Лене Каабербол - Опасное наследство
Он смерил меня взглядом.
– Ну, мальчуган, – молвил он, – самое время тебе просить прощения.
Я только смотрел на него.
– Ты назвал меня предателем. Ты обвинил меня в том, что я поднял руку на женщину. Возьми свои слова обратно.
Но это было выше моих сил.
– Возьми их обратно… – Он поднял меч.
Я только покачал головой. Мне хотелось закрыть глаза, но я этого не сделал. Тогда он взмахнул мечом.
Удар пришелся мне по плечу с такой силой, что я выронил сломанный меч и упал на колено.
Я опустил глаза. Каллан говорит, что, коли меч достаточно остер, даже не заметишь, что потерял руку, прежде чем увидишь ее на земле. Но никакой руки там не было. И даже ни капли крови на было. Меня медленно осенило, что Ивайн ударил меня плоской стороной клинка. Я взглянул на него. Его серые глаза снова были столь же ледяными, как в самом начале единоборства.
– Возьми свои слова обратно, – снова повторил он.
Я безмолвно поглядел на него. Потом снова покачал головой.
На этот раз удар пришелся на другое плечо. Рука потеряла чувствительность, да так, что я не мог поднять ее. Он по-прежнему бил плашмя.
– Тогда признайся, что ты лгал!
– Я не лгал, – злобно ответил я.
И тогда меч снова просвистел в воздухе и ударил меня в спину, да так, что я рухнул на колени.
Так все и продолжалось. Я не понимал, зачем он так настойчиво хотел заставить меня «взять обратно свои слова». Быть может, для того, чтобы никто позднее не смел обвинить его в причиненном им зле. Но я не мог выговорить эти слова. Никогда в жизни по своей воле не попрошу я прощения у этого негодяя. Пусть убьет меня, коли хочет, но ему не заставить взять мои слова обратно, чтобы потом он мог благодаря мне бродить по всей округе, словно честный человек.
Удары продолжали сыпаться… Он больше бил по плечам, но и ногам, и спине тоже досталась своя доля. Один раз удар пришелся мне в голову, так что я увидел солнце, луну и звезды, вернее, небо в алмазах, и кровь потекла у меня по щекам.
Я то и дело падал на спину. Всякий раз, прежде чем ударить снова, он ждал, когда я поднимусь на ноги.
Так все и продолжалось, пока я не оказался на четвереньках и подняться у меня не было сил.
Он поставил ногу мне на плечо и толкнул так, что я, перевернувшись, упал на спину. И вот он уже, широко расставив ноги, стоит надо мной.
Странное выражение безрассудства и отчаяния появилось на его лице теперь, когда он приставил острие меча к моему горлу.
– Неужто мне и вправду придется убить тебя, мальчуган? Сдохнешь тут из-за своего упрямства!
Рот мой был полон крови, да и видел я уже не особо хорошо. Да и болело у меня вовсе не в двух-трех местах – все мое тело было сплошным огромным завывающим комком боли.
– В последний раз! – хрипло произнес он. – Забери свои враки обратно.
– Чтоб ты сгорел в аду! – пробормотал я и закрыл глаза.
Я ощущал, как прохладное острие меча прижимается к моей шее, и знал, что на этот раз он взвешивает все «за» и «против» – подтолкнут его или нет… Какой-то краткий миг я подумал о матери, о Мелли и о Дине, и у меня возникло желание попросить прощения. Но больше всего я думал о том, как больно колет острие, и о том, что все это скоро кончится.
– Прекрати! Отпусти его! Экая ты здоровенная бестия!
Я резко открыл глаза, потому как знал лишь двоих людей на всем свете, что могли так говорить. Какой-то миг я был уверен: Ивайн снова ударил меня по голове, потому как мне и вправду почудилось, будто я вижу, как моя младшая сестренка Дина, стоя рядом с Ивайном, тянет его за рукав и выкрикивает ему эти слова. А голос ее мог бы заставить мула выскочить из шкуры. Стоя прямо посреди Железного круга, Ивайн отпрянул на несколько шагов назад и схватился за голову, словно она ударила его дубинкой. Да, такое впечатление производит моя сестра на большинство людей.
– Дина!..
Она круто повернулась, и глаза ее сразили меня, будто удар хлыста.
– И ты туда же! Круглый идиот!
– Дина! Вон отсюда! Выйди из Железного круга!
– Выйти!.. Чтобы этот негодяй убил тебя? Никогда в жизни! Какого черта ты тут делаешь?
Слова эти звучали необычно, ведь Дина, вообще-то, никогда не ругается.
– Неужто, по-твоему, он так тебе и признается, что подстрелил матушку?
Кто «он»? Что она имела в виду? «Он»! Я не в силах был поднять руку и указать на своего противника.
– Ивайн Лаклан?
– Этот? – Она посмотрела на него, а потом снова на меня. – Этот? Да он никогда в жизни не был Ивайном Лакланом!
ДИНА
Раздоры
Мой брат выглядел ужасно. Здоровенный, как буйвол, детина из Лакланов отделал его так, что Давин едва мог шевельнуться. Кровь стекала по одной его щеке, губа была разбита и опухла, а нос напоминал картофелину. Вся верхняя часть его туловища была покрыта вспухшими багровыми полосами, словно после порки, только пошире. А многие из них кровоточили, так как острие меча пронзило кожу. Я уже не знала, кто вызывает у меня больший гнев – Давин или этот буйвол.
– А кто, черт побери, тогда ты? – спросил буйвол.
– Дина Тонерре, – ответила я. – Сестра этого идиота!
Нельзя сказать, что мне не было жаль Давина. Он и в самом деле был ужасно избит.
Но прежде всего я была в ярости. На что это похоже – не сказав никому ни слова, бежать из дома, и отправиться куда-то, будто тать в ночи, и играть в героя, и рисковать жизнью! А для довершения глупостей принялся размахивать мечом перед носом того, кто был совсем ни при чем. Вот уж точно – конец всему делу венец.
Давин пытался приподняться и сесть, но он не владел руками. Встав на колени рядом с ним, я помогла ему, так что он смог выпрямиться наполовину, а кровь из его ран омочила мою юбку.
– Дина, выходи из круга! – повторил он.
Он бы вытолкнул меня оттуда, коли б мог. Эта история с Железным кругом явно мучила его. Я, по правде говоря, не понимала почему. Это была всего-навсего лишь глупая железная цепь, каждый мог нырнуть под нее, и я никак не понимала, почему никто давным-давно не вмешался в их единоборство. Как могли они все вместе стоять там и смотреть, как взрослый мужчина до полусмерти лупит мальчишку мечом? Я вытерла его щеку подолом своего фартука, чтобы убрать хотя бы немного крови. А кровоточил какой-то мерзкий рубец, который, пожалуй, следовало бы зашить.
– Мадемуазель Тонерре, – молвила старая седовласая женщина, должно быть Хелена Лаклан, – скажите мне, почему вы не верите, что это мой внук Ивайн?
Я подняла глаза. Сначала на нее, а потом на буйвола. В этой горе мышц не было ничего общего с тем учтивым господином, что завел нас в засаду.
– Они вообще не похожи друг на друга, – коротко ответила я, продолжая вытирать кровь.
– Мадемуазель, это и есть Ивайн!
В совершенном ошеломлении меня угораздило заглянуть ей в глаза, и, перед тем как она молниеносно опустила взор, я увидела, что она сказала правду. Буйвол, отделавший до полусмерти Давина, и в самом деле был Ивайном Лакланом.
Но кто же предал тогда матушку?
Внезапно настал мой черед почувствовать себя дура дурой. Я-то знала, что он ложью заманил нас в засаду. Так почему б ему не солгать, назвав не свое, а чужое имя?
– Мадам Лаклан, – медленно произнесла я, – две недели тому назад в дом моей матери явился человек и сказал, что имя его Ивайн Лаклан и что Лакланы нуждаются в помощи Пробуждающей Совесть. Мы с матушкой последовали за ним и угодили в ловушку, и это чуть не стоило ей жизни.
– Так это был не он? – хрипло спросил Давин. – Дина, круглая ты идиотка! Ты хочешь сказать, что я чуть не убил его, а он вовсе не тот, кто мне нужен!
– Ты называешь идиоткой меня! Может, это я велела тебе примчаться на всех парах с этим жалким железным стержнем вместо меча? И коли кого-то чуть не укокошили, то скорее, пожалуй, тебя!
– Успокойтесь! – произнес детина. – А может, теперь вам обоим хочется ненадолго занять Железный круг? Послушай-ка, малец, не означает ли это, что ныне я могу заставить тебя взять свои слова обратно?
– Пожалуй, это так! – ответил Давин. А затем, будто это слово душило его, добавил: – Прости!
– Слава богу! – сказал Ивайн Лаклан. – А я чуть было не подумал, что придется мне теперь биться и с твоей сестрой тоже. А ее я, черт побери, боюсь!
Он шумно расхохотался, и смех его подхватили зрители.
Я видела, как Давин, будто лошадь, над которой занесли бич, сжался под раскатами этого хохота. Это чудное в Давине. Он охотнее подерется, охотнее получит взбучку, да порой мне думается, он охотнее помрет, нежели позволит смеяться над собой.
– Тебе больно? – спросила я.
– Дина! – медленно и отчетливо, несмотря на опухшую верхнюю губу, произнес он. – Убирайся прочь! Прочь! Убирййся! – И закрыл глаза, не пожелал больше смотреть на меня.
Хелена Лаклан отвела свободную девичью для Давина, и, хотя мой упрямый старший брат твердил, что может дойти туда сам, все же большую часть пути наверх нес его Каллан.
