Патрик Несс - Война хаоса
Его слова — если говорить языком Бремени, языком, которого так чурается Земля, — его слова расходится по лагерю, и вот я уже слышу слившиеся воедино голоса.
Вся Земля вторит: Мы не забудем.
В голосе Неба они видят мою руку.
Они видят железный обруч с надписью — на языке Бездны. Они видят вечную метку, навсегда сделавшую меня чужаком.
1017.
ЕЩЕ ОДИН ШАНС ЗАТИШЬЕ
[Виола]
Паника и ужас в Шуме Брэдли невыносимы.
Громко
Боже, как громко
Симона с Виолой смотрят на меня, как на умирающего Я умираю? Высадились посреди войны 55 дней до прибытия каравана может, полететь в другое место? 55 дней до того, как здесь появятся нормальные лекарства 55 дней ждать смерти Я умираю?
— Ты не умираешь, — говорю я, лежа на койке, пока Симона вкалывает мне лекарство для сращивания костей. — Брэдли…
— Нет. — Он вскидывает руки, останавливая меня. — Я чувствую себя таким…
Голым голым голым
— Словами не передать, каким голым я себя чувствую.
Симона устроила в спальном отсеке разведчика импровизированную палату. Я лежу на одной койке, Брэдли на другой — его глаза широко распахнуты, руками он зажимает уши, а Шум становится все громче и громче…
— Он точно здоров? — напряженно шепчет Симона. начиная перевязывать мне лодыжки.
— Я только знаю, что мужчины в конце концов привыкли и что…
— …была лекарство,- перебивает меня она — Но мэр уничтожил все запасы.
Я киваю:
— Главное, что оно существует. Это вселяет надежду.
Хватит обо мне шептаться, звучит в Шуме Брэдли.
— Прости,- говорю я вслух.
— За что? — переспрашивает он, но тут же все понимает. — Вы не могли бы оставить меня одного, хотя бы ненадолго? — просит он.
А в его Шуме: Черт, убирайтесь отсюда и дайте мне спокойно подумать
— Я только закончу с Виолой. — Голос у Симоны по-прежнему дрожит, и она старается не смотреть на Брэдли, оборачивая целебный пластырь вокруг моей лодыжки.
— Можешь прихватить еще один?- тихо спрашиваю я.
— Зачем?
— Скажу на улице, не хочу больше его расстраивать.
Она бросает на меня подозрительный взгляд, но достает из ящика еще один пластырь. и мы выбираемся на улицу. Шум Брэдли заполняет отсек доверху, от стенки до стенки.
— Я все же не понимаю,- говорит Симона на ходу. — Я вроде бы слышу этот Шум ушами… И не только слышу, но и вижу. Какие-то картинки, образы…
Она права. Брэдли уже начал показывать картинки: они могут появляться в голове, а могут висеть в воздухе перед глазами…
На этих картинках сначала мы, стоящие в дверях, и он сам на койке…
Потом — проекция битвы и что случилось, когда горящая стрела спэклов угодила в зонд…
Потом — виды на мониторах корабля — разведчика, когда он спускался с орбиты: огромный синевато зелёный океан, бескрайние леса и река, вдоль которой маршировала, полностью сливаясь с берегом, незримая армия спэклов…
А потом…
Симона…
Симона и Брэдли вместе…
— Брэдли!- в ужасе восклицает она, пятясь.
— Прошу вас! — кричит он.- Оставьте меня в покое! Это невыносимо!
Я тоже слегка ошарашена: картинки, на которых
Брэдли и Симона вместе, очень четкие, и чем усерднее Брэдли пытается их прогнать, тем яснее и отчетливей они становятся. Я хватаю Симону за руку и тащу прочь, захлопывая за нами дверь люка. — толку от этого почти никакого. все равно что пытаться заглушить громкий крик.
Мы выбегаем на улицу.
Жеребенок?- спрашивает Желудь, выходя из зарослей, в которых он пасся.
— И у животных Шум! — восклицает Симона.- Да что это такое?!
— Информация, — говорю я. вспоминая слова Бена. Однажды — кажется, что это было давным-давно — он рассказал нам с Тоддом, каково пришлось первым переселенцам, высадившимся на Новом свете. — Бесконечный поток информации, который невозможно остановить, как бы ни хотелось.
— Брэдли так напуган, — дрогнувшим голосом произносит Симона.- Но его мысли, господи…
Она отворачивается, а мне неловко спросить, правду мы видели в Шуме Брэдли или только его фантазии.
— Он все тот же Брэдли,- говорю я.- Помни об этом. Представь, что все вокруг увидели бы твои сокровенные мысли?
Она со вздохом поднимает глаза к двум лунам:
— На кораблях каравана две тысячи мужчин, Виола. Две тысячи. Что произойдет, когда мы разбудим всех?
— Они привыкнут, — отвечаю я. — Со временем все мужчины привыкают.
Симона фыркает сквозь слезы:
— А женщины?
— Ну, с этим тут определенные проблемы.
Она снова качает головой, а потом замечает пластырь в своей руке:
— Так для чего он?
Я прикусываю губу:
— Только не падай в обморок.
Я медленно задираю рукав кофты и показываю ей железный обруч. Кожа вокруг опухла и покраснела еще сильней, чем раньше. В свете двух лун ясно виден мой номер: 1391.
— О. Виола! — едва слышно выдавливает Симона. — Это дело рук того негодяя?
— Не совсем. Он сделал это со всеми остальными женщинами, но не со мной, — отвечаю я и откашливаюсь.- Обруч я надела сама.
— Сама?!
— На то была веская причина. Слушай, позже объясню, а сейчас мне бы совсем не помешал пластырь.
Симона немного выжидает, а потом, не сводя с меня взгляда, осторожно оборачивает пластырь вокруг моей руки. Приятная прохлада тотчас снимает боль.
— Милая… — с такой невыносимой нежностью в голосе спрашивает Симона, что я отворачиваюсь. — У тебя точно все нормально?
Я кое-как выдавливаю улыбку, чтобы хоть немного ее успокоить.
— Я столько всего должна тебе рассказать.
— Да уж,- говорит она, затягивая бинт.- Может, начнешь?
Я качаю головой:
— Не могу. Мне надо найти Тодда.
Симона хмурит лоб:
— Что? Сейчас?- Она распрямляет плечи.- Только не говори, что полезешь в это пекло!
— Сражение закончилось, мы же видели своими глазами.
— Мы видели: как две огромные армии разбили лагеря друг против друга, а потом кто-то подстрелил наш зонд! Нет уж, я тебя туда не пущу.
— Там Тодд,- говорю я.- Я еду за ним.
— Не едешь! Как командир корабля я тебе запрещаю, и точка.
Я моргаю:
— Запрещаешь?
У меня в груди начинает подниматься удивленный гнев.
Симона видит выражение моего лица и смягчается:
— Виола, ты очень многое пережила за последние пять месяцев, но теперь мы с тобой. Я слишком люблю тебя и не могу подвергать такому риску. Ты не поедешь. Я не позволю.
— Если мы хотим мира, войну надо остановить. Как можно скорее!
— И вы с другом сделаете это вдвоем?
Тогда гнев вспыхивает во мне с новой силой, но я пытаюсь напомнить себе, что она ничего не знает: не знает, сколько всего мы с Тоддом пережили и добились вдвоем, не знает, что все запреты «взрослых» остались для меня в далеком — предалеком прошлом.
Я хватаю поводья, и Желудь опускается на колени.
— Виола, нет! — вскрикивает Симона, бросаясь ко мне.
Сдавайся! — испуганно вопит Желудь.
Симона от неожиданности пятится. Я перекидываю через седло еще больную, но уже заживающую ногу.
— Больше мне никто не указ. Симона. — тихо и как можно спокойней говорю я, невольно поражаясь своему властному голосу. — Будь мои родители живы, возможно. все было бы иначе. Но их нет.
Симона как будто хочет подойти, но всерьез опасается Желудя.
— Да, твоих родителей нет в живых, но ты не меньше дорога и другим людям.
— Пожалуйста, — говорю я. — Ты должна мне доверять.
Она смотрит на меня с грустью и досадой:
— Ты слишком рано повзрослела…
— Может быть. Но меня никто не спрашивал. Желудь встает и уже хочет тронуться в путь.
— Я постараюсь вернуться как можно скорее.
— Виола…
— Я должна отыскать Тодда, этим все сказано. Госпожу Кайл тоже надо найти, пока она не взялась за старое.
— Давай я поеду с тобой!
— Брэдли ты нужна больше, чем мне, — говорю я. — Как бы тебя ни расстраивали его мысли, ты ему нужна.
— Виола…
— Думаешь, мне самой хочется лезть в пекло? — чуть мягче спрашиваю я. пытаясь таким образом извиниться. Меня постепенно охватывает страх. Я оглядываюсь на корабль.- Нельзя послать за мной еще один зонд?
Симона на минуту погружается в раздумья, а потом говорит:
— Есть идея получше.
[Тодд]
— В близлежащих домах удалось добыть одеяла, — отчитывается мистер О’Хара перед мэром. — И провизию. Скоро все будет доставлено в лагерь.
— Спасибо, капитан, — говорит мэр. — Не з будьте хорошенько накормить Тодда.
Мистер О’Хара резко поднимает глаза:
— Провизии крайне мало, сэр…
— Накормите Тодда, — перебивает его мэр. — И про одеяло не забудьте. Холодает.
Вздохнув, мистер О’Хара с досадой чеканит:
— Так точно, сэр.
— И для моей лошади тоже одеяло прихватите, — добавляю я.
Мистер О’Хара переводит на меня злобный взгляд.
— Вы все слышали, капитан, — говорит мэр. Тот кивает и в ярости уносится прочь.
Солдаты мэра расчистили для нас небольшую площадку на краю лагеря. Здесь есть костер, пара скамеек вокруг и несколько палаток для мэра и офицеров. Я сижу в стороне, но не очень далеко — не спускаю с мэра глаз. Ангаррад стоит рядом, по-прежнему свесив голову к земле, и молчит. Я без остановки глажу ее по гриве и бокам, но она не произносит ни слова — ни единого словечка.
