Донато Карризи - Подсказчик
— Послушай, что пишет начальник тюрьмы…
«С момента появления в стенах исправительного учреждения заключенный ни разу не был уличен в недисциплинированности, проявляя свою полную лояльность по отношению к тюремным правилам. Между тем этот человек очень замкнут, нелюдим и плохо идет на контакт.
Возможно, благодаря этому обстоятельству никто никогда ранее не замечал никаких странностей в его поведении, за исключением одного из наших вновь прибывших сотрудников охраны.
Заключенный при помощи куска фетровой ткани полностью обрабатывает поверхность каждого предмета, с которым контактирует, тщательно собирает все щетинки и волосы, ежедневно выпадающие с его головы, после каждого использования до блеска чистит столовые приборы и унитаз»… Ну как тебе это?
— Даже не знаю. Моя жена тоже повернута на чистоте.
— Послушай, что он говорит дальше: «Отсюда следует, что перед нами либо человек с маниакальной чистоплотностью, либо, что более правдоподобно, субъект, который любой ценой стремится избежать оставленного после себя „органического материала“.
Вследствие этого у нас возникли серьезные подозрения по поводу того, что заключенный под номером RK-357/9 совершил какое-либо особо тяжкое преступление и хочет воспрепятствовать нам в получении своего ДНК для его идентификации…» Ну что теперь скажешь?
Стерн взял в руки документ и прочел его.
— Это было в ноябре… Но здесь не написано, удалось ли им в конце концов что-либо выяснить.
— Насколько мне известно, мы не в состоянии заставить его ни пройти этот тест, ни даже силой взять у него необходимый материал, поскольку это ущемляет его конституционные свободы…
— Ну и как они поступили?
— Они попытались добыть его волосы или щетину, устраивая внеочередные осмотры камеры.
— Он сидел в одиночке?
Мила пробежалась глазами по документу, чтобы разыскать то место, где прочла имеющуюся в этой связи информацию.
— Вот здесь начальник тюрьмы пишет:
«Вплоть до сегодняшнего дна арестованный имел возможность находиться в камере вместе с другим заключенным, который совершенно определенно способствовал его намерениям скрыть свои биологические следы. Ставлю вас в известность о том, что с сегодняшнего дня мы, в качестве первоочередной меры, лишили этого человека условий совместного пребывания, поместив его в одиночную камеру».
— Ну так что, им удалось взять его ДНК или нет?
— Похоже, заключенный оказался хитрее их и всегда содержал свою камеру в идеальной чистоте. Затем надзиратели обратили внимание на то, что этот тип разговаривал сам собой, и установили записывающее устройство с тем, чтобы понять смысл его слов…
— А при чем тут доктор Гавила?
— Похоже, что они интересовались его мнением как эксперта, точно сказать не могу…
Стерн на мгновение задумался.
— Наверное, нам следует прослушать эти кассеты.
На одном из шкафов кабинета стоял старый магнитофон: вероятно, именно его Горан использовал для записи своих устных замечаний. Мила передала кассету Стерну, и мужчина, подойдя к магнитофону и вставив в него кассету, приготовился нажать на кнопку пуска.
— Постой!
Стерн с удивлением посмотрел на побледневшую в одно мгновение девушку.
— Черт возьми!
— Что такое?
— Имя.
— Какое имя?
— Имя того заключенного, с которым этот тип сидел в одной камере до тех пор, пока его не поместили в одиночку…
— Ну и?..
— Его звали Винсент… Это был Винсент Клариссо.
44
Альфонс Беренджер — шестидесятилетний мужчиной с лицом ребенка.
Его красное лицо было все сплошь покрыто густой сетью капилляров. Улыбаясь, он щурил глаза так, что они становились похожими на две узкие щелки. Он на протяжении двадцати пяти лет возглавлял это исправительное учреждение, и до выхода на пенсию ему оставалось всего несколько месяцев. Еще он был страстным почитателем рыбной ловли, о чем свидетельствовали стоявшие в углу его кабинета удочка и коробка с рыболовными крючками и блеснами. В скором времени это станет его главным повседневным занятием.
Беренджер считался порядочным человеком. За годы его руководства тюрьмой не было зафиксировано ни единого факта грубого нарушения правопорядка. Он гуманно обращался с заключенными, а его подчиненные лишь изредка применяли физическую силу.
Альфонс Беренджер читал Библию и был атеистом. Но он свято верил в иные возможности и постоянно говорил о том, что любой человек, если он того захочет, имеет право заслужить прощение. Независимо от совершенного им проступка.
Начальник тюрьмы был известен своей неподкупностью и ладил со всем миром. Но с некоторых пор он больше не мог спать по ночам. Его жена считала, что это связано с предстоящим выходом на пенсию, однако все было далеко не так. Причиной его бессонницы стала мысль о необходимости скорого освобождения заключенного RK-357/9, установить личность которого, а также какое ужасное преступление он совершил — не удалось.
— Этот тип… полный абсурд, — говорил он, обращаясь к Миле, когда они, минуя очередную дверь тюремной системы безопасности, направлялись в крыло с камерами-одиночками.
— В каком смысле?
— Он совершенно невозмутим. Мы лишили его проточной воды, надеясь, что он перестанет за собой убирать. Но он принялся чистить все тряпьем. Мы лишили его и этого. А он стал пользоваться тюремной робой. Мы вынуждали его пользоваться тюремными приборами. Тогда он перестал есть.
— А что вы?
— Но не можем же мы морить его голодом! На любую нашу попытку он отвечает обезоруживающим упорством… либо решимостью, преисполненной кротости, как вам будет угодно.
— А что дал анализ его ДНК?
— Мои люди провели три дня в этой камере, но так и не обнаружили достаточного органического материала, чтобы получить его ДНК. И я спрашиваю себя: как вообще такое возможно? Мы все ежедневно теряем миллионы клеток, будь то под видом крошечных ресничек либо отмерших чешуек кожи…
Беренджер прилагал все усилия, проявляя недюжинное терпение опытного рыбака, в надежде, что этого хватит. Но этого было явно недостаточно. Он получил последний шанс в лице девушки — офицера полиции, нежданно появившейся на пороге его кабинета в то самое утро и поведавшей ему об истории слишком нелепой, чтобы в нее поверить.
Миновав длинный коридор, они подошли к выкрашенной в белый цвет двери. Это была одиночная камера под номером пятнадцать.
Начальник тюрьмы посмотрел на Милу.
— Вы действительно в этом уверены?
— Через три дня этот человек выйдет на свободу, и у меня есть предчувствие, что мы никогда его больше не увидим. Поэтому я нисколько не сомневаюсь.
Тяжелая дверь открылась и тут же захлопнулась за ее спиной. Мила сделала первый шаг в маленькую вселенную заключенного RK-357/9.
Этот тип сильно отличался от того, каким она себе его представляла. Равно как и от составленного Никлой Папакидис словесного портрета после увиденного ею в воспоминаниях Джозефа Б. Рокфорда. Он отличался во всем, кроме одной-единственной детали. Серые глаза. Мужчина был невысокого роста, узкоплечий, с выступающими ключицами. Оранжевая тюремная роба была ему велика, и он был вынужден подворачивать рукава и штанины брюк. Немногие имевшиеся у него волосы сохранились лишь по бокам головы.
Заключенный сидел на тюремной койке с миской из нержавейки на коленях и чистил ее куском желтого войлока. Рядом с ним на кровати лежали разложенные по порядку его столовые принадлежности, зубная щетка и пластиковая расческа. Похоже, что он уже успел их отполировать.
Заключенный, ни на секунду не отрываясь от своего занятия, едва поднял голову при виде Милы.
Девушка была убеждена в том, что этот тип знал, с какой целью она пришла.
— Здравствуйте, не возражаете, если я присяду? — обратилась к нему Мила.
Заключенный вежливо кивнул, указывая на стоявший у стены табурет. Девушка взяла его и села.
Непрестанное мерное трение ветоши по металлу было единственным звуком, раздававшимся в этом убогом помещении. Для того чтобы сделать пребывание в камере более тягостным, даже характерные тюремные шумы благодаря особой изоляции не проникали внутрь. Но похоже, заключенному RK-357/9 это не доставляло особого беспокойства.
— Здесь всех интересует, кто же вы такой, — начала Мила. — Полагаю, что это стало своего рода наваждением. По крайней мере для начальника этой тюрьмы. А также для работников прокуратуры. Другие заключенные на этот счет выдумывают самые разные небылицы.
Мужчина продолжал смотреть на девушку совершенно невозмутимо.
— А для меня все предельно ясно. Ибо я знаю ответ. Вы — тот самый человек, которого мы прозвали Альбертом и которого до сих пор разыскиваем.
