Сара Б. Элфгрен - Огонь
Когда-нибудь она расскажет, что произошло на самом деле. Она обязательно сделает это. Он должен знать, что Ида умерла как герой. Он должен знать, как в действительности устроен мир и какую цену в нем за все приходится платить.
Все люди на Земле заслуживают того, чтобы знать правду.
Совет хочет, чтобы мир магии существовал отдельно от мира обычных людей. Но разве справедливо, что правду знает только маленькая горстка людей?
Они идут по дорожке к церкви. Под ногами хрустит гравий.
Линнея, Анна-Карин и Ванесса ждут их у лестницы.
Мину подходит к ним, они обнимаются. Мину делится с ними принесенными цветами. Шесть белых роз. Четыре от Избранниц, одна от Густава. Шестая от Николауса. Мину уверена, он бы одобрил ее решение.
Она оборачивается и видит Виктора, идущего по дорожке, засунув руки в карманы плаща. Он старается встретиться с Мину взглядом. Она отворачивается и входит в церковь, не говоря ему ни слова.
Спустя несколько дней после смерти Иды Виктор позвонил Мину. Сказал, что подъехал и ждет ее в машине около дома.
— С Адрианы сняли обвинение, — сказал он. — Все прошло легче, чем я думал.
— Как она себя чувствует? — спросила Мину.
— Пока еще в растерянности. Наши врачи поставили ей диагноз, который объясняет провалы в памяти. Сейчас она занимается своим здоровьем. Но это скоро пройдет.
Новость обрадовала Мину.
Интересно, а как врачи Совета на самом деле оценивают случившееся с Адрианой?
— Она останется в городе? — спросила Мину.
— Пока да. И мы тоже.
Она повернулась к Виктору и в упор посмотрела на него. Он барабанил пальцами по панели управления, избегая встречаться с Мину взглядом.
— Зачем? Вы же сказали, что вся история про Энгельсфорс — выдумка?
Виктор не отвечал.
— А сам-то ты что думаешь? Веришь, что мы Избранные?
— Я думаю, ты очень необычный человек, Мину, — сказал он и улыбнулся.
На мгновение Мину увидела прежнего Виктора, который безуспешно пытался произвести на нее впечатление своими уловками.
— Перестань, — сказала Мину.
Улыбка на лице Виктора погасла.
— Что вы сделали с Оливией? — спросила Мину.
— Я не могу разглашать эту тайну.
— А как же то, что ты говорил мне про Совет?
— Я не изменил своего мнения. Но если я хочу изменить Совет, я должен, насколько возможно, играть по их правилам.
— То есть ты опять подчиняешься всем приказам Совета?
Виктор грустно посмотрел на Мину.
— Не понимаю, как такой умный человек, как ты, может быть таким наивным, — говорит он. — Ты думаешь, все просто. Правильно — неправильно, хорошо — плохо. Важна цель, а не то, каким путем ты к ней идешь.
— То есть цель оправдывает средства?
— Если хочешь, да.
— Ты ошибаешься, — говорит Мину.
— Неужели? Вспомни, что ты сделала с Адрианой. Неужели это действительно можно назвать добрым делом? Забрать память, против воли человека изменить его личность…
— Это было сделано для ее спасения…
— Вот именно!
Прошло время, но Мину продолжала думать про этот разговор. В одном она теперь была совершенно уверена. На Виктора Эреншёльда никогда и ни в чем нельзя полагаться.
— Мину, — говорит Линнея, хватая ее за рукав.
В дальнем конце аллеи показался Эрик в обнимку с Юлией.
— Какого черта он тут делает? — пробормотала Ванесса. — Какого черта он вообще ходит по этой Земле?
«Потому что жизнь так устроена, — думает Мину. — Нет никакой космической справедливости. Неправда, что „грех всегда бывает наказан“. Эрики спокойно плывут дальше по жизни, независимо от того, какое зло они сотворили. Ну, в крайнем случае плохо спят по ночам. А может даже, и спят отлично».
Избранницы в молчании смотрят на приближающегося Эрика. Он видит это, но демонстративно не смотрит в их сторону. Не хочет или боится. Мину надеется на последнее. И хотя мир устроен несправедливо и Мину знает, что месть не лучший способ решения проблем, она надеется на то, что Эрик когда-нибудь заплатит за все, что он совершил.
Или что он хотя бы больше никому не причинит вреда.
Девушки ждут, пока Эрик и Юлия поднимутся по лестнице.
Потом смотрят друг на друга.
Пора идти.
Пора прощаться.
77
Она смотрит на уходящий высоко вверх потолок церкви. Голова кружится при мысли о тех людях, которые сотни лет назад ползали там, наверху, и строили эти своды.
Возле алтаря висит большая картина, изображающая Иисуса на кресте. Его печальные глаза устремлены в мрачное грозовое небо.
Сколько сегодня в церкви народа. И все одеты в черное.
Вот по центральному проходу идут Линнея и Ванесса. У каждой в руке роза. Не глядя ни на кого, они садятся на свободную скамью в середине церкви. Линнею не узнать. Нормальная девушка. Не накрашена, одета в простое черное платье.
Следом идут Мину и Анна-Карин, тоже с розами, на Анне-Карин черный костюм, в котором она была во время судебного процесса.
Хотя тогда в нем была Ванесса. Ведь это же была Ванесса, правильно?
Во сне мысли перескакивают с одного на другое. Ничего не знаешь наверняка. Бывает, видишь что-то, чего не было или было во сне.
А вот Густав.
Она бежит за ним по центральному проходу.
— Куда ты пропал? — говорит она. — Исчез, и всё. Или это я исчезла, я уже забыла.
Но он ее, похоже, не слышит. Он молча садится рядом с Мину и остальными Избранницами. Как если бы он тоже был Избранным.
Все это очень странно.
Кто-то закрывает двери церкви, над головами сидящих начинает звонить колокол. Шепот на скамейках смолкает.
Она оборачивается и смотрит на пастора. Совсем молодой, видимо, какой-то новенький.
Он говорит, что все собрались, чтобы проститься с любимой дочерью, сестрой и другом, и она оглядывает зал, видит вокруг много знакомых лиц.
Вот Юлия. Ее голова опущена, огромные слезы скатываются по щекам и падают на раскрытую страницу книги псалмов. Рядом с Юлией Эрик. Одной рукой он обнимает Юлию. На его лице застыло странное выражение. Кажется, он тоже спит.
Рядом на той же скамье держатся за руки Фелисия и Робин. Кевин тоже здесь, но он устроился в отдалении, как будто ни с кем не знаком.
Тут и там раздаются всхлипывания, эхо повторяет их и разносит по залу. Родители Эрика и семья Робина тоже здесь. Оса Сеттерквист украдкой вытирает слезы бумажным платком.
Многих из этих людей она знает всю свою жизнь. Правда, тетю не видела уже много лет. И двоюродных братьев. Какие они стали большие!
Но есть здесь и те, кого она едва знает, и даже те, кого видит в первый раз. И все они плачут.
Вдруг в зале раздается хорошо знакомый голос.
When I am dead, my dearest,
Sing no sad songs for me,
Plant thou no roses at my head,
Nor shady cypress tree[20].
Алисия. Она стоит у алтаря и поет.
Be the green grass above me,
With showers and dewdrops wet,
And if thou wilt, remember,
And if thou wilt, forget[21].
Мама и папа. Они сидят в самом первом ряду, и она спешит к ним.
— Что происходит? — спрашивает она.
Мамина спина сотрясается от плача. Папа смотрит прямо перед собой, слезы текут у него по щекам. Расмус и Лотта сидят по обеим сторонам от папы, прижавшись к его большому сильному телу.
— Эй! — снова обращается она к родителям.
Но они по-прежнему игнорируют ее. Они так ее и не простили.
Она снова поворачивается к алтарю.
Гроб. Светлое полированное дерево. Блестящие латунные ручки. Море цветов.
И ее фотография на высокой подставке.
Ида иногда пыталась представить, кто придет на ее похороны. Но таких снов у нее никогда раньше не было. Она хочет проснуться.
— Это не сон.
Ида поворачивается. И видит Матильду. Так странно видеть ее рядом. Она выглядит вполне реальной, даже более реальной, чем люди в церкви. На ней длинное платье без рукавов, белая сорочка, лицо серьезно.
— Это не сон, — повторяет Матильда.
— Конечно, сон, — возражает Ида. — Я же не мертвая.
Матильда не отвечает.
И тут Ида вспоминает.
Спортзал. Оливия. Густав. Поцелуй.
Это был не поцелуй.
Она снова оборачивается к залу.
— Мама! — кричит она. — Мама!
Мама прячет лицо в ладонях, папа обнимает ее и Расмуса.
— Папа!
— Они тебя не слышат, — говорит Матильда.
