Наталья Суханова - В пещерах мурозавра
— Ну, показывайте, где у вас миллионы насекомых! — распорядилась большая женщина.
Бабушка Тихая поглядела вокруг себя и невнятно забормотала. Большая женщина заглянула туда, сюда и укоризненно сказала:
— Вы, бабушка, если не знаете, что такое много муравьев, зайдите к вашим соседям по улице.
Потому что муравьи, конечно, были в доме, но так, немножечко, от нашествия и следа не осталось.
Тем не менее большая женщина потребовала ведро, и Тихой ничего не оставалось, как принести его. Женщина развела в ведре черную вонючую жидкость и начала обрызгивать все вокруг, велев вынести во двор съестное.
Бабоныко, выглянув и увидев такое, заперлась у себя в комнате и из-за двери сказала:
— Нет-нет, благодарю вас, нам брызгать не надо, у нас их и нет вовсе, мы не нуждаемся.
— Вот, учитесь у сознательных старушек, — сказала большая женщина бабушке Тихой.
На стук большой женщины в Фимину дверь никто не отозвался, хотя Нюня знала: Фима никуда не уходил.
Глава 17
Всякие очень большие числа
Самое многое через месяц после этих происшествий и недели за полторы до исчезновения Фимы Нюня и куклы повидали такое, что, вздумай они кому-нибудь рассказать, никто бы не поверил. Но они и не думали рассказывать. Во-первых, разведчики умеют хранить тайну. Во-вторых, — и это главное — Фима понял их и подружился с ними. А Мутичку даже полюбил. Сам сядет за микроскоп, а ее рядом посадит и растолковывает что-то.
Нюня придет, окажет:
— Мутичке уже кушать пора!
Фима засмеется:
— Пора — значит, бери.
Но Нюне хочется поговорить.
— Мутичка — очень умная кукла, — скажет она.
А Фима опять смеется:
— Как ты, да?
Но не обидно смеется.
— Я ведь тоже не такая глупая, как ты подумал тогда, в зоопарке, — скажет Нюня. — Если я говорила «уничтожить», думаешь, я уж правда такая злая? Это я просто не знала тогда, что насекомые умные.
— Развитые, а не умные — так будет вернее, — снова станет серьезным Фима.
— Фимочка, а может быть так, что человек добрый, но глупый?
— Это если не доброта, а сюсюканье. А если настоящая доброта, то это все равно что ум. Ну, вот посуди сама, — Фима выпрямится во весь свой маленький рост. — Ты без нужды веточку не сломишь, букашку просто так не раздавишь, птице поможешь, зверя обережешь. Вроде ты животных сохраняешь — и всё. А оказывается, что не только животных, но и человека, человечество. Потому что не будет муравья или птицы — не будет и леса. А леса или водорослей не будет не будет ни хлеба, ни воды, ни воздуха. Ты любуешься листом или букашкой и думаешь, что это просто доброта, а это — ум! Вот!
Он много еще что говорил, но Нюне так нравилось слушать его речи, что она могла прослушать внимательно не больше трех фраз, а дальше начинала мечтать и уже ничего не слышала. И после спроси ее, о чем говорили, а она уже не помнит. Помнит, что что-то замечательное, а что — неизвестно.
Хорошо запомнила Нюня только разговор на груше.
Она подошла, когда Фима уже сидел на дереве и о чем-то очень думал. Нюня потопталась и тоже полезла, но на всякий случай уселась на самой нижней ветке. Однако Фима не только не рассердился на нее, а даже заговорил.
— Нужно, — сказал он задумчиво, — уметь подняться выше и посмотреть широко.
Что ж, выше так выше. Нюня поднялась еще на две ветки и уселась почти рядом с Фимой. Но так как широко все равно не было видно, то она встала и начала озираться.
— Ну, так и столкнуть недолго, — сказал Фима, но все-таки очень не рассердился, а продолжал говорить: — Как ты думаешь, сколько на небе звезд?
Нюня вспомнила разговор в зоопарке — может, Фима хочет проверить, правильно ли она сказала, что умеет, как муравей, звезды днем видеть? Но ничуть она и не соврала: стоило ей подумать о звездах, и она тут же их увидела — много, очень много, лишь вокруг солнца их не было.
— Миллион! Их — миллион!
— Ученые насчитывают на небе полтораста тысяч звезд, — уточнил Фима и опять спросил: — А как ты полагаешь, сколько на Земле видов насекомых? Я подчеркиваю: не особей, а видов!
Сказал так сказал! Разве был на улице еще такой мальчик, который бы мог сказать «подчеркиваю»! Еще мог бы, пожалуй, что-нибудь подчеркнуть в тетрадке и то, наверное, криво. Но сказать! Она так восхитилась, что чуть не забыла ответить. Потом спохватилась:
— Насекомых? Полтораста тысяч!
— Ошибаешься! Более двух миллионов на земле видов насекомых!
Так и сказал: «более»!
— А миллион больше, чем тысяча, да? — уточнила для себя Нюня.
— Ты понимаешь, что такое вид? — продолжал Фима. — Тараканы — это вид. И муравьи — это вид. И комары — вид. И клопы. И пчелы. И осы. Более двух миллионов только видов! А сколько особей еще в каждом виде! По сравнению с насекомыми звезды — это так, горсточка. Во всяком случае, видимые.
Больше Нюня на небо смотреть не стала, а принялась думать о насекомых. А потом оказалось, что она уже не о насекомых думает, а о том, что, наверное, ни за что не успеть человеку за жизнь обо всем подумать: и того тысячи, и того миллионы, а голова-то у человека одна.
— А как ты полагаешь, — снова умно спросил Фима, — имеет значение у насекомых каждая особь? Ну, каждое насекомое?
Нюня представила, что ее укусил комар, так ярко представила, что у нее тут же зачесалась нога, почесала ногу и ответила убежденно:
— Имеет.
— Нет. Не больше, чем клетка в твоем теле! А теперь скажи, сколько времени существуют насекомые и сколько человек?
— Фимочка, а есть такое насекомое — оно живет один день. А человек до самой старости!
— Я говорю о жизни вида и класса, а не о жизни особи, — сказал Фима сурово. — Так вот, двести миллионов лет существуют насекомые, а человечество в сто, а то и в двести раз меньше.
— Ой, Фимочка! — с послушным восхищением сказала Нюня, а Фима продолжал:
— На что уж промышленность! И, однако же, вес только одной стаи саранчи, перелетевшей через Красное море в начале нашего века, больше веса всех цветных металлов, которые за всю свою историю выплавило человечество!
— Фимочка! Если они такие, ну, миллионные, как же ты ими командуешь? Они вон какие, сам говоришь, а тебя слушают!
— Это разве слушают?! — вздохнул Фима.
— Ты как волшебник, — сказала подхалимно Нюня.
— Познавать надо, — задумчиво откликнулся Фима. — По-зна-вать! Вот тогда ого-го! — можно сильнее любого волшебника стать!
— Разве их всех узнаешь, — вздохнула в свою очередь Нюня, — их вон сколько… миллионов, даже обо всех миллионах не успеешь подумать!
— Эх, Нюня-манюня, — сказал Фима. — Считать надо уметь! Звезд — сто пятьдесят тысяч на небе, так? Насекомых сколько? Два миллиона видов. А в каждой — подчеркиваю: в каждой! — голове до шестнадцати миллиардов нейронов сообразительных клеток. Да ведь и не каждую же звезду или насекомое нужно знать! Да и не каждая же голова все-все должна знать — ты вот, к примеру, еще ни о чем почти не думала…
— Я думала!
— У человечества вон сколько мозгов. Только плохо, когда люди забывают, что каждый должен думать!
Тут Нюня задала один вопрос — только один вопрос, только об одном невероятном происшествии из многих, которые видели за последнее время ее дочери-куклы, но Фима, вместо того чтобы ответить на вопрос, задумался, глядя прямо в лицо Нюне.
— Я знаю, — сказал он, — ты наблюдаешь за мной. Я сначала сердился на тебя, а теперь не сержусь. Я уважаю в людях любознательность. Может быть, ты станешь великой ученой или великой писательницей.
Нюня широко открыла глаза, а Фима продолжал:
— Есть даже такое выражение: «Он вырвал тайну у природы». Но человек имеет право на тайну. Во всяком случае, до тех пор, пока он не проверил все, что нужно. Я знаю, тебе известна очень важная часть моей тайны.
— Позавчера!.. — сказала Нюня и сжала и даже поджала губы, чтобы показать, что большего она не сказала бы и под пытками.
— Я знаю, ты не такая болтушка, как некоторые другие девчонки.
— Ой, Фимочка, да честное ленинское, честное пионерское, честное октябрятское…
— Дай просто честное слово. Если человек не умеет держать просто честного слова, то он и другого слова не выполнит.
— Да честное… честное-пречестное слово!
— И если ты узнаешь даже больше, я верю, ты и тогда не проболтаешься. Так нужно, Нюня!
Медленно и спокойно он стал слезать с дерева, и за ним, немножко торопясь, но все-таки стараясь не наступать на голову и руки, стала спускаться Нюня.
Вечером она собрала всех кукол вокруг себя.
— Что ты знаешь о Фиме? — опрашивала она и, выслушав, говорила: — А теперь запомните — разведчик должен уметь держать просто честное слово! И вообще человек имеет право на тайну.
Только Мутичку она даже слушать не стала:
