Галина Гордиенко - Волчьи ягоды
— Володя… Эй! Ты там?
Ошеломленный Володька, почувствовав, что его страшный сверстник отошел достаточно далеко, осторожно выполз на тропу. Маруська жалобно заморгала:
— Ты слышал?
Он мрачно кивнул. Девочка прошептала:
— Петро — он злюка. Всегда таким был. И деда твоего страсть как боится. И ненавидит.
Маруська заглянула в грустные голубые глаза и виновато пробормотала:
— Знаешь, он один такой и есть. Честно-честно. С ним даже его папка справиться не может. Ох и вредный же Петро…
Волк устало поднялся и вопросительно уставился на девочку. Та сморщила крохотный носишко:
— Знаешь, ты пока к деревне не ходи. Не надо, чтоб тебя кто видел. Я к твоему деду сама сбегаю и все-все ему расскажу. Ладно? Пусть он решает, он умный страсть, твой дедушка…
Володька угрюмо покосился на малинник и вместо ответа неохотно начал продираться обратно вглубь зарослей, оставляя на колючках клочья пепельной шерсти. Потом улегся и коротко рыкнул.
Маруська, наблюдающая за его маневрами нового друга, удовлетворенно кивнула:
— Вот и хорошо. Ты пока полежи здесь тихонечко, я быстренько.
И пулей полетела по тропе.
ГЛАВА 11
СВЯЩЕННЫЙ ИСТОЧНИК
«А если я никогда не стану человеком?! — Зверь непроизвольно вздрогнул, и его густая, короткая шерсть вздыбилась: — Что мне тогда делать? Бродить по лесам? Или прятаться у деда в подполе? — Волк жалобно заскулил. — А может, вернуться в город, и пусть отец сдаст меня в какой-нибудь цирк? Ну, как того слона. Черт, забыл чья повесть-то! Беляева, нет? Там еще человек погиб, и его мозг вложили в слоновье тело. Тойти-Хойти, так его звали, кажется. Да, наверное, так будет лучше…»
Перед несчастным Володькой быстро «прокручивалась» безрадостная, коротенькая жизнь в вонючей клетке. Он смутно видел слегка испуганное лицо неведомого дрессировщика и слышал срываемые вечерами аплодисменты пораженного зрительного зала.
Володька тяжело вздохнул и прикрыл глаза: выбора, вполне возможно, у него и нет.
По тропе, не замечая зверя, прошли навьюченные берестяными коробами Пашка и его чем-то озабоченная бабушка.
Мрачный Пашка еле тащился, низко опустив повинную голову. Бабка Анфиса сурово выговаривала:
— Да как у тебя совести-то хватило мальчонку на болотах одного бросить?! Он же городской…
— А я нет?! — привычно — видно не в первый раз! — огрызнулся приятель.
— Ты кажное лето здесь гостишь, прости господи! Алексино болото назубок уже знаешь, а он первый разочек туда и попал-то…
— Там сухо сейчас! Сухо!
— Тогда почему он домой не вернулся?! — гневно выкрикнула старушка.
Пашка снова понурился, а от удаляющейся бабки Анфисы донеслось:
— Хорошо, ежели мальчонка заплутал просто, а вдруг нелегкая его понесла куда? Там чуть далече трясины такие….
«Лучше бы меня в ту трясину занесло, чем на эти проклятые ягоды!»
Володька положил тяжелую голову на передние лапы и снова замер в тревожном ожидании.
Жизнь в волчьей шкуре и красивая легенда, рассказанная Пашкой, оказались плохо совместимы. Одно дело — убегать волком от тюрьмы или погони, другое — чувствовать себя изгоем, отрезанным от людей своим новым телом вернее, чем толстенными стенами. Володька тяжело вздохнул: «Еще и подстрелит запросто такой, как Петро…»
Смотрел Володька исключительно на тропу, поэтому полной неожиданностью оказалось, когда чужая, когтистая, мощная лапа со всего размаха опустилась ему пониже спины. Затем в затылок жарко задышали. Чьи-то острые зубы больно вцепились в загривок и выволокли растерянного волчонка из кустов, как какую-нибудь тряпку.
Володька испуганно взвизгнул, но глаз открыть не осмелился. И молча терпел, пока неведомая сила мотала его из стороны в сторону и весьма чувствительно шлепала тяжелой лапой по незащищенной морде.
Наконец таинственный зверь устал и просто-напросто швырнул волчонка на землю. Володька припал брюхом к сухим листьям и настороженно замер в ожидании, но никакого продолжения не последовало. Его больше не трогали.
Володька судорожно перевел дыхание. Длинно, обиженно всхлипнул и нерешительно приоткрыл глаза. И почти не удивился.
Перед ним стоял жутко огромный, матерый волчище. Легкий налет седины на темно-серой шерсти вовсе не старил хищника, а наоборот, придавал ему какую-то основательность и солидность. От волка ощутимо веяло мощью. И нескрываемой яростью.
Все то зверье в многочисленных триллерах про оборотней, что Володька когда-то видел по телевизору, сейчас казалось мальчишке просто пузатой мелочью по сравнению с этим страшным хищником.
Чудовищная пасть оскалена. Ярко-синие, такие знакомые глаза гневно прищурены. Волк издал низкое горловое рычание, верхняя губа еще сильнее приподнялась, обнажая клыки невероятной величины.
Уши волчонка невольно плотно прижались к затылку. Он виновато заскулил и отстраненно подумал: «Елки, парочка монстров…»
Зверь раздраженно фыркнул, и в голове ошеломленного мальчика прозвучало: «Он еще шутит!!!»
Старый волк отступил на шаг. Воздух перед ним вдруг задрожал, пахнуло холодом, и Володька снова невольно зажмурился. А когда распахнул глаза, то приоткрыл пасть и озадаченно вывалил длинный розовый язык: перед ним стоял дед. В своем обычном человеческом облике. И смотрел на него абсолютно с тем же гневом, что и недавний зверь.
— Доигрался, щенок?!
Володька испуганно съежился. Дед сердито добавил:
— Еще и при свидетеле, паршивец, перекинуться умудрился!
Волчонок вопросительно пискнул. Старик смягчился:
— Домой ее отправил, пусть бабке с матерью покажется. Они и без того ночь не спали, все искали девчонку.
Он хлопнул себя ладонью по бедру, будто подзывая собаку, и Володька послушно поднялся на дрожащие после пережитого лапы. Дед не спеша направился вглубь леса, искоса приглядываясь к трусящему за ним несчастному детенышу.
— Значит, нарвался-таки на ягоды, — недовольно пробормотал он. — Рановато, конечно. Ни леса не знаешь, ни о себе ничего… И в человека перекинуться не умеешь… Эх, дурачок!
Он переступил через трухлявую, всю покрытую мхом колоду и свернул к недавно рухнувшей, еще довольно крепкой сосне. Сел и кивнул внуку на место у своих ног.
Володька с тяжелым вздохом улегся. Старик положил теплую руку ему на затылок и проворчал:
— Пыхти не пыхти, дело сделано.
Волчонок жалобно застонал. Роман Феоктистыч кинул на него сожалеющий взгляд:
— Ты думал, болван ты эдакий, все так просто? Сожрал ягоды, поблевал маленько, да и стал оборотнем? Торопыга дурной! Предупреждал же!
Он щелкнул пальцами и сморщил лоб, с трудом подбирая слова:
— Э-э… Попробуй-ка представить себе пульт телевизора. Сколько там у вас в городе каналов на кабельном теперь дают? Штук двадцать-тридцать?
Мальчик осторожно кивнул, стараясь не стряхнуть надежную руку деда: она успокаивала.
— А теперь представь: ты закрыл глаза и наугад нажал пару каких-то кнопок. Включил двенадцатый. Мать зашла, отобрала пульт и села смотреть свое. Потом ты захотел вернуться к той программе. Своей. Но не знаешь, как. И пересматриваешь все варианты. Их всего тридцать, ты довольно легко находишь нужный. Но это всего лишь пульт телевизора… — Старик тяжело вздохнул. — Глупый пример. Просто другого в голову не приходит…
Он погладил волчонка по голове:
— Эти ягоды сыграли роль твоих пальцев и тоже запустили какую-то программу: ты стал волком. Сыграли вслепую, заметь! Как — неизвестно. Ты в одном уверен теперь: программа есть. Знаешь какая. Но как тебе к ней вернуться, чтобы перекинуться человеком? Не представляю. Наш мозг, волчонок, не пульт с десятью кнопками…
Володька изумленно посмотрел на деда: он же стал человеком! Старик грустно рассмеялся:
— Стал! Но ты не знаешь, сколько я одиноким волчарой по этим лесам помотался, сколько кровушки себе попортил, прежде чем смог вернуть свой облик! Это сейчас я легко запускаю обе программы…
Он потрепал волчонка по загривку:
— Да и зачем тебе сейчас, скажи на милость, та волчья шкура? Что она тебе дает кроме страха? Ты еще и человеком-то не жил толком. Куда было спешить, а?
Неожиданно лицо деда изменилось, стало напряженным, ноздри сухого носа хищно затрепетали. Он вскочил и повернулся в сторону тропы. Затем хмыкнул, мышцы лица расслабились:
— Маруська нас ищет. Вот же шустрый постреленок…
Володька заскулил. Дед пожал плечами:
— Как хочешь. Может, ты и прав. Девчушка, если что, и помочь сможет…
И он неторопливо пошел к тропе.
Маруська, наряженная в свое очередное пестрое платьице, почти доходящее до тощих щиколоток, обрадованно вскрикнула, увидев волчонка, и стремительно бросилась к нему на шею. Володька зажмурился, вдыхая сладкий, молочный запах и осторожно лизнул девочку в щеку. Она пискнула. Дед рассмеялся. Маруська обернулась к нему и застенчиво прошептала:
