Владислав Крапивин - Трое в «копейке», не считая зайца Митьки
У меня в ту пору уже готовилась к печати первая книжка, в газетах и журналах печатались рассказы, и в «бабаковскую» писательскую компанию я был принят за своего.
Но литературные посиделки на втором этаже в конце концов кончались, я спускался «с небес на землю», к себе на первый этаж, а там ждала меня другая жизнь. Как бы вторая сфера моего бытия. Ждали одноклассники и приятели моей племянницы Иринки.
Это уже потом Ирина Чеснокова стала журналистом, собкором «Пионерской правды», заместителем редактора «Учительской газеты» и так далее. А тогда она была пятиклассницей, увлеченной книжками про моря и паруса. Да и я от ее увлечений недалеко ушел, разница в возрасте-то всего десять лет. Иринка и ее друзья живо почуяли во мне «своего человека». Стали сбиваться вокруг меня в компанию. Эта компания и стала ядром будущего отряда «Каравелла».
Но тогда, в шестьдесят первом, этой обтрепанной, уктус-ской вольнице было далеко до отряда. Горластые местные «маугли» пока еще ничем не напоминали будущих штурманов и барабанщиков «Каравеллы» с внешностью и манерами юных гардемаринов. Почти каждый день человек по десять являлись ко мне в комнату, и стоял там, как говорится, дым коромыслом. И бедная моя сестрица все это терпела, лишь изредка и нерешительно вопрошая: «Когда же это кончится?» Кончилось не скоро, и я благодарен сестре за то, что она мужественно вынесла этот шумный «период становления»…
Но теперь все это уже было в прошлом. «Каравелла» готовилась отметить сорокалетие, а мы со смехом и грустью вдвоем вспоминали былое…
Далее — снова запись А. К.
По возвращении Людмила Петровна рассказывала, каким был В. П. в детстве. Особенное впечатление произвели ее слова о том, что у будущего классика от голодухи постоянно опухали пальцы.
22.15. Введя определенную дозу наркотического снадобья Митьке (и заодно себе) и вырывая друг у друга иглу и ножницы, А. К. и С. А. пришили зайцу новый нос — пуговицу, подаренную Людмилой Петровной. Заодно отремонтировали бедняге полуоторванную переднюю лапу. Причем А. К. за свои деяния наградил себя званием хирурга-пластика, а для С. А. придумал титул ветеринара высшей степени.
Митька стойко (тем более под наркозом) выдержал все операционные мероприятия. Теперь можно подумать и о свадьбе с куклой Настей.
Вечер был хорош. Единственно, что слегка омрачила его — это печаль Людмилы Петровны, узнавшей, что уже завтра утром братец с компанией отбывает на «копейке» дальше на запад. Справившись с печалью, мужественная сестра Командора принялась жарить для экипажа «дорожные» пирожки.
23.35. Укладываемся спать в комнате, отведенной гостеприимными хозяевами. С. А. и А. К. на полу, В. П. — после долгих пререканий — на диване.
На столе — королевская сирень, которую нарвала в своем саду Людмила Петровна. Эта сирень — одно из ярких воспоминаний прошедшего дня. Каждый отдельный лепесток — с ноготь величиной. Но сама сирень почему-то не пахнет. Может быть, у нее, как у липы (это наблюдение Паустовского), запах ощущается лишь на расстоянии? Константин Георгиевич говорил еще, что сохранять свой «запах» на расстоянии — это особенность настоящей литературы. От себя добавим, и приключений тоже. Нет сомнений, что спустя какое-то время мы оценим по достоинству каждый миг из числа тех, что мы пережили вместе.
СУББОТА, 26 мая6.10. Подъем. Завтрак. Грусть прощания. Отъезд.
6.17. Утро начинается с поэтического выплеска В. П.:
Дудите в трубы,
Бейте в бубны —
Мы покидаем город Дубну.
Хотя, конечно же, она —
Совсем не Дубна, а Дубна.
Видимо, это для того, чтобы скрыть печаль от расставания с Людмилой и Николаем. Когда еще снова дорога приведет его в этот город на Волге…
Хором констатируем, что сегодня — пятый день нашего автопробега. В. П. говорит, что до Великой Отечественной в стране вместо обычной недели была пятидневка. Пятый день — выходной! У Паустовского есть даже рассказ «Пятый день» (иначе — «Московское лето»).
6.45. Заправляемся тридцатью литрами бензина. Стоимость заправки 230 рублей. На спидометре 2691 километр. Решаем ехать в сторону Смоленска по Второму обводному московскому кольцу: Клин, Руза, Можайск.
7.55. Въехали в старинный русский город Клин (год основания — 1317-й). По заявлению В. П., здесь прекрасный музей Петра Ильича Чайковского. Ну и что? У нас в Алапаевске тоже есть!
8.11. Проезжаем деревню Малеевку, по которой протекает речка Чёрная! (Которая уже по счету!) Учитывая, что где-то здесь расположен второй оставшийся у российских писателей после распада СССР Дом творчества, название у речки самое что ни на есть подходящее…
9.10. Впервые заблудились. У развязки на Рузу указатели показывают неправильное направление. Потеряли полчаса, пока выехали на верную дорогу, где опять же никаких указателей нет. На это событие рифмами отозвался В. П.:
Запутались мы в подмосковных лесах —
Дорога ведет в никуда.
Навстречу мужик в полосатых трусах
И нам говорит: «Не беда!
Езжайте назад и направо под мост,
А дальше — на Рузу вперед!»
И нету причины, чтоб вешать нам нос, —
Нас выручит русский народ!
9.42. Добрались до города Рузы. Узкие улочки. Ничего достопримечательного мы не увидели, но из истории знаем, что под Рузой осенью сорок первого шли ожесточенные бои с фашистами.
10.10. На горизонте Можайск. На въезде надпись, гласящая, что город основан в 1231 году, то есть еще до Батыева нашествия. Видим купола множества церквей. Переезжаем через реку Москву. На спидометре 2900 километров. Погода прохладная, но солнечная, самая подходящая для путешествия. И места кругом замечательные, самые «среднерусские». Ехать бы так и ехать…
10.18. Вышли на автостраду Москва — Смоленск — Минск.
10.45. Повинуясь общему порыву, сворачиваем к Бородино.
Едем лесной дорогой. Пересекаем железнодорожную линию. В. П. высказывает догадку, что, видимо, по этим рельсам злокозненный император Франции подтягивал к месту сражения эшелоны со своими гренадерами, кирасирами и уланами. Митька, не сразу учуявший юмор, возмущенно дрыгает отреставрированной лапой. Затем, чтобы оправдаться, заявляет, что «юмор дубовый».
Осматриваем Бородинское поле и памятники двух Отечественных войн… Словно для того, чтобы усилить впечатление, погода меняется, нависают сизые и как-то по-скуль-птурному рельефные тучи. Обкладывают горизонты. Золотая глава и крест колонны памятника сияют на фоне туч удивительно ярко, словно сами излучают свет…
С. А. и А. К. с чувством профессионалов разглядывают окопы времен Великой Отечественной и рассуждают об их профилях: «Это была оборона взвода…»
В. П. на видеопленку запечатлевает бюсты Кутузова, Багратиона и Барклая де Толли, позеленевшие орудия воинства Буонапарте. По музейной территории бродят непонятные люди в форме разных солдат 1812 года. Видимо, члены военно-исторических клубов.
А. К. покупает и дарит Митьке памятный значок. Фалерист Митька доволен и больше ни на кого не ворчит.
Бородинское поле оказывается не таким широким и огромным, как представлялось в детстве, когда мы все учили: «И вот нашли большое поле — есть разгуляться где на воле…» Но это, несомненно, поле нашей славы, и после всего безрадостного, что увидели мы на просторах России по пути сюда, на сердце делается легче: не может не выстоять среди всех бед народ, у которого такая история…
11.30. Мы снова на автостраде. Во весь дух мчим на запад, благо дорога пока позволяет.
11.45. Пересекли границу Смоленской области. В этот самый момент пошел дождь.
11.58. Проезжаем город Гагарин — родину первого космонавта. Сколько же неясного еще с его гибелью… Вообще-то нерасследованность политических убийств и загадочных смертей просматривается чуть ли не с античной истории. Так что чему тут удивляться?
12.00. «Лайба» проголодалась. Заправляем 35 литров за 270 рублей. На спидометре 3008 километров.
12.47. На горизонте показался город Вязьма, через который протекает одноименная река. В. П. мирно дремлет (в позе отдыхающего фавна), обняв Митьку, а тот, в свою очередь, обнимает Настю. За окнами авто — народ в поле, занимается сельхозработами (сажает картошку, как нам показалось на такой скорости).
Вязьма неудержимо проносится за окнами машины. Увы, сколько городов мы увидели и еще увидим лишь мельком в нашей стремительной поездке…
В. П. (который, оказывается, не спал, а размышлял):
