Джеймс Паттерсон - Эксперимент «Ангел»
Никогда еще за все мои долгие четырнадцать лет не чувствовала я себя обычным, нормальным человеком. Никогда, только в тот единственный день, который я провела с Эллой и ее мамой, доктором Мартинез.
Сначала мы завтракали. Это был настоящий семейный завтрак на кухне за круглым столом. С тарелками, с ножами и вилками и с салфетками в стаканчике. Не так, как у нас всегда: сосиску сунуть в огонь на шампуре и прямо с шампура съесть — чего тарелку пачкать. Или мюсли без молока, консервы из банки. Или джем — с ножа…
Потом Элле пора было в школу. Я боялась, что с ней что-нибудь сделают те оглоеды, но она меня успокоила, что директор у них строгий. И водитель школьного автобуса тоже что надо. Так что ни в самой школе, ни по дороге никогда ничего плохого не случится.
Подумать только! Настоящий школьный автобус! Прямо как по телевизору!
Так вот, Элла уехала, а я осталась дома с доктором Мартинез. Разгружая посудомоечную машину, она повернулась ко мне:
— Макс, — она даже сказать еще ничего не успела, а я уже напряглась. — Ты хочешь со мной поговорить… о чем-нибудь?
Я глянула ей в лицо. Доброе. Мягкое. Понимающее. Но если я начну говорить, мне не остановиться. Рассироплюсь и расплачусь. На этом Макс придет конец. Макс, железная, Макс, за всех отвечающая, Макс, решающая все проблемы, рассыплется на кусочки, разобьется вдребезги. А мне надо спасать Ангела, пока еще не поздно… пока…
— Нет, спасибо, не хочу.
Она кивает и принимается раскладывать на полках чистые тарелки. А я сижу и мечтаю, как буду дружить с Эллой и ее мамой, долго, всю жизнь. Даже когда уеду от них и вернусь домой к своей стае. Я ведь смогу к ним просто прилетать в гости… Мы будем устраивать пикники и посылать друг другу рождественские открытки… Я уверена, что будем!
Вот дура! Я совсем утратила чувство реальности. Пора валить отсюда!
Доктор Мартинез расставила чистые тарелки и принялась закладывать посудомойку новой порцией оставшейся от завтрака грязной посуды.
— А у тебя есть фамилия?
Я задумалась. Фамилия моя ей ничего не даст — у меня же нет никаких официальных документов. Потерла виски — голова у меня разболелась еще за завтраком.
— Ага, — наконец выдавила я из себя. — Я сама ее себе придумала.
Когда мне исполнилось одиннадцать лет (день рождения я тоже придумала себе сама), я спросила Джеба про свою фамилию. Помню, я надеялась, что он скажет: «Батчелдер, такая же фамилия, как у меня!» Но он так не сказал. Зато предложил: «Выбери ее себе сама».
Я тогда подумала, как же мне себя назвать? Подумала, что умею летать, и вообще о том, кто я такая и какая.
— Моя фамилия Райд, — ответила я Эллиной маме. — Как женщина-космонавт Салли Райд.[4] А полное имя Максимум Райд.
Она кивнула:
— Хорошее имя. А есть еще такие, как ты?
Я сжала губы поплотнее и отвела глаза. В висках стучит. Самое ужасное, что мне хочется ей все рассказать, так и подмывает выложить все начистоту. Все, до малейших подробностей. Но я не могу. Годами Джеб внушал мне, что никому нельзя доверять. Никогда. Никому.
Снова поднимаю на нее глаза.
— Макс, крылья нужны тебе, чтобы летать? Ты ведь летаешь, да? — Какие еще она испробует на мне трюки, чтобы вытянуть из меня мои тайны? Так вот, значит, какую цену заломила эта тетка за свою мягкую постель да домашний завтрак.
— Ага. — Я просто диву себе даюсь. Вот тебе и железная Макс! Вот тебе и Макс-никогда-никому-лишнего-слова-не-сболтнет!
— Правда? Вот это да! — у нее на лице светится восхищение, беспокойство и даже намного зависть.
Я киваю:
— У меня очень тонкие кости. — Я уже ненавижу себя за свою болтливость. Макс, заткнись! — Тонкие и легкие. И дополнительные мышцы. Легкие больше, а сердце гораздо эффективнее обычного человеческого. Но мне надо много есть…
Внезапно я затыкаюсь. От ярости и от досады на себя по щекам и по шее ползут ярко-красные пятна.
Понимаешь ли, дорогой читатель, выложить все это постороннему человеку — это самое настоящее преступление. Вот я и раскололась. Раскололась по-крупному! Это все равно, что дирижабль нанять и вывеску на нем навесить здоровыми буквами: «Макс мутантка» — пускай таскает по всему небу этакую рекламу!
— Как же так случилось? — мягко допытывается Эллина мама.
Глаза у меня сами собой закрываются. Была бы я одна, закрыла бы уши руками и свернулась бы на полу в клубок. Обрывки воспоминаний, страх, боль — все вдруг всплыло разом в моем мозгу и затопило его кромешным кошмаром.
Ты, дорогой читатель, поди, жалеешь себя, поди, думаешь, как тебе трудно быть подростком, поди, проблемы своего переходного возраста обмусоливаешь. А попробуй-ка пожить с чужим генотипом. С птичьим!
— Не помню, — отвечаю я ей. И это вранье.
41Доктор Мартинез не на шутку огорчена:
— Макс, ты уверена, что я ничем не могу тебе помочь?
Отчаянно мотаю головой. Злюсь не то на себя, не то на нее. Она меня таки спровоцировала.
— Не-е. Все равно с этим покончено. Навсегда. Но мне от вас выбираться пора. Меня друзья ждут. Это очень важно.
— А как ты до них доберешься? Тебя отвезти?
— Нет, — я озабоченно растираю ноющее плечо. — Я туда полечу. Туда только по воздуху… Только вот не знаю, смогу я лететь или нет.
Доктор Мартинез в раздумье наморщила лоб:
— Раны твои еще не зажили. От любого напряжения могут открыться. И глубину повреждения костей и тканей мне на глаз оценить вчера было трудно. Но если сделать рентген, перспективы твои прояснятся.
— У вас что, глаза с рентгеновским излучением?
Она удивленно рассмеялась. Глядя на нее, усмехнулась и я. Настоящая мамаша. Никакого понимания. Как только Элла с этим каждый день может жить!
— Нет, суперменов здесь маловато. Зато у некоторых из нас есть доступ к рентгеновским аппаратам, — ласково дразнит она меня.
У доктора Мартинез ветеринарная лечебница, на пару с еще одним врачом. Сегодня у нее выходной, но она уверена, что ее появление в клинике никого не удивит. Она протягивает мне ветровку:
— Держи, надевай!
Я по-прежнему опасаюсь оказаться среди людей, но она уверенно берет меня за руку.
Лечебница недалеко — всего пару улиц пройти. Мы входим в приемную, и она приветливо кивает сослуживцам:
— Здравствуйте, это Эллина подружка. Я покажу ей, как мы тут работаем — ей надо писать сочинение про ветеринарию.
Регистраторши за стойкой гостеприимно улыбаются:
— Конечно, конечно, проходите, пожалуйста.
Слова доктора Мартинез явно имеют для них абсолютный смысл. Почему? Откуда мне знать? Что за «сочинения»? Я всю жизнь только правду говорю — никогда ничего не сочиняю.
Мы входим, но минуту спустя я замираю на месте. Меня прошибает холодный пот и сердце бьется так, точно готово выпрыгнуть из груди.
Передо мной сидит человек.
Дядька в белом халате!
Доктор Мартинез оглядывается на меня:
— Макс?
Я оцепенело смотрю на нее. Она мягко кладет руку мне на здоровое плечо и тихонько подталкивает в смотровой кабинет.
— Вот здесь мы принимаем пациентов, — объясняет она с притворным энтузиазмом и плотно закрывает за нами дверь. Потом притягивает меня к себе и, обняв, спрашивает, понизив голос:
— Макс, что с тобой? Что случилось?
Усилием воли заставляю себя разжать кулаки и сделать несколько глубоких вздохов — иногда это помогает успокоиться.
— Это запах здешний, — шепчу я смущенно. — Запах лабораторных химикатов и лекарств. И дядька в белом халате… Мне плохо… Мне срочно надо выйти. Прямо сейчас.
Лихорадочно перевожу глаза с двери на окно и обратно, с окна на дверь. Куда быстрее?
— Не бойся, я тебе обещаю, ты здесь в полной безопасности. Постарайся остаться еще чуть-чуть. Только сделаем рентген и сразу уйдем. Попробуешь?
Во рту пересохло, в висках стучит, как молотком!
— Макс, пожалуйста, возьми себя в руки.
Заставляю себя кивнуть. Доктор Мартинез проверяет, что на мне нет никаких побрякушек — откуда бы им у меня взяться — и осторожно укладывает меня на стол. Надо мной зависает какой-то аппарат. Нервы мои натянуты — вот-вот лопнут.
Доктор Мартинез выходит из комнаты. Что-то жужжит. И все. Можно вставать.
Две минуты спустя она уже показывает мне черный большой пластиковый лист, на котором проступают очертания моих костей, плеча, руки и крыла. Прикладывает лист к стеклянной коробке на стене, щелкает выключателем, и картинка становится яркой и отчетливой.
— Смотри, — она ведет пальцем вдоль изображения моей лопатки. — Здесь с костью все в порядке. Только мышца задета. Видишь, вот тут поврежденные ткани?
Я киваю.
— А это кости крыла, — голос у нее бессознательно понижается, — они тоже целы. Прекрасно! К несчастью, ткани заживают медленнее костей. Хотя, должна тебе сказать, восстановительный процесс протекает у тебя на удивление быстро. У тебя и вправду очень красивые косточки, тонкие, стройные, легкие… А вот это, что такое? — она вдруг нахмурилась и постучала пальцем по картинке.
