Дэвид Амонд - Скеллиг
— Что ты пишешь? — спросил я наконец.
— Дневник. Тут про меня, про тебя и про Скеллига. — Она ответила, не поднимая глаз.
— А если кто-нибудь прочитает?
— С какой стати? Это же мой дневник, личный, не имеют права.
Она снова принялась усердно писать.
Я вспомнил, как мы пишем дневники в школе. Строго раз в неделю.
А мисс Кларц регулярно проверяла, чтоб все писали разборчиво, расставляли правильно запятые и не делали орфографических ошибок. Нам ставили оценки за дневники, как за все остальное: за посещаемость, за опоздания, за отношение к предмету. Но я не стал рассказывать этого Мине. И продолжил якобы читать книгу. Только глаза щипало. От подступивших слез: я вспомнил про малышку в больнице. И тут уж совсем не смог сдержаться.
— Прости, — сказала Мина. — Правда, мне очень стыдно. Нам многое не нравится в школах, особенно издевки и насмешки. А тут я сама издеваться принялась. Прости. — Она сжала мою руку. — На самом деле все замечательно! — сказала она. — Нас ведь трое: ты, я и Скеллиг. Он, наверно, ждет. Что мы ему отнесем?
Глава 24
— А чей это дом? — спросил я, когда она отперла калитку и повела меня через сад. Мы спешили к двери с надписью "Опасно для жизни".
— Был дедушкин. Он умер в прошлом году. И оставил мне этот дом в наследство. Когда мне исполнится восемнадцать лет, я стану законной владелицей. — Она вставила ключ в замок. — Мы собираемся его ремонтировать. Потом будем сдавать.
Мы ступили во мрак, сжимая в руках свертки и пакеты. Шепоток бесшумно шмыгнул за нами.
— Но ты не волнуйся, — добавила Мина. — Ремонт начнется еще не скоро.
Я включил фонарик. И мы быстро прошли в комнату, где уложили его на рассвете. Там его не оказалось. В комнате было пусто и гулко, словно никого тут никогда и не было. Потом мы все-таки обнаружили за дверью Минину шерстяную кофту, заметили на полу дохлых мух… Шепоток мяукнул где-то выше: он устремился вверх по лестнице. Там мы и нашли Скеллига — он не то прошел, не то прополз полпролета.
— Развалина! — сердито проскрипел он, когда мы присели рядом. — Того и гляди, помру. Дайте аспирину!
Я порылся у него в кармане, достал из пузырька две таблетки и засунул ему в рот.
— Вы все-таки двигаетесь! Один! Без всякой помощи!
Он поморщился от боли.
— Хотите подняться выше? — спросила Мина.
— Да-да, повыше, — прошептал он.
Мы побросали свертки и, легко подняв его, перенесли на первую площадку.
Он застонал. Боль, видимо, была адская.
— Положите тут, — едва проскрипел он.
Мы внесли его в комнату — похоже, спальню, — с высоким беленым потолком и светлыми обоями и осторожно опустили у стены на пол. Сквозь неплотно пригнанные доски, которыми были забиты окна, сочился скудный свет и падал на его бледное, иссохшееся, изрытое морщинами лицо.
Я побежал за свертками. Мы расстелили одеяла на полу, прислонили к стене подушку. Рядом поставили пластмассовое блюдце для аспирина и пузырька с рыбьим жиром. Я открыл бутылку пива и тоже поставил рядом. На другое блюдце мы положили бутерброд с сыром и полплитки шоколада.
— Это все вам, — прошептала Мина.
— Давайте мы вам поможем, — предложил я.
Он замотал головой. Сам перевернулся на живот, подтянул коленки и переполз на карачках на расстеленное одеяло. Мы видели, как по его щекам стекают крупные слезы и, дробясь, падают на пол. На одеяле он замер, пытаясь отдышаться. Мина приблизилась, присела рядом.
— Сейчас я устрою вас поудобнее.
Она расстегнула пуговицы его пиджака. И принялась стаскивал, пиджак с плеч.
— Не надо, — проскрипел он.
— Доверьтесь мне, — сказала она мягко.
Он больше не сопротивлялся. Она выпростала из пиджака одну руку, потом другую, сняла с него пиджак. И мы увидели то, чего ждали и во что боялись верить. У него на спине, пробиваясь сквозь рубашку, росли настоящие крылья. Освободившись от пиджачных пут, они начали распрямляться — неровные, помятые, с кривыми, треснувшими перьями. Распрямляясь, они сухо похрустывали и подрагивали.
Крылья оказались шире его плеч и вздымались над головой. Скеллиг опустил голову еще ниже, почти до пола. Из глаз его снова катились слезы. Он охал и ойкал от боли. Мина потянулась к нему, погладила лоб, щеку… Потом робко провела рукой по оперению.
— Вы так прекрасны, — прошептала она.
— Дайте мне выспаться, — проскрипел Сксллиг. — И я хочу домой.
Он уткнулся лицом в подушку, а крылья продолжали шириться, распрямляться у него за спиной. Мы еще раз потрогали перья и вскоре услышали мерное дыхание: Скеллиг уснул. Шепоток, мурлыча, пристроился у него под боком.
Мы взглянули друт на друга. Моя рука, только что трогавшая чудесные перья, все еще дрожала. Я снова дотронулся до перьев кончиками пальцев. Провел по ним всей ладонью. Настоящие перья, а под ними кости, суставы, сухожилия — все, что держит крыло в полете. Скеллиг дышал мерно, но с хрипом и свистом. Я на цыпочках прошел к окну, выглянул сквозь щель на улицу.
— Что ты делаешь? — спросила она шепотом.
— Проверяю, на месте ли привычный мир.
Глава 25
Ее снова опутывали трубочки и провода. Прозрачная крышка была плотно закрыта. Девочка не двигалась. Вся запеленутая, вся в белом. Виднелись только волосики, темные, пушистые, но совершенно прямые. Хотелось потрогать их, потрогать маленькую щечку. Маленькие, крепко сжатые кулачки она закинула за голову.
Мы молчали. Я прислушивался к гудению города за окном, к приглушенному больничному гулу за стенами палаты. Различал собственное дыхание и нервные испуганные вздохи сидевших рядом родителей. Они с трудом сдерживали слезы. Я же обратился в слух. Продирался сквозь все шумы и звуки, пока наконец не услышал. Она дышала еле слышно: коротко и далеко, точно из другого мира. Закрыв глаза, я продолжал слушать. Глубже, глубже, пока не расслышал биение ее сердца. И я сказал себе: я смогу ее удержать. Пока я так слушаю, она будет дышать и жить.
Мы с папой шли к стоянке, и он держал меня за руку.
Возле лифта нам повстречалась та самая женщина из артритного отделения, в раме-ходилке. Она пыталась отдышаться, тяжело опираясь на раму. Увидев меня, улыбнулась.
— По три круга на каждом этаже и трижды вверх-вниз на лифте, — отчиталась она. — Развалина. Совершенная развалина.
Папа захлопал глазами и приветственно закивал.
— Угораздило же! — продолжала она и поерзала внутри рамы, готовясь двигаться дальше. — Ничего, скоро потанцуем!
Она потрепала меня по руке узловатыми, бесформенными пальцами.
— Ты сегодня грустный. Друга своего навещаешь?
Я кивнул. Она улыбнулась.
— Меня скоро выпишут. И его тоже, вот увидишь. Главное — двигаться. И не терять бодрости.
И она двинулась дальше, напевая "Бог танца" себе под нос.
— Про какого друга она спрашивала? — удивился папа.
— Перепутала.
Больше он ко мне не приставал, не до того ему было.
А в машине я увидел, что по лицу его катятся слезы.
Я закрыл глаза. Вспомнил, как она дышит, как бьется сердце. И стал слушать, проращивать в себе эти звуки. Я нащупал в грудной клетке стук своего сердца и услышал рядом еще одно. Вокруг ревели и выли машины, папа хлюпал носом. А я молчал. Я хранил девочку.
Глава 26
— Вот он, — сказала Мина. — Археоптерикс. Динозавр, который умел летать.
Она положила тяжеленную энциклопедию на траву под деревом, и мы принялись рассматривать неуклюжее животное. Художник поместил его на колючую ветку. На заднем плане дымились кратеры вулканов. По каменистой равнине гуляли диплодоки и стегозавры, короче, те, кому летать было не дано.
— Принято считать, что динозавры вымерли, — сказала Мина. — Но существует другая теория, согласно которой их потомки находятся среди нас. Гнездятся на наших деревьях и чердаках. И воздух полнится их пением. Маленький археоптерикс выжил и дал начало направлению эволюции, которое привело к птицам.
Она потрогала на картинке короткие, точно обрубленные крылышки.
— Видишь? Тоже крылья и перья. А существо-то было тяжелое, с тяжелыми костями. И погляди на этот хвост! Тяжелый, точно якорь! Они не могли легать долго, только перепархивали с дерева на дерево, со скалы на скалу. Взвиться в небеса и привольно парить научились только птицы. У этих не было пневматизации.
Я озадаченно нахмурился.
— Ты что, все забыл? Пневматизация. В птичьих костях есть заполненные воздухом полости. Это и позволяет им летать.
С дерева у нас над головой сорвался дрозд и взмыл в небо.
— Археоптерикса ты бы вряд ли смог поднять, — продолжала Мина. — Он тяжелый, как камень. Почти как те модели, которые я делаю из глины.
Я заглянул в ее темные, глубокие глаза. Они были широко распахнуты, словно она ждала, что я вот-вот что-то пойму, скажу… Я вспомнил, как держал на руках девочку. Как мы с Миной несли Скеллига. Я подумал об его крыльях и о трепещущем сердце малышки.
