Джоанн Харрис - Мальчик с голубыми глазами
«Напоминаю: каждый день поливай орхидею и ухаживай за ней.
А если бы ты в мое отсутствие стала ухаживать за всей моей коллекцией, я был бы тебе очень благодарен. Орхидеям комфортно в теплой влажной атмосфере, подальше от прямых солнечных лучей. Поливай умеренно. Не допускай, чтобы корни мокли. Спасибо. Пока.
Голубоглазый».
Не представляю, что он имеет в виду. Неужели подозревает, что я сбегу? Нет, скорее, он просто играет со мной, пытается заставить забыть об осторожности. Его орхидея стоит на заднем сиденье моего автомобиля, прочно закрепленная между двумя тяжелыми коробками. Почему-то мне не хочется оставлять ее здесь. Она выглядит такой безобидной со своим пучком крошечных цветочков.
И тут вдруг меня осеняет. Эта мысль появляется вместе с воспоминанием о запахе той орхидеи. И кажется такой ясной, такой прекрасной, точно свет маяка в тумане.
Должно же это когда-то кончиться, разве не понятно? Я слишком долго тащилась за ним следом, точно тот хромой мальчик из Гаммельна за Крысоловом. Это он сделал меня такой. Я плясала под его дудку. Моя кожа, точно карта, покрыта шрамами и отметинами того, что он сделал со мной. Но теперь я вижу его таким, какой он есть на самом деле: мальчишкой, который столько раз кричал «убийство», что наконец кто-то ему поверил…
Я изучила его повседневную жизнь, словно свою собственную. Из дома он выйдет без четверти пять, притворяясь, как обычно, что отправляется на работу. Не сомневаюсь, как раз тогда он и сделает свой первый ход. Вряд ли он будет в состоянии сопротивляться такому искушению, как «Розовая зебра» с ее теплыми манящими огнями, зная, что внутри нахожусь я, такая одинокая, уязвимая и беззащитная, точно мотылек, попавший внутрь светильника.
Он проедет на своем синем «пежо» по Милл-роуд и припаркуется на углу возле церкви Всех Святых, где снег всегда убран. На всякий случай проверит улицу — сейчас она совершенно пустынна — и пешком дойдет до «Зебры», стараясь держаться теневой стороны. Внутри кафе радио играет достаточно громко, что заглушит его шаги. Сегодня не классическая музыка, хотя я уже не боюсь ее — этот страх принадлежал Эмили; теперь надо мной не властна даже «Фантастическая симфония» Берлиоза.
Дверь на кухню заперта на щеколду. Ее довольно легко открыть — но сначала он обязательно поднимет глаза на неоновую вывеску, на эти мерцающие слова «Розовая зебра», от которых исходит едва ощутимый, призрачный запах газа…
Вот видите? Мне известны все его привычки. Теперь я использую его дар против него самого — тот самый дар, который он взял у своего брата. И когда реальный запах газа достигнет его ноздрей, он просто прогонит эту иллюзию прочь, как делал множество раз, и не станет обращать на нее внимание, по крайней мере, пока не войдет и дверь за ним тихонько не затворится.
Я особым образом переделала эту дверь; теперь повернуть ручку изнутри невозможно. К тому времени газ будет включен уже несколько часов. И к пяти часам будет достаточно любой искры, чтобы все вспыхнуло — щелкнет ли он выключателем или зажигалкой или включит мобильный телефон…
Меня там уже не будет, я давно уже оттуда уеду, так что ничего не увижу. Но мой мобильник имеет выход в Интернет, и у меня есть номер Голубоглазого. Он, конечно, должен еще сделать выбор — войти или не войти. Ведь жертва сама выбирает собственную судьбу. Никто не заставляет его входить, значит, некого и винить за то…
Возможно, когда он исчезнет, я снова стану свободной. Свободной от его желаний, зеркально отражающих мои собственные. Интересно, а куда девается отражение после того, как зеркало разбито? Что происходит с молнией, когда заканчивается гроза? В реальной жизни так мало смысла, смысл есть только в фантазиях. Я так долго была вымышленным персонажем, героиней одной из его многочисленных историй! Интересно, вымышленные персонажи когда-нибудь восстают против своих создателей?
Хочу думать, что все произойдет не слишком быстро. Что у него хватит времени понять. Когда он слепо сунет голову прямо в смертельную ловушку, надеюсь, у него останется несколько секунд, чтобы крикнуть, попытаться вырваться и спастись. Он будет с отчаянием барабанить кулаками в запертую дверь и наконец вспомнит обо мне, о том големе, что восстал против хозяина…
5
Время: 04.16, пятница, 22 февраля
Статус: ограниченный
Настроение: оптимистичное
Музыка: Supertramp, Breakfast in America
Сегодня я постоянно просыпаюсь. Слишком много снов. У некоторых людей сны цветные, точно снятые на пленку «Техниколор», у некоторых — только черно-белые. А у меня сны полного погружения — звуки, запахи и все такое. Иногда среди ночи я вскакиваю в ужасе, весь мокрый от пота, а порой и вовсе не могу уснуть. Тогда единственное мое утешение — это Сеть; в онлайне всегда кто-нибудь бодрствует. Можно поболтать в чате, посетить фан-сайты, посмотреть порно. Сегодня у меня слишком унылое настроение для моего маленького писклявого хора мышек. Сейчас мне больше всего нужно услышать, как кто-то скажет: «Ты, Голубоглазый, самый лучший из всех».
И вот я снова на badguysrock — слежу за вероломной Альбертиной. Она зашла очень далеко, я даже горжусь ею, однако по-прежнему испытывает потребность в исповеди, точно та девочка-католичка из прошлого. Какое-то время мне был известен ее пароль. Правда, и теперь его нетрудно выяснить. Всего-то и требуется небрежным жестом бросить на конторку заполненный чек и, наливая себе чашку чая, подсмотреть, как она заходит на нужную страницу, — вот и все, можно сколько угодно читать любые ее посты…
Ты проверяешь свою почту, Альбертина? Моя, например, забита всевозможными письмами: жалобным хныканьем Кэпа и осторожными намеками Крисси; Токсик присылает порно, скачанное с сайта Bigjugs.com. От Клэр — очередное напоминание о семинаре в сопровождении совершенно идиотского, тупого поста, посвященного Голубому Ангелу и его суке-жене, а также какие-то нелепые рассуждения о душевном здоровье моей матери и о том, какой чудесный прогресс она, Клэр, усматривает в моей последней публичной исповеди.
Ну, есть там и всякий хлам вроде совершенно неграмотных посланий из Нигерии, в которых мне обещают незамедлительно выслать миллион фунтов в обмен на мои банковские реквизиты. Также мне предлагают запастись «Виагрой», развлечься сексом или пикантным видео с участием знаменитых тинейджерок — короче, там, как всегда, полно разнообразного, плавающего на поверхности мусора, который волны Интернета заносят в мой компьютер; на этот раз я рад даже спаму, ведь он означает, что я в своей стихии, это мой мир, и если меня лишить всего этого, я просто погибну, задохнусь, точно выброшенная на берег рыба…
В четыре я слышал, как встала мать. В последнее время она тоже плохо спит. Порой допоздна сидит в гостиной и смотрит программы спутникового телевидения, или возится на кухне, или идет прогуляться вокруг дома. Ей нравится быть уже на ногах, когда я ухожу на работу. Ей хочется приготовить мне завтрак и накормить меня.
Я выбираю в гардеробе чистую рубашку — сегодня это белая в голубую полоску — и тщательно одеваюсь. Я горжусь своим внешним видом. Так оно безопаснее, особенно когда мать глаз с тебя не спускает. Хотя надевать чистую сорочку нет ни малейшей необходимости — рабочая форма сантехника в больнице состоит из довольно грязного темно-синего комбинезона, военных ботинок со стальными набойками на носках и грубых перчаток для особых работ. Но матери вовсе не нужно об этом знать, ведь она так гордится своим Голубоглазым. И если она когда-нибудь раскопает правду…
— Би-Би! Это ты? — окликает она.
А кто же еще, мама?
— Поторопись! Я приготовила завтрак.
Сегодня, должно быть, я у нее на хорошем счету. Бекон, яйца, тосты с корицей. В общем-то, я совсем не голоден, но мне необходимо ее ублажить. Ведь завтра в это же время я буду уже в Америке.
Она смотрит, как я заправляюсь.
— Вот и молодец. Силы тебе еще понадобятся, мой мальчик.
Меня что-то смутно тревожит: уж больно приподнятое у нее настроение. Начну с того, что она, несмотря на раннее утро, полностью одета, сменила привычный халат на твидовую юбку и туфли из крокодиловой кожи. И даже подушилась своими излюбленными «L'Heure Bleue» — за ней так и тянется липкий аромат флердоранжа и гвоздики, который перекрывает пресловутая «дрожащая серебристая верхняя нота». Но самое интересное, она — я даже не знаю, как это назвать, — счастлива, что ли. Учитывая характер моей матери, можно твердо сказать: подобные мимолетные мгновения легко пересчитать по пальцам одной руки. А сегодня в ее повадке сквозит какая-то необычайная приветливость, что-то такое, чего я не видел с тех пор, как умер Бен. Вот уж действительно ирония судьбы. Ну да ладно, скоро все будет кончено.
