Джон Тренейл - Шпионы «Маджонга»
Через некоторое время Сунь Шаньван догадался, что разговор окончен, и сделал знак банкиру, чтобы тот удалился. Банкир встал, но замешкался, ожидая формального указания от старца. Когда таковое не последовало, Тан попятился от стола, не сводя глаз с призрачного лица.
Когда дверь за банкиром закрылась, Сунь Шаньван спросил:
— Можно, я зажгу еще пару ламп, Папа?
— Что, сейчас ночь?
— Два часа ночи, Папа.
— Для меня всегда стоит ночь. — По улыбке, скользнувшей по лицу старика, Сунь понял, что это не жалоба. Папа давно полюбил свое царство сумерек, постоянно затемненное, где он мог бродить, куда хотел, вслушиваясь в тишину.
— Пожалуйста, позови Ху Чуанмэй.
— Сейчас. — Сунь вышел из комнаты.
Спустя мгновение дверная панель скользнула в сторону, пропустив Суня и сгорбленную женщину, опиравшуюся на трость. Ху Чуанмэй проковыляла к креслу со стоном опустилась рядом со стариком.
— Я не могу видеть, жена моя. Я смотрю, но не вижу. — Шепот старика стих, и наступило долгое молчание, нарушенное затем резким голосом старухи:
— Достань книгу. — Старуха вдруг стукнула об пол своей тростью, и Сунь Шаньван подпрыгнул. — Достань кости!
Сунь подскочил к книжному шкафу и с благоговением вынул «Ицзин». Он положил тяжелую книгу перед Ху Чуанмэй, а затем достал из ящика замшевый мешочек с костями.
— Ты устала, Ху Чуанмэй, — сказал Папа. — Мне очень жаль.
— Я уже стара, Папа. Почти так же стара, как эти костяшки маджонга.
В комнате было темно, но старой женщине не нужен был свет. Она вытряхнула кости из мешочка и зажала их в ладонях, чтобы они почувствовали ток крови в ее жилах.
— Что бы ты хотел увидеть?
— Предаст ли нас Хризантема?
Ху Чуанмэй снова фыркнула.
— Неплохо бы тебе сказать, какой период времени тебя интересует.
— Это трудно определить. В течение месяца… или полугода.
Ху закрыла глаза, стиснула кости и закричала:
— Предаст ли нас Хризантема в следующем месяце?
Кости со стуком покатились по столу.
— Цянь сверху и снизу, — назвала она выпавшую комбинацию. — Восприимчивый! — Она подняла голову и начала петь.
Восприимчивый приносит большой успех и выгоду
посредством качества кобылы.
Вышестоящий возглавляет предприятие
и сбивается с пути.
Позже он получает услуги проводника.
Найди друзей на юге и востоке.
Забудь их на севере и западе.
Мирная настойчивость. Удача.
Она снова опустила взгляд на стол и сказала обычным голосом:
— Открой книгу, Сунь Шаньван.
Он молча повиновался. Ху Чуанмэй пролистала расслоившиеся по углам страницы. Наконец она нашла то, что искала.
— Шесть в основании, — выдохнула она. — На земле иней. За ним последует твердый лед. — Она захлопнула книгу. — Предзнаменования плохие, это ясно.
— Друзья на юге и западе, — тихо откликнулся старец. — Может быть, это означает иностранца — друга Китая?
— Может быть. — В голосе Ху прозвучало нетерпение. — Гонконг лежит отсюда на востоке в таком же удалении, как и на юге. Не воспринимай это слишком дословно, старый! Спроси еще раз.
— Посоветуй мне. Что я должен спросить?
Ху Чуанмэй пристально изучала кости, хмурясь так, что брови сошлись на переносице.
— Я думаю, — сказала она наконец, — что нам грозит большая опасность, Папа. Задай свой вопрос еще раз, но только в отношении следующей недели.
— Ясно, ясно. Предаст ли нас Хризантема в течение следующих семи дней?
Она громко повторила вопрос и снова выкинула кости.
— Возрастание, — сказала она затем. — Сунь над Чжень. Возрастание. «Выгода в том, чтобы пуститься в путешествие. Выгода в путешествии через большую воду». Время возрастания продлится недолго, поэтому надо действовать без промедления.
— А что гексаграммы, каковы они?
Ху Чуанмэй посмотрела на графические символы сплошных и прерванных линий и со всхлипом втянула в себя воздух.
— Девять сверху!
— Да? Скажи мне, пожалуйста, Ху Чуанмэй, что это значит?
Старая женщина запела:
Девять сверху. Одного не коснется возрастание.
Кто-то превосходит его.
Его сердце непостоянно.
Опасность.
Она опять заговорила нормальным голосом:
— Линии говорят об измене, отчуждении и утрате, Папа. А также: настало время возмездия.
— Ха… — Вздох старика растаял в тишине. — Спасибо, Ху Чуанмэй. Должно быть, ты устала. Извини нас за то, что мы утомили тебя.
— Не стоит. Теперь я могу идти?
— Можешь-можешь.
Старуха поднялась на свои изуродованные ноги — две хрупкие, давно искалеченные лапки — и поковыляла из комнаты. Сунь Шаньван подождал, пока потайная панель скользнет на место и спросил:
— Что мне делать, Папа?
Но старец продолжал сидеть молча, глядя сквозь своего заместителя вдаль. Потом он поднял руку, и Сунь замер в ожидании.
— Ха!.. Кости, книга… пожалуйста, убери их на место, Сунь Шаньван.
Заместитель начальника Центральной разведки подавил реплику, готовую сорваться с его губ, и молча повиновался. Вернувшись к столу, он сказал:
— Папа… между Чжао и КГБ есть какая-то связь. И ведь это КГБ пытался ликвидировать Томаса Юнга и его внучку. Я уверен в этом.
— Возможно.
— А кто еще это мог быть? Покушение осуществляли подонки, которых используют русские. Другие подонки этих русских заблаговременно известили нас об этом. Откуда бы еще узнали об этом те, кто сообщил нам о покушении, если бы за всем этим не стояли русские?
— Русские хорошо умеют это делать. Но — зачем?
— Я не могу объяснить это.
— Хм-м. Мы должны обеспечить безопасность Томаса Эдварда Юнга.
— Меры уже приняты.
— Но, Папа… предположим, что Чжао связан с русскими. Предположим, что он связан с ними уже давно, еще до того, как Тан стал работать на нас. Что тогда?
— Ты думаешь о бумажке, которую девушка видела в Сингапуре?
— Да. Тот листок бумаги, который Вэй Шаша нашла в сейфе и на котором была написана фамилия Чжао. Какие дела могли быть у него с Таном, а?
— У Хризантемы много интересов, Сунь Шаньван.
— Но время! Здесь слишком уж много совпадений. Почему Чжао летел в Сингапур на том же самолете, что и Саймон Юнг?
— Чжао может летать куда ему угодно.
Сунь в отчаянии воздел руки.
— Папа, пожалуйста!
И тут во внешние двери раздался стук. Сунь нетерпеливо крякнул и пошел открывать.
— Что?! — выпалил он в лицо молодому сотруднику, стоявшему за дверью.
— Радиограмма из Чаяна на аварийной частоте. Заместителю начальника. Статус «молния».
— Давай ее сюда. — Сунь выхватил листок бумаги из рук курьера и быстро пробежал текст глазами.
Старик повернул голову в сторону Суня и спросил:
— Что случилось?
— Прошу прощения, Папа, текст слишком длинный. Можно, я прочитаю его вам?
— Пожалуйста. Пожалуйста, прочти.
Сунь Шаньван начал читать медленно, но очень скоро принялся частить и запинаться. Закончив, он сорвал очки с переносицы и вытер лоб. Его била дрожь. Только когда прошла целая минута, он надел очки и коротко спросил:
— Какие будут распоряжения?
Но старик продолжал молча смотреть в пространство, и, хотя за окном сквозь темень уже начали пробиваться первые предрассветные проблески света, они не могли разогнать тьму, продолжавшую сгущаться, проникнув в каждую извилину старого мозга. И тут даже Сунь Шаньван, при всей его прозорливости и уме, был вынужден признать поражение.
Глава 26
День свадьбы выдался не только сухим, но и безоблачным. В половине седьмого легкий предутренний туман рассеялся, и стало ясно, что день будет жарким — на небе не было ни облачка.
Саймон очень осторожно отодвинул край занавески, закрывавшей окно в комнате Цю, и выглянул наружу.
— Все тихо, — пробормотал он.
В комнате было жарко и душно. Цинцин лежала на соломенном тюфяке, в полусне мотая головой из стороны в сторону. Ее истощенный мозг и во сне не мог отдохнуть — женщину мучили кошмары. Цю был привязан к креслу в ногах кровати. Он сидел лицом к Саймону. Он не спал и поминутно стискивал подлокотники кресла, вне себя от злости, пытаясь разорвать веревки, стягивавшие его. За всю ночь он ни на минуту не сомкнул глаз, не сводя их с Саймона. Сейчас, когда первые лучи солнца пробились сквозь тонкую занавеску, ему, казалось, полегчало. Однако напряжение бессонной ночи сказывалось. Оно без труда читалось в его ввалившихся щеках, в каплях пота, катившихся по лбу, в злобном взгляде его лихорадочно горевших глаз.
Джинни сидела на стуле, придвинутом к двери. Двумя руками она держала тяжелый револьвер, направив его на Цю. Из четырех человек, находившихся в комнате, она выглядела наиболее уставшей. Когда Саймон отвернулся от окна, она сказала:
