Сергей Разбоев - Воспитанник Шао.Том 1
Генерал нажал кнопку. Через полминуты на столе стояли две чашки дымящегося напитка.
Но полковника, казалось, не задевали намеки шефа. Отпивая мелкими глотками чай, он с нажимом продолжал:
— Этот человек, имеющий в свои неполные двадцать два года около сотни убитых, мягкий, незлобный характером. Из донесений сотрудников, следивших за ним и сотрудничавших с ним, указывалось: медлителен, не торопится принимать самостоятельные решения, сторонится рискованных действий. Встречались определения и такие, как слюнтяй, недотепа и прочие. Так что я более оказался в плену тех источников, что приходили ко мне на стол. Но уже тогда, анализируя его действия, улавливая междустрочие, сопоставляя все имеющееся у меня, я формулировал свои выводы. Осторожность его была высокопрофессиональной, а вот сами действия настораживающими.
Начальник шумно прихлебнул чай.
— Между строк, ну-ну.
Ирония прошла мимо Чана, как пар от чая.
— Ко всему прочему агент податлив, несмотря на внешнюю жестокость. В глубинах его души царит благодушие незнания, спокойная безмятежность бытия, наивность ребенка. Его состояние, воспитание подходит под определение искусственно взращенного интеллектуала. Кристалл, выращенный в невесомости. Чистейшей прозрачности и пустоты. Никаких разлагающих добавок. Он-то и двусмыслия не осиливает. Все до него доходит буквально. С этим я встречался в его запросах, когда он резко требовал уточнить или объяснить ту или иную ситуацию.
— Сейчас я, пожалуй, вас лучше понимаю. Генерал ссутулился, обхватил чашку двумя руками и залпом допил остатки.
— Через него может пройти что угодно, и не исказиться, нe преломиться. Бесцветный. Прозрачный, как вакуум. И потому страшный своей нечеловеческой естественностью. Разум, не замутненный критическими мыслями. Он не сопротивляется сказанному. Только сейчас то, что в него вложено, начинает проходить стадию осмысливания, критику сомнений жизненных ситуаций. Только-только начало в нем формироваться, складываться собственное понятие.
— Я немножко иначе думаю. Когда человек остается один, без привычного окружения, он больше думает. Так что тогда, еще четыре года назад на базе, у него начало формироваться собственное мнение. Я достаточно ясно выразился?
Полковник согласно кивнул головой. Тот лабиринт, в который он впутывал шефа, снова не помог. Досадно. Но, главное, пока что генерал не противится и не отрицает его рассуждения. Какие-то штрихи сочувствия останутся при нем. За это сейчас надо бороться.
— Но вам известно, как уплотнено время на спецбазах. Какие неполные, неоконченные мысли формируются в голове молодого человека. Там, рядом, не было мудрого наставника, авторитетного учителя. Там были грубые, неполноценные для общества субъекты. Что он мог у них перенять? Перенял ли? И вот сейчас, я думаю, у него тот момент, когда при определенных условиях можно склонить чашу весов хотя бы в нейтральное положение. Уверен, сейчас у него еще нет стойкого иммунитета к последующим убеждениям, пусть они будут даже противоречить ранее известному для него. Сами монахи не будут иметь ничего против моих контактов с ним. Да и от дальнейшего сотрудничества с нами, думаю, они не откажутся. Он ребенок. Молод. Есть время изменить ситуацию в нашу пользу. Нужно нам вовремя остановиться, не дать повода для преждевременной ярости, озлобления.
— Добрый Чан. Детский педагог в звании полковника. Как это все выразить мне там? Я тебе уже говорил, что мои уши вытерпят все что угодоно. Но там все это примут несколько иначе. Это первое, что нам угрожает. Второе: не думаю, что монахи допустят в святая святых и позволят нам духовно воздействовать на брата их веры. Четыре года назад это еще было возможно. А сейчас мы не у дел.
— Еще не все потеряно. Свою уверенность базирую на основании вот этой, очень интересной магнитофонной записи. Совсем недавно переправил к нам наш сотрудник с той базы, где проходил курсы воспитанник.
Чан выложил на стол кассету, которую генерал, не скрывая удивления, взял в руки и стал рассматривать, как мудреную игрушку.
— Эго уже новость. Вы ставите загадки, полковник. Если здесь есть кое-что существенное, то мы сможем найти чем изъясняться на уровне министерских дебатов.
— Как вам известно из материалов по монастырю, обитатели его — поголовно сироты. Это даст возможность монашескому клану до конца быть преданными друг другу. Но у нашего подзащитного, к нашему большому облегчению, имеется родной дядя. Он работает где-то в японских секретных службах. Aгент — не сирота. Вот с этого мы и начнем продолжение нового варианта.
— Это уже весомо. Не зиждется только лишь на ваших собственных симпатиях. В ваше умение находить много общего с людьми я верю.
— Мне бы только увидеть его, поговорить.
— Ну, это как получится. Главное, что и мне есть теперь что сказать в кабинете. Этот самородок нужно обработать так, чтобы получить ценный камень, чтобы он стоил потраченных на него усилий.
— Именно, — удовлетворенно поддакнул Чан. — Чтобы он стоил того, чего может стоить при своих возможностях.
— Ой, Чан, какая дипломатическая осторожность. Неужели нельзя сказать немножко больше для пущей убедительности. Время сгладит. Не бойся давать авансов, и ты будешь принят в каждом кабинете. А то становишься таким же уклончивым, как эти монахи, брат Чан.
Оба скупо рассмеялись.
— Ну хорошо, в этом вопросе ты меня придержал. Можно согласиться, что с агентом еще не все потеряно. Первостепенная дилемма, что еще добавить. И на каких волнах разговаривать с кабинетными?
Чан не торопился. Медленно отпил глоток, взболтнул остатки.
— Каверзный вопрос. Чреватый разными…
— Отрадно. Приятно мне сознавать, что мой подчиненный серьезно вникает в суть чиновничьего бытия. Раньше ты не был в такой степени предусмотрительным: хватало таланта. А вот теперь, с годами, видно дошло, что не так-то легко уступать свое властное место какой-нибудь бездари. Пусть оно даже временами и горячее, как легендарная сковородка в аду. Обидно ведь, если твое место займет какой-нибудь недотепа, который завалит все, что годами построено. Рад за вас, брат Чан. Теперь-то вы больше будете меня понимать.
Полковник вскинул руки.
— Так оно и есть. И для этого я решил глубже вникнуть в суть вечно стоящей перед подчиненными проблемы. Как-то: почему государственным мужам, чинушам высокого полета, очень занятым, особенно сейчас, так мешает какой-то неизвестный, несостоявшимся агентишко? Которого они и в глаза-то не видели, который их обыденности ничем не угрожает. Почему же оттуда столь настойчивы намеки на важность дела, его значимость? Мои мысли устремились к скрытым пружинам с более сильными воздействиями.
— Догадываюсь: твоя фантазия, как и газеты, брякнет сейчас — ЦРУ.
— Именню. Но и большее — утверждаю.
— Ты понимаешь, стоит ли говорить то, чему не внемлют уши?
— Стоит, иначе какой бы из меня был спец, если бы я не думал шире и умел бы ловить только мелкую рыбку.
— Продолжайте, но так чтобы меня не хватило за клапаны. Вы и так сегодня как никогда разговорчивы. Взбудоражили меня и уже изрядно утомили. Раньше вы были логичны, кратки, а сегодня сыплете и сыплете предложениями. Придется мне взять отпуск за свой счет.
Чан согласно кивнул:
— Вот в этой стопочке связи агентов Лэнгли с «Зеленым кругом», «Синими фонарями- и прочей бытовой и геометрической принадлежностью. Оказывается, не только мы нанимали преступные сообщества. Янки, как всегда, платят щедрее. Еще думалось мне, почему так сговорчивы оказались главари. Это первое, и я считаю, оное важным постольку-поскольку. Второе, и посущественней, — полковник взял стопочку поменьше, бережно пододвинул к шефу, — это контакты Динстона, его людей с Теневым.
— Погодите, Чан, — генерал встал, открыл окно. — Нет, лучше закрыть, — снова сел. Сунул документы в верхний ящик стола.
— Только что вы согласились с тем, как трудно мне в верхах с верховыми. Вы даете себе отчет в своих действиях?
— Вся жизнь — грань! Для ясности обстановки мне необходимо знать все или почти все, что я могу узнать.
— Ну ты нахал. Власть твоя безгранична, тиран, — генерал расстегнул ворот френча. — Каналья! Мания непотопляемости усыпляет. Нет, сегодня ты меня явно поражаешь прямо в голову. Хотя бы предупредил, деспот, я бы таблетками запасся, — голос старика стал истеричным. — Подкапываешься под Пигмея. Знаешь, товарищ мой Чан, надо быть круглой сиротой или монахом, им все равно. А я уже подумывать начал, что мы и вправду с тобой одного теста: все одинаково понимаем. А ты повыше Бонапарта. Авантюрист и только. Надеюсь, твои подручные проявили достаточно смекалки и осторожности, чтобы мы утром не получили пакеты с уведомлением об отставке?
