Линда Сью Парк - Никому не верь
— Зачем тогда Весперы нас сюда отправили? — сказал Джейк.
— Чтобы мы увидели рукопись своими глазами и получили представление о том, что искать. Весперы всегда точно знают, чего хотят. В данном случае, это не вся рукопись, а только семьдесят четвертое фолио.
Дэна такое объяснение не убедило.
— Мне все-таки кажется…
— Джейк? Аттикус? Это вы?
Все четверо дружно повернули головы на голос. Кто-то шел к ним с другой стороны площади.
* * *Аттикус еще не успел разглядеть, кто это, а Джейк вскочил на ноги.
— Привет, ребята!
Лицо новоприбывшего расплылось в широкой улыбке.
— Дейв! — Аттикус облегченно вздохнул.
— Один из маминых сотрудников, — пояснил Джейк. — Дейв, знакомься, это Эми с Дэном.
Все поздоровались.
Дейв потрепал Аттикусовы дреды.
— Как дела, старина?
— Нормально, — ответил Аттикус. — А вы тут что делаете?
— Работаю, — сообщил Дейв. — В отделе классической литературы. — Лицо его посерьезнело. — Ох, я вам искренне соболезную. Ваша мама была потрясающим человеком. Мне ее так недостает!
«Мне тоже», — подумал Аттикус, но вслух говорить не стал — без слов ясно. Ему снова вспомнилась смерть мамы. В тот день Дейв был с ними. Аттикус, Джейк и отец по очереди дежурили у постели умирающей.
Астрид уже несколько дней горела в лихорадке. Металась по кровати, теребила одеяло, заламывала руки. Невыносимо было видеть ее такой…
Она бредила. Постоянно что-то бормотала — по большей части, бессмысленные слоги и обрывки слов, иногда удавалось разобрать короткую фразу. Аттикус отчаянно пытался понять маму и что-нибудь ответить, будто таким образом мог вывести ее из горячечного бреда.
Воспоминания о том, что именно она бормотала, однажды уже помогли Аттикусу и его друзьям в поисках, поэтому он хотел вспомнить и все остальное. До сих пор ему это не удавалось — наверное, было слишком больно.
При виде Дейва на Аттикуса внезапно нахлынули воспоминания о тех долгих часах: они казались бесконечными — потому что он смотрел на страдания матери — и в то же время совсем короткими, потому что это были последние часы Астрид. И хотя ее предсмертный бред звучал полнейшей бессмыслицей, каждое слово было дорого мальчику, как последняя память о матери.
«Безумный король… что-то о хранителях… не теряй дружбы с Дэном…»
Было ведь и что-то еще.
«Пропажа… война… где… ЛаШер…»
Война?
Не война — Войнич! Мама говорила о рукописи Войнича!
От напряжения Аттикус затаил дух, словно любое постороннее занятие, даже дыхание, могло ему помешать, спугнуть воспоминания прочь.
— С тобой все в порядке?
Аттикус заморгал. Дейв озабоченно смотрел на него.
Не просто озабоченно. Аттикус нахмурился. На лице Дейва явственно читалось что-то пронзительное и недружелюбное… или у Аттикуса воображение не ко времени разыгралось?
«С этими весперовскими заморочками я параноиком становлюсь».
— Да-да, все хорошо. Простите… думал о маме.
Дейв кивнул и поинтересовался:
— Вы с отцом приехали?
— Дейв, — внезапно спросил Аттикус. — А вы знаете мамину подругу по имени ЛаШер?
— Конечно. ЛаШер Сиффрайт.
«Опять Сиффрайт?»
— Сиффрайт? — повторил Дэн. — Да это же… — Он на миг запнулся, спохватившись, но тут же выкрутился: — Смешное имя.
— Она работает в Брауновском университете, изучает Средневековье, — сообщил Дэйв. — Высокая такая блондинка… А почему ты спрашиваешь?
— Да просто так, — ответил Аттикус, хотя сам понимал, как неубедительно это звучит. «Ну-ка живо придумай еще что-нибудь!». — Я пытаюсь вспомнить маминых друзей. Думал, может… может, написать им всем, спросить, не осталось ли у них ее фотографий.
«Вот это уже лучше. Вполне правдоподобно, хотя и нескромно самому себя хвалить. А ведь неплохая идея… Надо так и сделать».
— Хотите, помогу с ней связаться? — предложил Дейв.
— Нет, спасибо, — отмахнулся Джейк. — Наверняка у папы есть ее адрес.
Дейв вытащил мобильник.
— Простите, кое-что вспомнил.
Он вежливо отошел на пару шагов, быстро набрал какое-то сообщение и снова спрятал телефон.
— Разрешите угостить вас всех обедом? — Он улыбнулся Аттикусу: — Ты все так же любишь сэндвичи с тунцом и арахисовым маслом?
Эми бросила взгляд на часы:
— Очень мило с вашей стороны, но, боюсь, нам пора.
Дейв тоже покосился на ее запястье.
— Отличные часы, — похвалил он. — Что ж, тогда и я вернусь на работу. Передавайте от меня привет папе. И берегите себя.
Аттикус подождал, пока Дейв не скрылся из виду, и заявил:
— Я знаю, что надо делать.
Глава 10
Тед ощущал горькое уныние своих товарищей по несчастью. Ради попытки к бегству заложники поставили на карту все. А теперь, когда их снова схватили, у них не осталось ничего.
В полной тишине слышались лишь слабые шорохи: Нелли и Натали молча хлопотали вокруг Алистера. По-хорошему, Нелли и самой следовало бы отлеживаться: во время попытки к бегству ее искусали псы Весперов.
Алистеру пришлось хуже всех. Он потерял много крови из глубокой раны в ноге — порезался об острый край скалы, когда пытался, пусть и безуспешно, удержать Феникса от падения с обрыва.
Рана воспалилась. У Алистера начался жар. Часть драгоценного рациона воды приходилось тратить на увлажнение тряпья: девушки прикладывали компрессы к телу больного, пытаясь хоть немного сбить температуру.
Тед знал наверняка, что все старания бесполезны. Преклонный возраст и хрупкое здоровье подкосили Алистера, оставили его без сил. Тед чуял это — как чуял и гнилостный запах заразы, неудержимо распространившейся по телу старика.
Послышался какой-то странный звук — словно бы барабанная дробь, — а следом панический возглас Нелли:
— Скорее! Переверните его на бок!
Голос Натали:
— О господи, что происходит?
— У него судороги…
Теперь Тед понял источник странного шума: в припадке Алистер колотил ногами по полу. Дробь постепенно замедлилась и умолкла.
— Алистер, Алистер, это Нелли. Вы меня слышите?
Дыхание вырывалось из груди раненого медленно и натужно, с надсадным хрипом.
— Храбрецы… — просипел он. — Эми… Дэн… вы все.
— Алистер!
В голосе Нелли звучало столько муки, что Тед вздрогнул.
— Помогите же ему! — Вопль Натали эхом разнесся меж голых стен. — Эй, кто-нибудь, отзовитесь! Скорее!
Тед услышал очередной громкий, судорожный вдох. Волосы на голове у мальчика встали дыбом, по спине побежали ледяные мурашки. Для него, слепого, звук этот был ужаснее зрелища, за которым наблюдали остальные.
А может, и еще ужаснее.
Воцарилась полная тишина.
* * *— Я вот что думаю, — заявил Аттикус. — Надо…
Телефон Эми зазвонил — тем тоном, что она выставила для звонка Веспера-Один. Короткое сообщение предупреждало, что сейчас будет передана видеозапись. Дэн торопливо открыл лэптоп, чтобы все могли посмотреть видео на экране.
Запись передавали через Скайп. На экране появилась Нелли: глаза полны гнева, по щекам текут слезы.
— Эми и Дэн? У нас плохие новости. Очень плохие. — Она судорожно всхлипнула.
Эми затаила дыхание.
Вид у Нелли был бледный и измученный. Она отвела глаза в сторону, на что-то, не видное в кадре, а потом снова посмотрела в камеру. У Эми создалось впечатление, будто Нелли сверяется с какими-то безмолвными указаниями, что можно, а чего нельзя говорить.
— Он был очень слаб, а потом поранил ногу. Началось заражение. Оно очень быстро распространялось. Мы ничего не могли сделать…
Голос Нелли прервался. Через несколько мгновений она продолжила:
— В самом конце он думал о вас. Сказал: «Храбрецы, Эми и Дэн, и все вы». А потом…
Нелли опустила голову и зарыдала, потеряв способность говорить. Наконец она вытерла слезы и взглянула в камеру:
— Он умер, ребята. Дядя Алистер умер.
Первой реакцией Эми была черная ярость — та, что поднимается сплошной волной, душит, застилает глаза. Горе придет позже, а пока девочка испытывала лишь неукротимый гнев.
— Я знаю, вы меня слышите! — закричала она в компьютер. — Я-то думала, у вас хоть какие-то понятия о чести остались — пусть и на ваш собственный извращенный лад! Как вы могли это допустить?
Изображение Нелли сменилось иконкой программы. Искаженные специальным устройством, слова Веспера-Один звучали механически и бездушно:
— У вас осталось сорок восемь часов.
Связь оборвалась. Дэн выругался — негромко, но яростно. Он дрожал от гнева и горя. Эми положила руку ему на плечо, а свободной рукой подковырнула ранку на шее, оставшуюся от порохового ожога. Как ни глупо, хотелось ощутить реальную физическую боль, под стать душевной боли, от которой разрывалось сердце.
