попадет.
— Увидимся через полчаса, — украдкой предупредил Дамблдор. — Раз… два… три…
Гарри ощутил знакомый рывок за самое нутро. Отполированный деревянный пол Атриума ушел из-под ног, Фадж с Дамблдором, и все остальные вместе с ними исчезли, и вихрь красок и звуков стремительно унес его прочь…
Глава 37. Утраченное Пророчество
Гарри приземлился на ноги, колени подогнулись, и голова золотого волшебника с грохотом покатилась по полу. Оглядевшись, он обнаружил, что оказался в кабинете Дамблдора.
Похоже, за время отсутствия Директора здесь все отремонтировалось само по себе. Изящные серебряные приборы как прежде стояли на тонконогих столиках, стрекотали и пускали клубы дыма. На полотнах, откинувшись в креслах или преклонив головы на рамы, дремали портреты директоров и директрис. Гарри посмотрел в окно. Над горизонтом светлела зеленоватая полоска: близился рассвет.
Тишина и покой, изредка нарушаемые лишь всхрапом или бормотанием какого-нибудь сонного портрета, для Гарри были невыносимы. Если бы то, что творилось у него внутри, отражалось снаружи, картины взвыли бы от боли. Он принялся вышагивать по живописному, умиротворенному кабинету, глубоко дыша и стараясь отвлечься. Но не тут то было… все впустую…
Сириус погиб из-за него. Именно из-за него. Если бы он не оказался таким глупцом и не клюнул на приманку Волдеморта, если бы не был так убежден, что виденное во сне — реальность, если бы послушал Гермиону и хотя бы допустил, что Волдеморт делает ставку на его «склонность изображать из себя героя»…
Это невыносимо, вот бы не вспоминать, ведь такое выдержать невозможно… в душе образовалась жуткая пустота, ощущать или измерять которую не хотелось; в том месте, где был Сириус, и куда он канул, зияла черная дыра; не хотелось оставаться наедине с этим безграничным, безмолвным вакуумом, выдержать это было невозможно…
Какая-то картина за его спиной всхрапнула раскатистей прежнего, и раздался невозмутимый голос:
— А… Гарри Поттер…
Финеас Нигеллус протяжно зевнул, потянулся и, прищурив проницательные глаза, уставился на Гарри.
— И что привело тебя сюда в такую рань? — наконец поинтересовался он. — Ведь доступ в кабинет должен быть запрещен для всех, кроме законного Директора школы. Или тебя сюда Дамблдор послал? Ох, только не говори мне… — с новым зевком он встрепенулся: — Что, очередное сообщение для моего никчемного праправнука?
Гарри промолчал. О том, что Сириус умер, Финеас Нигеллус не знал, а у Гарри рассказать — язык не поворачивался. Произнести это вслух — значит признать окончательно и бесповоротно.
На других портретах тоже началось шевеление. В ужасе от того, что сейчас начнется допрос, Гарри бросился к двери и вцепился в дверную ручку.
Дверь не шелохнулась. Его здесь заперли.
— Надеюсь, это значит, — заявил тучный красноносый маг со стены за креслом Дамблдора, — что скоро к нам вернется Дамблдор?
Гарри обернулся. Маг наблюдал за ним с неподдельным интересом. Гарри кивнул. Опять подергал дверную ручку у себя за спиной, но безуспешно.
— Ох, как славно, — обрадовался маг, — а то без него тут скучища, слов нет, какая.
Он поудобнее уселся в своем больше похожем на трон кресле, которое служило ему фоном, и благодушно заулыбался Гарри.
— А Дамблдор о тебе очень высокого мнения, да ты, небось, и сам знаешь, — с довольным видом заговорил он. — О, да, да. С превеликим уважением к тебе относится.
Тут же чувство вины, прочно поселившееся у Гарри в груди, словно какой-то чудовищный, тяжеловесный паразит, беспокойно зашевелилось. Гарри не мог этого выдержать, сам себе стал противен… Никогда еще собственное тело и голова не казались такой невыносимой западней, никогда так остро не мучило желание стать кем угодно, неважно кем…
Вспышка изумрудного пламени в пустом камине вынудила Гарри отскочить подальше от дверей и невольно приковала его взгляд к человеку, который волчком закружился за каминной решеткой. Когда в пламени проявилась высокая фигура Дамблдора, на соседних к камину стенах мгновенно проснулись портреты волшебников и ведьм, и со всех сторон понеслись приветственные восклицания.
— Благодарю, — кротко ответил Дамблдор.
Не взглянув на Гарри, он первым делом прошел к жердочке у двери, вытащил из внутреннего кармана мантии крохотного и страшненького, бесперого Фоукса и осторожно положил его на поднос с мягким пеплом, под золотой шест, где обычно восседал взрослый Фоукс.
— Ну, Гарри, — Дамблдор, наконец, отвернулся от птенца, — полагаю, тебя обрадует известие, что ночные события не причинили серьезного вреда никому из твоих соучеников.
Гарри попытался ответить: «Хорошо», но не смог выдавить из себя ни звука. Ему показалось, что Дамблдор напоминает о масштабах причиненного им вреда, и, хотя Директор, впервые за долгое время, смотрел в глаза, хотя выражение его лица было скорее доброжелательным, чем осуждающим, но Гарри не мог вынести его взгляда.
— Мадам Помфри всех подлечит, — добавил Дамблдор. — Нимфадоре Тонкс придется некоторое время провести в святом Мунго, но, похоже, все обойдется.
Гарри удовольствовался кивком ковру, который все светлел по мере того, как бледнело за окнами небо. Он не сомневался, что портреты по стенам жадно ловят каждое слово Дамблдора и мучаются в догадках, где же Дамблдор с Гарри побывали, и отчего пострадали люди.
— Гарри, я понимаю, что ты чувствуешь, — чуть слышно сказал Дамблдор.
— Нет, не понимаете, — возразил Гарри.
Его голос прозвенел неожиданно громко и твердо — в душе вскипела раскаленная добела ярость: о его чувствах Дамблдор и понятия не имеет.
— Видали, Дамблдор? — лукаво заметил Финеас Нигеллус. — Ни в коем случае не пытайтесь понять учеников. Они терпеть этого не могут. Для них куда лучше пребывать в трагическом непонимании, погрязать в жалости к себе, самим расхлебывать…
